связи. Великий канцлер Бестужев-Рюмин сразу оказался его верным
побратимом. Канцлер был врагом Пруссии, - это, конечно, так, но
остервенело цеплялся за союз с Англией, которая, по сути дела, давно уже
была врагом России!
Бестужев висел на волоске, и все боялись оборвать этот волосок. Но..,
когда-то надо. Надо! А.., кому рвать его?
Маркиз Лопиталь появился на пороге кабинета Воронцова.
- Сударь, неприятный разговор, - начал Лопиталь. - Имею распоряжение
из Версаля прервать с вами всякие отношения.
У вице-канцлера даже глаза на лоб полезли.
- Да! - добил его Лопиталь. - Или вы уберете Бестужева, заступив его
место, или же я (как и граф Эстергази), отвернувшись от вашей милости,
буду впредь сноситься только с Бестужевым. Но с вами тогда никаких дел
иметь мы не станем!
Воронцов в страхе кинулся во дворец и сразу дал понять Елизавете, что
канцлер Бестужев прямо и бесповоротно решил возвести на престол Екатерину,
минуя мужа ее и сына.
- А меня.., под печку забросят? - хмыкнула Елизавета. - Сие, Михаила
Ларионыч, еще доказать надобно.
- И докажу, когда войду с ружьем в кабинет канцлера, где у него вот с
этой стороны ковра, матушка, все проекты воровские лежат... Секретарь
Волков давно за ним глаз острит!
- Да, канцлер ныне худ стал, - призадумалась Елизавета. - С палкой
ходит и не бреется.
- С того и не брит, матушка, что под волосами зло прятать удобнее! Да
и в Европе-то - слыхала небось? Все канцлер да канцлер, а твое имечко -
так себе.., опосля имени Бестужева политикуют. Вот и прикинь: гоже или
негоже?
В субботу, 14 февраля, было назначено очередное собрание Конференции
по делам военным, но Бестужев, ссылаясь на болезнь застарелую, не
явился... Все долго молчали.
- Я тоже больна, - сказала Елизавета, - а делу войны от этого не
стоять... Пусть канцлер явится!
Она подошла к окну и ждала, пока возок канцлера не подъедет ко
дворцу. Вот Бестужев вылез, волоча шубу по снегу, и вот его окружили
солдаты гвардии. Вот он вскинул палку, что-то крича, он рыскает по окнам
своими бешеными глазищами... Ее ищет!
- Ой-ой! - И Елизавета скрылась за ширмами. А когда снова выглянула,
на улице уже никого не было. Только на снегу валялась шапка канцлера.
Кто-то воровато схватил ее и убежал прочь, колотя шапкой об свое колено,
иней из пышного меха вытряхивая. Тем все и закончилось.
***
Гвардии майор Нащокин довез его до дому. Подбежал тут сенатор
Трубецкой - враг еще старый:
- Дозволь-кась... - Схватил ленту андреевскую, что глядела из-под
шубы канцлера, рванул шибко и затоптал в снегу.
А дом канцлера (русский Тампль) оцеплен шпалерами батальонов. И жена
уже арестована. Дворню пока что в подполье загнали. Тростью отстранил
канцлер Трубецкого, что плясал в радости на снегу, и поволочился в свои
кабинеты.
- Хороша же матушка! - выругался он и заметил своего секретаря
Волкова, что копался в бумагах. - Ну, а ты, Митька, совсем дурак, - сказал
ему канцлер. - Сколь годочков со мной прослужил, нешто ж не знаешь, как я
опаслив в бумагах бываю?..
Екатерине, прямо скажем, не повезло: об аресте канцлера она узнала на
следующий день - и снова из записочки Понятовского (связь у заговорщиков
была налажена препогано): "Вчера вечером граф Бестужев арестован, лишен
всех должностей и чинов; арестован также ваш бриллиантщик Бернгарди,
Елагин и Ададуров".
"Не избежать того и мне", - призналась себе Екатерина. "Что делать
тут?" Принарядилась как ни в чем не бывало и вышла к обедне. Грозное
молчание нависло в церкви. Даже дьячок запнулся в чтении. Преклонила
колени и молилась исправно. А от самого пола глазами косила - кто враг
здесь?
Словно желая разглядеть ленты на маршальском жезле, после службы
подошла она к Трубецкому.
- Какая прелесть! - восхитилась громко и спросила шепотом:
- Нашли ли вы больше преступлений, чем преступников, или у вас более
преступников, нежели преступлений?
Трубецкой сослался на приказ. Кинулась Екатерина к генералу
Бутурлину, который был тоже наряжен в судьи над канцлером.
- Да, арестовали канцлера, - нагло отвечал ей Бутурлин. - А теперича
мы причину ищем, за что арестовали его!
"Что, ежели сыщут? - переживала Екатерина. - Особливо тот проект
последний, где я тетушку-то, почитай, уже в гроб поклала, а сама на ее
престоле воссела?.."
На кого положиться? Понятовский - только любовник, жила его телом,
души не касаясь, ума не трогая. Свой ум был - дерзкий, извилистый, как
западня. И - рискнула: в кирпичи дома, что от Невы поблизости строился,
велела Понятовскому заложить записку, а маленький трубач канцлера пришел и
вынул.
Бестужева судьи заставили дать присягу - присягнул! Велели
причаститься - лизнул с ложечки святые дары и твердил одно: знать не знаю,
ведать не ведаю...
А трубач все таскал и таскал утешительные записки, пока не сцапали
его за руку. "Поступать смело и бодро, с твердостью, - советовал Бестужев
из-под ареста Екатерине. - Подозрениями доказать ничего не можно..." И
судьи, имея на руках эту записку, начали трясти из канцлера душу; весь
великий пост протрясли и всю масленицу:
- Отвечай: что ты искал в великой княгине? Бестужев все валил на
себя, выгораживая Екатерину. По тогдашним законам судьи жили за счет
подсудимого и брали что душа пожелает. С тоской смотрел старый хапуга, как
растаскивают из дома мейсенскую посуду, рвут от стенок шпалеры узорчатые,
даже стекла выставляют из окон. Всю жизнь копил, и все пошло прахом!..
Елизавета взяла для себя серебро канцлера (один только столовый
сервиз потянул девятнадцать пудов чистого серебра) и велела:
- Тащите серебро на двор Монетный, чтобы в ефимки счеканить. Это
кстати: мне солдатам как раз платить нечем...
В конце февраля был обнародован манифест о винах канцлера. А на
третьей неделе поста забрали в инквизицию из покоев Екатерины ее любимую
камер-фрау Никитишну. Навзрыд рыдала Никитишна от ужаса, но глаза
Екатерины были сухи.
***
Весна близилась, присели в саду сугробы. Глаза великой княгини
набрякли от слез - красные, как фонари. Не до любви стало, не до картишек.
Спала теперь не раздеваясь, как солдат в карауле.
"Всякое бывает", - говорила себе...
Лизка Воронцова, примериваясь занять положение великой княгини, смело
гуляла по комнатам Екатерины, на свой вкус передвигала мебель. Екатерина,
будто не замечая наглости этой, смотрела на Лизку из-под вороха одеял
глазами, суженными от ярости. "Погоди, голубушка, я тебя замуж выдам.., я
тебя устрою! Только бы самой сейчас выкарабкаться!"
- И што это вы окон не отворяете? - брезгливо фыркала Лизка. -
Никитишну забрали, так и горшка никто не вынесет.
- А ты возьми да и вынеси.
- Еще чего! Я и за собой-то их никогда не нашивала...
- А из-под меня будешь носить... Бери, тварь, неси! И заставила
вынести, потом засмеялась, отходя от гнева.
Вздремнула под вечер на кушетке, и кто-то разбудил ее - грубо и
властно. Часы пробили половину второго ночи. а перед нею стоял сам великий
инквизитор Российской империи.
- Императрица, - произнес Шувалов, дернув щекою, - желает вас
видеть... Следуйте за мной не чинясь! "Вот оно.., начинается, подступает и
ко мне беда". Галереи дворца были пусты. Под грузным шагом инквизитора
трещали расшатанные паркеты. Мелкими шажками, семеня от волнения, будущая
"Семирамида Севера" бежала за Шуваловым.
"Неужели Бестужев предал меня? Или - Апраксин не дожег?"
Елизавета поджидала невестку в туалетной комнате - длинной, как
чулок. В простенках трех окон стояли узкие столы с зеркалами, и полно было
мазей, духов, помад и скляниц. Здесь же был и муженек Екатерины, Петр
Федорович, а из-за ширм (как всегда) торчал парик Ваньки Шувалова.
Это был бой, и надо было его выиграть.
- Отпустите меня.., не мучьте! - простонала она как можно жалобней. -
Я уеду куда угодно и не стану более досаждать вашему величеству...
- Дура! - спокойно ответила ей Елизавета. - Куда же мне отпустить
тебя? О детях-то подумала? Или ты кошка какая.., родила, и хвост трубой?
Ответ Екатерины был продуман заранее:
- Мои дети - в ваших руках, и вы им лучше родной матери!
Это тронуло жалостливую императрицу:
- Чем же ты жить будешь у своих немцев? Чай, и сами по чужим дворам
побираются, кускам рады-радешеньки... Батюшка, даром что прынц, а едва до
генерал-майора по службе вытянул. Да я таких генералов на един свой день
по десятку пеку.
- Проживу-у, - тонко завывала Екатерина. - Чем ранее жила, тем и ныне
жить стану...
- Подумай! Мать-то твоя в Париже, сама ведаешь, в бегах от мужа с