искаженно отраженной морщинистой плоскостью исторической земли.
этажа, были едва различимы -- через многие удаленные радиоточки -- слабые,
но настойчивые спутниковые пульсации сигналов точного времени, скромно
пробивавшиеся к писателю сквозь питательный коктейль крепких плечистых
звуков, чтобы напомнить о том, что время не может быть точным, потому что
все время меняется, и о том, что снова в далеком Гринвиче приближается
временный временной ноль полудня, и якобы не станет на мгновение ни минут,
ни секунд. И он -- другой я -- вдруг понял, что, наверное, в этом
изменчивом, порой до предательства, мире есть вещи, идеи вещей или вещие
идеалы, которые всегда, которые бесконечны -- в продолжениях своего
неизменного существования реинкоронацией в настоящих живущих, ждущих среди
низменных увечных идолов вещей свечения вечности. И что я -- другой он --
просто пытался придумать в жизнь проявления этого постоянного свечения,
чтобы сделать их судьбами людей там, где сами эти люди были готовы жить
только для того, чтобы в конце концов умереть.
лет Леты. Выплаканное время сливается в общий океан истории, и к его
безбрежному побережью мы бережно приносим в ладонях ушедшее сквозь пальцы,
ладно просеянное прошлое; и остаемся бродить -- до самозабвения. И все же
его можно потрогать -- зачерпывать и пересыпать, переживая. Но новое время,
образующее горы воспоминаний запечатанными в неизменяемые живые картинки
сведений, сведенные воедино со звуком и сжатые до "да" и "нет", единицы и
ноля, облачается в новую меру невозвратности. Время мира мерцает мерно
звуком, чтобы меру времени было невозможно осязать, как и его само. Издревле
раз в день стреляет по прежнему пушка, раз в час по прежнему звонит колокол,
но лишь близость второго прихода тысячелетия Христа ограничила постоянство
тишины до пикающих секунд, как перед Большим Взрывом -- Конца и Начала.
точного времени, неумолимо отмеряющие настоящее для нас, меня и меня
другого, уже больше не являются многоточием многих точек этой истории.
Каждая новая точка, которая сейчас откладывается в совокупную общую память
наших голов и сердец, -- это неизбежное приближение к последней шестой
длинной точке: тире перед последней датой. Точке, увы, не меняющей кривой
линии времени, точке, которую никак нельзя реализовать изобразительно,
только вербализовать образно, но которая, как они утверждают, в точности
соответствует пятнадцати таким разным часам Московского времени. Как будто
необязательное время может быть Московским. Как будто оно вообще должно быть
пространством Земли. Как будто вообще оно должно быть. Точка.
ОГЛАВЛЕНИЕ
раскрывает автор, но пока еще не понятно, для чего.
реально.
является как бы последней и потому номера лишена, что ее номер лишен смысла.
Коротко об авторе
школу и Историко-архивный институт в составе РГГУ. Начав свою трудовую
биографию в качестве библиотекаря, практически освоил несколько несмежных
профессий, не став профессионалом. Прописан в Москве. Постоянно живет, где
попал. В русской классической литературе рубежа тысячелетий занимает
невидное место. В ваших руках первый (не исключено, что не последний) текст
нового русского писателя, изданный в России в твердом переплете на новом
русском языке. Подержите его. Подольше. Пусть он станет вашим.
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Куликов Роман
Вронский Константин
Апраксина Татьяна