Чтение 48–й страницы книги ~Московский полет~

собрал себе такую же машину, как эта, и фотография отца на фоне той
машины до сих пор висит в их доме.

-- Исфините, пошалуста... -- наклонилась Дайана к ногам, торчащим
из-под античной машины.

Ноги разом скрылись под машиной, зато впереди, из-под мотора появилась
лысая и вымазанная в машинном масле голова в очках. Сквозь эти очки голова
вопросительно смотрела на Дайану снизу вверх.

-- Исфините, пошалуста, -- опять сказала Дайана по-русски, стеснительно
улыбаясь за свое наверняка неправильное произношение. Все-таки ей пришлось
нарушить свой зарок не раскрывать в России знание русского языка.---Кде я
смокла... моху... to find... находить a bar? Arestaurant?

И невольно подумала, что именно такая жалкая улыбка была у этого
Плоткина, когда он говорил по-английски.

Голова высунулась из-под машины еще дальше, следом за ней показались
плечи, а потом и вся фигура владельца машины. Он встал на ноги и оказался
высоким мужчиной лет шестидесяти в грязном спортивном костюме. Нагнув голову
вниз и рассматривая Дайану поверх спущенных на край носа очков, он вытер
тряпкой руки и только после этого сказал по-русски:

--Тут, милая, ресторанов нет. Самый ближайший -- на Савеловском
вокзале. Но туда лучше не ходить -- отравят за милую душу. А чтобы нормально
покушать, так это вам надо в центр ехать, на такси. В "Интурист" или
"Метрополь". Хотя "Метрополь", кажется, на ремонте...

Дайана поняла не все, но главное: этот русский думает, что ей надо
поесть, и потому рекомендует ехать на такси в downtown.

-- Исфините пошалуйста, -- опять сказала она и снова улыбнулась
просительно. --Я не хотьел... Я не хотьела... покушат. Я хотьел... покупать
a drink. Водка! -- и она вдруг вспомнила жест, которым отец всегда
сопровождал это слово. Отец Дайаны был русским военнопленным,
интернированным из Германии в США в 1945 году, пил он редко, но к слову

255

"водка" относился с каким-то особым восторгом и всегда сопровождал это
слово, да и сам напиток блаженной улыбкой и щелчком пальцев по шее, под
подбородком. Поэтому Дайана, совершенно забыв, что "водка" -- это русское
слово, щелкнула себя указательным пальцем по шее -- для полного
взаимопонимания с этим русским верзилой и точно так, как делал ее отец.

-- О-о! -- уважительно сказал лысый верзила и повторил ее жест -- тоже
щелкнул себя пальцем по шее.-- Водка! Водку, милая, у нас теперь так просто
не купить, финита! Но на Савеловском вокзале у таксистов можно достать,
конечно. Или в вокзальном ресторане. Только дорого тебе станет. Хотя у вас,
иностранцев, денег навалом. Так что вот так пойдешь, милая, прямо... -- он
стал показывать руками, а Дайана невольно повторяла его жесты. -- Прямо до
угла, ага. Потом свернешь направо и выйдешь на Масловку. Ну, а там спросишь,
и тебе покажут.

Дайана опять поняла не все, а только, что нужно дойти до угла,
повернуть направо и опять спросить. А поскольку до ближайшего угла, на
который показывал этот мужчина, было всего шагов двести, то она уверенно
двинулась вперед, полагая, что где-нибудь за этим углом перед ней сам собой
возникнет или ресторан, или вокзал с непроизносимым названием
"Sa-vi-o-lov-sky".

А лысый мужчина, наклонив голову вниз, еще некоторое время с сомнением
смотрел ей вслед поверх своих очков, а потом со вздохом полез под свою
машину марки "Запорожец".

Тем временем Дайана дошла до угла, свернула направо и увидела на
противоположной стороне улицы человек триста, вытянувшихся в длинную очередь
перед входом в магазин с вывеской "ПРОДУКТЫ". Слегка замедляя шаги, Дайана
медленно приближалась к этой очереди. Дикая мысль вдруг пришла ей в голову,
и, разглядывая этих людей, Дайана ужаснулась этой мысли. Неужели если бы ее
отец не попал в плен к немцам, не оказался в концлагере в западной зоне
Германии и почти чудом, только потому, что был инженером-

256

Московский полет

257

ракетчиком, не попал в США в 1945 году, неужели, если бы не вся эта
цепь случайностей, то она, Дайана, стояла бы сейчас вот в этой очереди, в
таком же ужасном платье, как на этих женщинах, и в таких же туфлях и с
такими же синими венами на ногах!..

Хотя Дайана родилась в США и хотя мать ее была американкой в пятом
поколении и правнучкой алабамских первопоселенцев, Дайана всю жизнь несла в
душе какую-то сентиментальную симпатию ко всему русскому и почти
неосознанное, тайное желание пожить хоть немного в России. Может быть,
потому, что ее отец с русским упрямством разговаривал с ней только по-русски
и все ее детство читал ей только русские сказки. Ей было 12 лет, когда он
умер, а потом ровно десять лет у Дайаны не было никакой практики в русском,
пока в университете она не записалась на курс русской литературы...

Но теперь, подойдя к этой очереди усталых, запыленных, серых, небритых
мужчин и каких-то сырых, болезненно толстых и болезненно худых женщин,
Дайана ужаснулась своей давней и тайной мечте. Очередь не двигалась -- никто
не заходил в магазин, и никто не выходил из него, хотя двери были настежь
открыты. Эти люди ждали, но Дайана не знала, чего они ждут. Мясо? Колбасу?
Молоко? Сахар? Овощи? Ведь в этой стране теперь все дефицит! Ей, Дайане, не
нужно, конечно, ничего из того, что они тут ждали. И все-таки... и все-таки
какая-то странная, почти мазохистская сила вдруг медленно подвела Дайану к
концу этой очереди и поставила последней. Не журналистское любопытство, нет,
а именно странное влечение причинить себе боль до конца-- почувствовать себя
в шкуре этих людей, в этой очереди...

Но она тут же и пожалела о своем поступке: вся очередь, все триста
человек разом повернулись к ней и стали рассматривать ее молча, в упор. Они
ничего не говорили, они только смотрели на Дайану, как смотрели бы водители
автомобилей на американской бензозаправочной станции на внезапно
спустившийся с неба и ставший в очередь за бензином "Боинг" или YF-23. Или
как посмотрели бы в Нью-Йорке на

Доналда Трампа, если бы он стал в очередь за бесплатными
продовольственными талонами для безработных...

Дайана не знала, как выйти из этой ситуации, но чувствовала, что
взгляды этой толпы сейчас сожгут ее всю -- и туфли, купленные весной в Риме,
и юбку из обычного Sears, и блузку от Bally, и сумочку из Leather World, и
сережки из Tiffany &Со, которые муж подарил ей надесятилетие их свадьбы.

И так они рассматривали ее молча, без слов -- минуту, две минуты, три
и, кажется, готовы были рассматривать еще час, но тут, на ее счастье, из
магазина вдруг выскочила какая-то женщина и закричала: -- Будут давать! Без
талонов! По полкило! И вся очередь, все эти стоявшие цепочкой триста человек
вдруг, сшибая друг друга, ринулись в магазин. В двери тут же образовалась
давка и послышались крик": "Ой! Руку!.. В очередь!.. Куда прешь?.. Ребенка
задавите, сволочи!.."

Дайана, оставшись одна в ста метрах от толпы, штурмовавшей единственные
узкие двери магазина, ощутила, что безумно устала, и сглотнула сухой ком в
горле. Господи, за один shut of vodka она отдала бы сейчас и сто долларов!

Повернувшись, она быстро пошла прочь--туда, где была видна большая
улица с двусторонним и оживленным автомобильным движением.

И вдруг до нее дошло, что только что сбылась ее детская мечта: она
пожила в России. Она прожила три минуты русской жизни в очереди за какими-то
продуктами, которые сейчас будут продавать этим людям только по полкило
человеку.

Но от этой трехминутной жизни ей уже захотелось напиться вдрызг. А
каково же этому несчастному народу?

Короткий перерыв во встрече с вождями русского религиозного возрождения
заканчивался. В разных концах комнаты несколько американо-русских групп
допивали чай, который

258

Московский полет.

подала хозяйка квартиры, и обменивались последними фразами кулуарных
дискуссий.

-- Наши активисты раздают наши издания на Арбате, а также в религиозных
общинах и рассылают по почте, -- говорил в одной группе Аксючиц.

-- В вашем журнале напечатан ваш адрес и телефон. Эта не опасно? --
спрашивали гости.

-- Мы это делаем открыто. Сейчас мы живем по принципу: нас не
разрешают, но и не запрещают.

В другой группе американцы окружили Зеленцова--издателя, подписавшего
договор с Солженицыным.

-- Вы дали нам динамитный материал! У вашего издательства есть
компьютеры?

-- А зарубежные заинтересованные группы могут подарить вам факс и
компьютер?

Тем временем я блокировал в углу Олю, нашу интуристовскую гидшу. Оля
была темноглазой пышной блондинкой лет тридцати трех с живым и умным круглым
личиком, с веснушками на носике и ямочками на щеках.

Я уговаривал ее пробить мне официальное разрешение задержаться в Москве
на то время, пока группа будет в Ленинграде и Таллинне. Но Оля лишь
бессильно разводила руками:

--Вы же наш человек, Вадим! Неужеливы не понимаете? Чтобы наша
бюрократическая мащина разрешила вам задержаться в Москве, нужно как минимум
две недели! Вы только представьте эту цепочку: "Интурист", отдел виз МВД,
КГБ и потом еще Управление гостиниц Мосгорисполкома! Ведь вам нужна
гостиница на эти дни...

-- Мне не нужна гостиница! У меня тут полно друзей. -- Но если вы
скажете, что будете жить у кого- то дома -- вам сразу откажут, прямо в