у воинского, он напоминал о жестоком и могущественном враге и
пробившем для родины часе испытаний. С середины речи его
начали перебивать.
несогласия. Протестующие заявления учащались и становились
громче. Кто-то, сопровождавший Гинца и в эту минуту взявший на
себя задачу председателя, кричал, что замечания с места не
допускаются, и призывал к порядку. Одни требовали, чтобы
гражданке из толпы дали слово, другие шикали и просили не
мешать.
через толпу пробиралась женщина. Она не имела намерения
влезать на ящик, а, протиснувшись к нему, стала возле сбоку.
Женщину знали. Наступила тишина. Женщина овладела вниманием
толпившихся. Это была Устинья.
насчет глаз, глаза, говорите, надо иметь и не попадаться в
обман, а между прочим сами, я вас послушала, только знаете
большевиками-меньшевиками шпыняться, большевики и меньшевики,
ничего другого от вас не услышишь. А чтобы больше не воевать и
всЈ как между братьями, это называется по-божески, а не
меньшевики, и чтобы фабрики и заводы бедным, это опять не
большевики, а человеческая жалость. А глухонемым и без вас нам
глаза кололи, надоело слушать. Дался он вам, право! И чем это
он вам не угодил? Что ходил-ходил немой, да вдруг, не
спросясь, и заговорил? Подумаешь, невидаль. То ли еще бывает!
Ослица эта, например, известная. "Валаам, Валаам, говорит,
честью прошу, не ходи туда, сам пожалеешь". Ну, известное
дело, он не послушал, пошел. Вроде того как вы: "Глухонемой".
Думает, что ее слушать -- ослица, животное. Побрезговал
скотиной. А как потом каялся. Небось сами знаете, чем
кончилось.
скоро состаришься.
же голос.
обратился.
выкрики.
Доктор пошел спать.
8
в буфетной. Перед Ларисой Федоровной лежала груда катаного
белья. Она гладила.
сад. В ней ставили самовары, раскладывали по тарелкам кушанья,
поднятые из кухни на ручном подъемнике, спускали грязную
посуду судомойке. В буфетной хранилась материальная отчетность
госпиталя. В ней проверяли посуду и белье по спискам, отдыхали
в часы досуга и назначали друг другу свидания.
тминной горечью сухих веток, как в старых парках, и легким
угаром от двух духовых утюгов, которыми попеременно гладила
Лариса Федоровна, ставя то один, то другой в вытяжную трубу,
чтобы они разгорелись.
рассказывала. Впрочем, вы поступили правильно. Я прилегла уже
и не могла бы вас впустить. Ну, здравствуйте. Осторожно, не
запачкайтесь. Тут уголь просыпан.
никогда отсюда не выберусь. А на этот раз я всерьез. Видите,
вот собираюсь, укладываюсь. Уложусь -- и айда. Я на Урал, вы в
Москву. А потом спросят когда-нибудь Юрия Андреевича: "Вы про
такой городишко Мелюзеев не слыхали?" -- "Что-то не помню". --
"А кто такая Антипова?" -- "Понятия не имею".
в деревне?
стынут! Новый мне, пожалуйста, если вам нетрудно. Вон в
вытяжной трубе торчит. А этот назад, в вытяжку. Так. Спасибо.
-- Разные деревни. Все зависит от жителей. В одних население
трудолюбивое, работящее. Там ничего. А в некоторых, верно,
одни пьяницы. Там запустение. На те страшно смотреть.
никого, мужчины все забраны в солдаты. Ну хорошо. А земство
как новое революционное?
С земством долго будет мука. Инструкции неприложимы, в волости
не с кем работать. Крестьян в данную минуту интересует только
вопрос о земле. Заезжала в Раздольное. Вот красота! Вы бы
съездили. Весной немного пожгли, пограбили. Сгорел сарай,
фруктовые деревья обуглены, часть фасада попорчена копотью. А
в Зыбушино не попала, не удалось. Однако везде уверяют, будто
глухонемой не выдумка. Описывают наружность. Говорят --
молодой, образованный.
приехала, из Раздольного опять целый воз хламу. Сколько раз
просила, чтобы оставили в покое. Мало у нас своего! А сегодня
утром сторожа из комендантского с запиской от уездного. Чайное
серебро и винный хрусталь графини им до зареза. Только на один
вечер, с возвратом. Знаем мы этот возврат. Половины вещей не
доищешься. Говорят, вечеринка. Какой-то приезжий.
случайно видел. За дезертиров собирается взяться, оцепить и
разоружить. Комиссар совсем еще зеленый, в делах младенец.
Здешние предлагают казаков, а он думает взять слезой. Народ,
говорит, это ребенок и так далее и думает, что все это детские
игрушки. Галиуллин упрашивает, не будите, говорит,
задремавшего зверя, предоставьте это нам, но разве такого
уговоришь, когда ему втемяшится. Слушайте. На минуту оставьте
утюги и слушайте. Скоро тут произойдет невообразимая свалка.
Предотвратить ее не в наших силах. Как бы я хотел, чтобы вы
уехали до этой каши!
Но нельзя же так: шик-брык -- и будьте здоровы. Надо сдать
инвентарь по описи, а то похоже будет, будто я что-то украла.
А кому его сдать? Вот ведь вопрос. Сколько я настрадалась с
этим инвентарем, а в награду одни попреки. Я записала
имущество Жабринской на госпиталь, потому что таков был смысл
декрета. А теперь выходит, будто я это сделала притворно,
чтобы таким способом сберечь вещи владелице. Какая гадость!
пропадом. Есть из-за чего расстраиваться! Да, да, в высшей
степени досадно, что мы вчера с вами не свиделись. Я в таком
ударе был! Я бы вам всю небесную механику объяснил, на все
проклятые вопросы ответил! Нет, не шутя, меня так и подмывало
выговориться. Про жену свою рассказать, про сына, про свою
жизнь. Чорт возьми, неужели нельзя взрослому мужчине
заговорить со взрослой женщиной, чтобы тотчас не заподозрили
какую-то "подкладку"? Брр! Чорт бы драл все эти материи и
подкладки!
не обращайте на меня внимания, а я буду говорить. Я буду
говорить долго.
дни! Ведь только раз в вечность случается такая небывальщина.
Подумайте: со всей России сорвало крышу, и мы со всем народом
очутились под открытым небом. И некому за нами подглядывать.
Свобода! Настоящая, не на словах и в требованиях, а с неба
свалившаяся, сверх ожидания. Свобода по нечаянности, по
недоразумению.
подавлен самим собою, своим открывшимся богатырством.
сменю.
Сдвинулась Русь матушка, не стоится ей на месте, ходит не
находится, говорит не наговорится. И не то чтоб говорили одни
только люди. Сошлись и собеседуют звезды и деревья,
философствуют ночные цветы и митингуют каменные здания. Что-то
евангельское, не правда ли? Как во времена апостолов. Помните,
у Павла? "Говорите языками и пророчествуйте. Молитесь о даре
истолкования".
Мережковский Дмитрий
Лукин Евгений
Херберт Фрэнк
Беляев Александр
Чернецов Андрей
Смит Кордвейнер