впрочем, окно тоже не имело четких границ.
наслаждением произнес Кныш. - Вот взять хотя бы начальника стройки-чем не
предмет для преклонения?
сокращаете, ведь сами говорили... А вы молитесь на него! Молитесь! Портрет
его у себя повесьте! Конечно, мое дело стороннее, я, как говорится, сбоку
припека, но тем не менее могу предположить, а почему бы мне и не
предположить, со стороны, возможно, виднее, и давно сказанные слова эти
справедливы и сейчас, а раз так, то я могу сказать...
вязну я в твоих словах...
потеряли голову - инструмент, так сказать, для изготовления мыслей...
Хе-хе...
сказать минуту назад... А сказать я хотел следующее: мне кажется, что вы
попросту завидуете Панюшкину, а? Вы не можете смотреть на него спокойно,
вас бесит, когда он отдает распоряжения, с кем-то беседует, ведет
собрание... А, Станислав Георгиевич, согласитесь, что я прав, а? Меня
поразило, как легко обращается с вами Панюшкин. Не думал я, что вы
позволяете ему так обращаться с собой. Несколько дней назад он и со мной
попытался было так же поговорить... - Анатолий Евгеньевич вдруг заговорил
четко, внятно, глядя в глаза Хромову, пытаясь заставить того понять и
запомнить его слова.
смотрел в окно.
возникнет желание разговаривать со мной в таком тоне. Вот так.
Хромов захохотал горько, расслабленно и покачал из стороны в сторону
распухшей головой.
упускать возможности добиться хоть какой-то справедливости. Пока здесь
работает Комиссия, вам просто необходимо подойти к товарищам и спокойно с
ними поговорить.
всех получается, но пытаться надо. Надо, Толька! - Хромов запрокинул
голову, влил в рот оставшуюся в баночке водку и остался сидеть с
запрокинутой головой, ловя на язык редкие капли.
Толыса. Жаловаться не надо. Лучше посоветоваться с товарищами, поделиться
с ними своей болью за стройку. Вы меня слышите? - Кныш встряхнул Хромова.
- Поделиться болью за того же Панюшкина, который уже не в силах
справляться со своими обязанностями, хотя и старается. Но ведь старания
мало... Вот так надо поговорить с Мезеновым, Станислав Георгиевич. Вы
заместитель начальника, к вам прислушаются.
интриган и великая сволочь!
так сказать, имею кое-какие соображения насчет вашего поведения,
взаимоотношений с начальством, и вы сразу стали нервничать, обидные слова
подыскивать... А ведь мы сидим за одним столом, как старые друзья, и я
надеюсь, что составил вам какую-никакую, а все-таки компанию, и вы смогли
высказать все, что накипело на душе, что требовало выхода, и некоторое
облегчение, которое, возможно, испытываете после нашего разговора... -
Анатолий Евгеньевич замолк, увидев вдруг, что Хромов плачет. Слезы тихо
выкатывались из его глаз и рывками стекали по глубоким морщинам, по
заросшим щекам, собираясь в уголках рта... - Станислав Георгиевич! -
воскликнул потрясенный Анатолий Евгеньевич. - Если это я... Если я что-то
не так сказал... Простите меня, пожалуйста! Я не оценил, так сказать, силу
своих слов...
Ни слова не слышал! И не хочу! И знать тебя не хочу! И пить с тобой нс
хочу! Я с сыном хочу выпить! Понял ты, с сыном я хочу посидеть за одним
столом, с Гришкой своим...
точка. И все. Кончен пир.
грохотом уронил голову на стол и заснул, а проснулся, когда Анатолий
Евгеньевич быстро, почти бегом, уже торопился по ночному Поселку к себе
домой, в свою кровать у теплой стены. Хромов проснулся от страшной боли и
всю ночь орал и метался по полу-болела печень.
московского застолья. - Видел я его, бсдолагу! И знаешь где? В Ялте!
Да-да, на солнечном крымском берегу, в городе Ялте! Прекрасно себя
чувствует... Захожу в какую-то забегаловку, а там скандал, кому-то сдачи
не дают, зовут заведующего.
подступись, смотрит строго, головку держит приподнятой. Меня заметил,
узнал, сразу узнал, кивнул с достоинством. "Кого я вижу!" - говорит.
"Милости прошу!" - говорит. Но тут его отвлекли с этим скандалом, так мы и
не поговорили. Да и желания, откровенно говоря, не было.
старости. И Панюшкин размышлял о том, что в юности его будоражила весна, в
зрелом возрасте нравилось лето, а сейчас каждая осень тревожит все больше.
За свою жизнь он привык думать о себе в будущем, от будущего привык
ожидать чего-то значительного, что придаст смысл всей жизни и оправдает
утомительные будни, от которых не остается ничего, кроме усталости. Но в
последнее время он все чаще спохватывался и до ужаса ясно понимал, что
впереди ничего уже не будет, что главное, самое главное в его жизни
происходит вот в эти дни. Сегодня, завтра, послезавтра. На утренней
оперативке, на вечернем совещании. Да, самое важное дело жизни-закончить
никчемушный телефонный разговор, ответить на вопросы Комиссии, подписать
приказ. Главная задача жизни - вытащить на берег кусок искореженной трубы,
отремонтировать лебедки. Подготовиться к зиме.
увольняться до конца месяца, то вообще можно считать, что жизнь прожита не
зря. И все он делал так, будто это были его последние дела, будто лишь от
них зависело окончание строительства и ни для чего другого силы ему больше
не понадобятся. А если удавалось сделать еще что-то непредусмотренное,
Панюшкина охватывало чувство благодарности к тому недоступному и далекому,
что когда-то дало ему жизнь и продолжает заботиться о нем поныне.
понять, в чем дело-его переполняла тревога. Он не чувствовал опасности,
напряжения, не было и остатков неприятного сна - тревога была радостной,
светлой. Панюшкин обратил внимание на то, что почти свободно видит в
темноте стол, зеркало на стене. И догадался-выпал снег. Через окно в
комнату проникало слабое голубоватое свечение.
сердце. В окно он увидел белый двор, белую крышу сарая, белые ветви
лиственницы, но больше всего его поразило то, что в этот предутренний час
небо казалось гораздо темнее заснеженной земли...
окном стояли, будто замерев от неожиданности, будто в радостном изумлении
почувствовали на своих ветвях легкую тяжесть первого снега. Продрогнув,
Панюшкин взял одеяло, укутался в него и снова подошел к окну. Снег вносил
обновление, вселял надежды. Зима... Значит, скоро начнутся настоящие
морозы, Пролив покроется льдом, и тогда...
жутковатой в темноте улыбкой и смотрел в светящуюся голубоватую тьму. И
уже перед самым утром как-то неожиданно и спокойно подумал о смерти,
представил ее во всех подробностях, впервые не заглушая в себе эти мысли,
не уходя от них, не испытывая перед ними подсознательного страха. Он
представил свое мертвое серовато-желтое лицо с ввалившимися щеками,
представил позу-почти такую же, в какой он лежал сейчас, я на мгновение
ощутил локтями холодные, неструганые, занозистые доски, намертво сжимавшие
его с двух сторон.
для тебя смерть, - подумал Панюшкин. - Она все обесценивает. И в то же
время всему придает настоящую цену". И Панюшкин в который раз восхитился
человеком, этим маленьким и слабым существом из того же племени, к
которому принадлежал он сам. Человек достоин преклонения уже хотя бы
потому, что у пего хватает мужества жить, несмотря на то, что с самого
детства знает о предстоящей смерти, хватает силы духа не думать о ней, и
заниматься своими делами до последнего дня. В работе, которая не приносит
ничего, кроме беспокойства, которая нередко лишь приближает смерть,
человек находит смысл жизни, счастье и своими делами успевает заранее
взять реванш у смерти.
соседнего дома, нагруженная снегом ветка лиственницы, а над крыльцом
лампочка, в желтоватом свете которой бесшумно опускались снежинки.
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Трубников Александр
Андреев Николай
Андреев Николай