Чтение 48–й страницы книги ~В тихом омуте?~

ничего более основательного под рукой не было. Его я
использую в качестве проводника, в качестве щупа, чтобы
добраться до леса и не утонуть в болоте.

Спустя час, измотанная до последней возможности, я
выбралась на твердую землю, как могла, почистила одежду
прелыми листьями; листья посуше набросала под дерево и
заснула тяжелым сном.

Это был блаженный черный сон без сновидений, никто не
тревожил меня в нем, никто не мучил прошлым и не пугал
будущим.

...Я проснулась от близкого холода - еще немного, и на
землю снова спустятся сумерки, мягкие, вкрадчивые - сейчас
они были моим единственным союзником. Я приблизительно
помнила направление, но сейчас это было неважно, я шла и
шла, пока сквозь редкую стену деревьев не показалось шоссе.
Машины проносились по нему довольно часто, мне только нужно
выбрать подходящую, чтобы добраться до города.

По габаритным огням я определила мощный "КамАЗ" и
подняла руку. Во ВГИКе я никогда не была хиппи и никогда не
ездила автостопом, этим грешили мои более продвинутые
a.*c`a-(*( - от них-то я и узнала нехитрую технологию
автостопа: немудреный психологизм, пачка хороших сигарет для
парней и пара запасных презервативов для девушек: на трассе
может случиться всякое, сопротивление бесполезно, тогда
лучше расслабиться и получить удовольствие. А сами шоферы
делятся на тех, кто жаждет выслушать историю твоей жизни, а
заодно всех других жизней, и на таких, кто сам болтает без
умолку, рассеивая скуку длинных трасс.

...Мне повезло - мой шофер оказался из породы
говорунов. За время езды до Питера я узнала, что у него трое
детей: старшая девочка и мальчики-близняшки; что жена его
беременна четвертым ребенком, и, кажется, опять будет
мальчик; что сам он из Медвежьегорска, везет из Карелии
продукты питания; что напарник его погорел на сто тысяч
долларов, когда связался с оргтехникой... Черт его попутал
поставить в фуру канистру с бензином - бензин от тряски
вытек и загадил новехонькие упаковки компьютеров. Фирма-
поставщик выплатила неустойку в размере этих ста тысяч, а
безнадежный долг повесили на приятеля. Тот сначала запил, а
потом повесился на этом самом ремне (шофер похлопал себя по
джинсам) - он выкупил у вдовы за кругленькую сумму, говорят,
веревка повешенного приносит счастье. И ему повезло - он
переходит с междугородных трасс к главе местной
администрации на персоналку, нежданно-негаданно... И это его
последний рейс.

Я сочувственно качала головой, ахала в нужных местах, в
благодарность шофер обучил меня немецкому слову "натюрлих"
как универсальной оценке любой ситуации, и мы расстались в
Питере, довольные друг другом.

Без приключений я добралась к себе на Васильевский,
наскоро вымылась и свалилась без сил.

***

... Паром отходил в субботу вечером.

Сегодня было утро четверга, значит, уже послезавтра
меня не будет в этой стране, и кошмар закончится. Я решила
ехать, я решила воспользоваться этим щедрым посмертным
подарком Алены, другого выхода у меня не было. Я совершенно
не представляла себе, что я буду делать в Швеции, но теперь
это было неважно. Пока неважно.

Здравый смысл подсказывал, что, избавившись от одной
головной боли - влюбленного мстителя Фарика, я получила куда
более серьезную: смерть Алены. Еще день-два (я надеялась,
что два, а то и три...) - и ее начнут искать. А судя по тому
положению, которое занимал ее отец, эти поиски будут
основательными. Рано или поздно они приедут на дачу, увидят
остатки мирной пирушки, три стакана; снимут отпечатки
пальцев, отпечатки протекторов - дальше мое воображение не
распространялось, я понятия не имела о следственной
практике... Кроме того, я не знала, каким путем Алена добыла
мне паспорт, кто знает о нем, и если знает, то что?..

Это были вполне трезвые рассуждения, которые время от
времени разбивались о волны отчаяния, - я не могла
.b$%+ blao от жуткой картины мертвых тел в ванной, от
съедающего душу чувства вины за происшедшее.

Я просидела в квартире весь день, вечером отправилась
на улицу (такое поведение казалось мне смешным, но похожим
на правду) и утопила в грязной, заключенной в захламленные
берега речушке, названия которой не знала, сумочку Алены.
Чуть дальше, воровато озираясь, выбросила ключи от ее
квартиры на Крюковом (слава Богу, там не осталось ничего,
указывающего на меня); сожгла в пепельнице Аленины визитки,
заграничный паспорт и билет на паром.

И когда языки пламени лизнули плотные страницы
паспорта, я почувствовала себя невероятной сукой и искусала
в кровь уже подживающие губы. То, что я делаю сейчас,
казалось мне отвратительным по отношению к человеку, который
так искренне, так безоглядно помог мне... Но кто-то другой,
уже пустивший во мне корни, кто-то хладнокровный и знающий
жизнь, говорил: так надо, им уже ничем не поможешь, Алену не
вернешь, Алена не осудила бы тебя, все правильно, девочка, а
пепел собери и вынеси на помойку... Черт возьми, это было
невыносимо! Я боялась спать, снова и снова я видела болото,
где утонул Аленин джип. И мысль о том, что она, так любившая
удовольствия, флирт, поцелуи на ночь, хороший коньяк, такая
восхитительно живая, нашла последнее упокоение не в
аккуратной могиле под черным мрамором от вечно скорбящих
родителей и друзей, а в зловонной жиже болота - сама мысль
об этом была мне невыносима...

...Эта мысль пришла совершенно неожиданно, она
оказалась защитной реакцией на постоянную саднящую боль в
сердце: перед самым отплытием я пошлю письмо в Аленин адрес;
я укажу, где затонул джип, я дам все приметы, которые помню,
они вытащат их, если их можно вытащить, они обмоют их тела и
хотя бы похоронят по-человечески. "Прости, - шептала я,
грызя кончик подушки и лежа без сна. - Прости, моя хорошая,
это единственное, что я могу для тебя сейчас сделать.
Прости, прости меня..."

Решение не казалось мне безумным, оно было вполне
логичным, железные пальцы горя и отчаяния отпустили меня
впервые за долгие часы. Так я и поступлю, может быть, Бог,
если он есть, и простит меня...

Только сейчас я поняла, что не ела больше двух суток и
чертовски голодна. Готовить не хотелось, но что-нибудь
приличное я обязательно бы съела. Наплевав на
предосторожности, а еще больше страдая от одиночества, в
котором я принуждена была бродить, натыкаясь на собственные
безрадостные мысли, я отправилась на Невский, в хорошее
кафе.

...Я выбрала дорогую и вполне респектабельную
забегаловку, заказала парочку немыслимых салатов, мясо с
грибами в горшочках и к нему бокал красного вина, просто и
со вкусом. Стараясь сдерживать волчий аппетит, я аккуратно
ела, запивая вином отлично приготовленное мясо.

Прощальный обед, завтра меня здесь не будет.

Утолив первый голод, я расслабилась и стала смотреть в
окно - за ним жил своей жизнью Невский; деловито и не очень
a-." +( люди, у которых были совсем другие, невинные тайны,
из-за которых никогда не гибли близкие люди, которым не
нужно было уезжать из страны куда глаза глядят, которых ясно
и спокойно любили и хотели иметь от них детей... Я
завидовала каждому проходящему мимо, с любым из них я охотно
поменялась бы местами, вот только они вряд ли захотят...

А потом появилось нечто, что поначалу лишь смутно
взволновало меня; я не могла определить причину этого
"нечто", загипнотизированная броуновским движением Невского.
Но вскоре я поняла источник беспокойства - кто-то пристально
меня разглядывал. Кто-то сидящий в кафе.

Стараясь не поддаваться панике - мало ли кому придет в
голову поглазеть на хорошенькую стриженую самочку (я все
чаще оценивала себя со стороны), я медленно повернулась на
изучающий взгляд.

Это был он.

Тот самый парень, которого я видела в своей квартире в
день убийства Нимотси и Веньки, который ушел через крышу, а
я потом повторила его путь... Конечно, это он, я не могла
ошибиться, я узнала бы его из тысяч, миллионов других: все
тот же крутой подбородок боксера-неудачника, светлые волосы,
постриженные не без артистического шика, - по-своему он был