плоским, как тряпочка. Рабочие думают, что с ним теперь делать? Положили на
порог бытовки, стали ноги вытирать, чтоб добро не пропадало. Он стал грязный
с одной стороны. Его на другую перевернули, он опять стал грязный. Уборщица
постирала его, повесила сушить. А он простудился и умер.
Маши.
водятся...
ночной воздух. Что-то вокруг неуловимо изменилось. Он даже не понял сразу,
что именно. "Померещилось", - решил он, но тут заметил - совсем близко,
метрах в десяти от них, образовалась широкая прогалина между кружевными
верхушками травы - будто что-то большое, тяжелое примяло траву. Вновь
послышался шорох. Вадим щелкнул затвором автомата и вскочил на ноги. Луна
светила достаточно ярко, чтобы разглядеть черневший в траве силуэт.
пустой щелчок. Он успел выругать себя, что не прихватил запасную обойму.
Черный силуэт выскочил из травы. Вадим и Маша узнали Ахмеджанова.
перехватить руку чеченца, зажатый в ней нож выскользнул в траву. Упал и
автомат, которым Вадим собирался ударить Ахмеджанова по голове.
одинаковой комплекции. Из-за перенесенной месяц назад операции Ахмеджанов
чуть-чуть слабей физически, но это с лихвой компенсировалось дикой
ненавистью к противнику. Доктор только защищался, чеченец нападал.
этом ноже. Сейчас она найдет его и всадит в спину, обтянутую черной
джинсовой рубашкой.
их, но Маша боялась смотреть в ту сторону. Белая рубашка, белая голова
Вадима, Ахмеджанов как сплошное черное пятно - все переплелось,
перепуталось, они по очереди одолевали друг друга...
нащупала твердую рукоять. Хоть пластмасса рукоятки была мокрой и скользкой,
держать ее было удобно из-за специальных углублений для пальцев. Подбежав к
дерущимся, Маша замахнулась, целясь в черную спину, и вдруг услышала
короткий глухой стук. Чеченец изловчился и шарахнул Вадима затылком о
камень.
вниз. Из Машиного горла вырвался странный, хриплый крик.
горящему поселку. "Ди-им..." - равнодушно ответило эхо.
хруст собственных суставов, но никакой боли не почувствовала. Левой рукой
Ахмеджанов сдавил ей горло. Нож упал в траву. Машу охватила какая-то дикая,
звериная ярость. В ушах стоял глухой звук удара седой головы Вадима о
камень, она видела в темноте белые, коротко стриженные волосы над высоким
лбом на фоне черного мха. Лица она разглядеть не могла, соленый туман
застилал глаза.
коротко застонал, сплюнул кровь и осколок зуба, и этой минутки Маше хватило,
чтобы вмазать ему изо всех сил острой коленкой в пах. Он скорчился, руки его
ослабли, Маша вырвалась и побежала.
слезы, от которых песок скрипел на зубах. Новые замшевые босоножки отяжелели
от ночной росы. Сердце колотилось где-то у горла. Несколько раз она
спотыкалась, чуть не падала, но неслась дальше, подгоняемая топотом,
сопением, бранью чеченца.
я изрежу тебя на куски! Ты умрешь очень больно!
дистанцию. Но только на короткую - шестьдесят метров. Она бегала очень
быстро, но скоро выдыхалась. Сейчас она чувствовала, как ноги становятся
ватными, а в ушах нарастает тяжелый пульсирующий звон. От пота и соленых
слез саднила маленькая царапина на шее, оставленная финкой Максуда. Это
придало еще немного сил, но совсем мало. Споткнувшись о торчавшие из земли
корни, Маша упала.
впилась зубами в его потную волосатую руку. Ей даже удалось опять
вывернуться, вскочить все-таки на ноги, но он тут же схватил ее за волосы, и
она почувствовала у горла знакомый уже холодок лезвия.
тебе горло, и я сделаю это. Жаль, что твой доктор не увидит, как ты умрешь.
Но вы скоро встретитесь с ним в вашем христианском раю.
быстро уйти, спрятаться, раствориться в ночной темноте. Но он не мог
оставить ее жить. Он все понял: кассету взял доктор. А подкинула ее Иванову
эта тощая девка, переодевшись и изменив внешность до неузнаваемости. Она
учится в театральном училище и устроила весь этот спектакль. Его, Аслана
Ахмеджанова, перехитрили, обвели вокруг пальца, а он поверил. Он позволил
сделать из себя идиота и теперь не сможет спокойно дышать, если оставит в
живых эту хитрую девку, соплячку, которая посмеялась над ним. Да, он очень
спешит. Но нескольких минут на то, чтобы перерезать ей горло, не пожалеет.
помоги моим родителям!
жалость к маме с папой, которые даже не смогут ее похоронить, они останутся
одни на свете, они старенькие оба...
души поднялся древний охотничий инстинкт, даже не человеческий - звериный.
Хищник, заполучивший добычу, иногда не сразу пожирает ее, а позволяет себе
немного помедлить, как бы поиграть, насладиться своей полной, бесповоротной
властью над жертвой. Эта девка ему не только враг по крови и вере, она
унизила его как мужчину. Для него, мусульманина, было страшным оскорблением
то, что женщина оказалась хитрей, сумела обмануть и переиграть. Сейчас он
полоснет по этому тонкому вздрагивающему горлу. Он сделает грубокий надрез,
до кости, и горячая кровь хлынет пульсирующей широкой стру"й. Она умрет не
сразу. Она успеет почувствовать липкий, ледяной смертный ужас. Этот ужас
придаст ему сил, вольется в его душу сладким и целебным чувством победы. Ему
надо много сил сейчас, очень много сил.
движение, застыла. Чеченец окаменел. Маша услышала совсем рядом голос:
наперевес уперлись в чеченца. Маша стала живым щитом.
камуфляжную форму, а один в штатском - темные джинсы и светлая рубашка. Она
узнала в этом штатском полковника Константинова.
измазанном, почти детском лице. Голова девочки запрокинулась, у
пульсирующего горла застыло широкое, чуть изогнутое лезвие. Оно прижалось к
коже так плотно, что из-под него уже стекала маленькая темная капелька
крови.
вдруг в этой мертвой тишине нежно и пронзительно запел соловей. Чистые
печальные звуки переливались в крошечном бездонном горлышке, долетали до
побледневшей луны и гасли, словно тонули где-то в ковше Большой Медведицы...
***
тошнота. С трудом разлепив тяжелые веки, он увидел, что уже светает. Сквозь
звон в ушах прорвался странный ласковый звук, напоминающий что-то из
детства... Такой же мокрый свежий рассвет, даже не рассвет, а самый конец
ночи, когда познабливает слегка, глаза слипаются, а тело кажется легким,
слабым, немножно чужим. Высокие кружевные верхушки травы проступают сквозь
мягкий, стелющийся к земле туман. "Это откуда-то совсем издалека, из
детства, - подумал он, - соловей поет, поляна, редкий лесок".
окончательно пришел в себя.
камня один, почему саднит затылок. Встав на ноги, он огляделся и тихо
позвал:
Ахмеджанова, оскаленные крупные белые зубы. Нахлынуло жаркой волной чувство
смертельной ненависти к этому ощеренному лицу. Он вспомнил тяжелое сопение
драки, даже запах лука и мяса изо рта чеченца. А вот что случилось потом,
чем кончилась драка, он вспомнить не мог никак. Ноющая боль в голове,
тошнота. "Сотрясение мозга, - понял он, - значит, мы дрались, Ахмеджа-нов
вырубил меня. Где была Машенька? Что с ней? Может, она успела убежать?"
неверных, подкашивающихся ногах Вадим пошел на звуки стрельбы. С каждым
шагом силы возвращались. Он глубоко вдыхал влажный чистый воздух,
чувствовал, как расправляются легкие, успокаивается дикое сердцебиение,
кровь начинает циркулировать равномерно по всему телу. Он прибавил шагу.
Стрельба не прекращалась. Застрекотал автомат.
сказано на чистом русском языке.
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Журавлев Владимир
Шилова Юлия