Письменами полная ясность. Уничтожил, мол, коварный враг нашу святыню.
Поэтому еще теснее сплотимся вокруг Ягана - Лучшего Друга, верного
последователя и единственного законного наследника Тимофея. Слава Тимофею!
И вечная память!
Сам Яган, держа наготове другой нож, отошел подальше. Рисковать второй раз
он не собирался.
нож. Дышал он с трудом, на губах пузырилась розовая пена. Во рту не
осталось ни одного целого зуба. Удавка по-прежнему болталась на его шее.
первого удара...
слезой взглядом. Правая рука его, державшая нож, и левая, сжимавшая конец
веревки, сошлись на уровне груди.
двинуться с места!
пальцы наконец кончили вязать узел на рукоятке ножа.
взмахнул привязанным на веревке ножом. Похожим ударом Шатун когда-то
сразил охранявшего нас служивого. Да только не Головастику с его нынешним
здоровьем было браться за подобные трюки. Яган, выругавшись, - скорее
удивленно, чем злобно - отскочил в сторону. Головастик заковылял вслед и
снова крутанул в воздухе своим оружием, однако нож задел за потолочную
балку. Яган хохотнул и отступил еще на шаг.
прыгал, будет так, как решил я.
удержать равновесие, Яган резко взмахнул руками и грохнулся на левый бок.
Головастик, не закончив начатого шага, упал на него сверху. На какое-то
время кафедра скрыла от меня сцепившиеся тела. Встать я даже не пытался -
знал, что не смогу. Судя по звукам, Яган боролся вяло, словно вполсилы.
Головастик стонал и всхлипывал. Так они провозились минуты три. Потом
наступила тишина. Струйка крови обогнула кафедру и устремилась к моим
мертвым ногам.
Головастика. - Мне даже дорезать его не пришлось...
знахари. Пусть принесут целебные травы... Пусть спасут нас...
выходить из этой комнаты без сопровождения Ягана. Таков указ, и его
нарушение карается смертью. Меня заколют прямо на пороге, а ты умрешь
голодной смертью.
поминальную песню. Несколько раз я уже собирался сделать это, но всегда
что-то мешало. Теперь, чувствую, самое время. Будешь слушать?
Слушай дальше...
так входит в человеческую плоть остро отточенный нож. Кровавая струйка у
моих ног превратилась в кровавый ручей.
только я втравил тебя в это дело...
двадцать - хоть танцуй. Он мог выбрать любой путь, ступить на любую
половицу. Какая сила подтолкнула его к одной-единственной, роковой точке?
Судьба, божий суд, собственная больная совесть?
пленку бытия задом наперед, то ли окончательно поехали набекрень мои
мозги.
грешниками.
конец смердящий дьявол. Лишь бы он был милостив. Лишь бы умел облегчить
душу и умерять страдания. Где же вы, боги этого мира? Неужели и вы
низвергнуты, осквернены, растоптаны? Тогда пусть придет Тимофей - пьяный
демиург, всевышний в драной телогрейке. Кем ты, братец, был в той первой
жизни? Пекарем, завхозом, инспектором районе, пенсионером-общественником,
уполномоченным по заготовкам? Откуда столько жестокосердия, нетерпимости,
самомнения и спеси? Кто дал тебе право думать и решать за всех? Как посмел
ты распоряжаться чужой жизнью и смертью? Знакомы ли тебе муки стыда или
укоры совести?
растение. Бесплодный камень. Бесплодный прах. А кем был раньше? Раньше я
был Тимофеем. То есть тобой самим. Тимофеем Вторым. Тимофеем Дурачком.
Тимофеем Лопоухим.
самого начала, не пришлось бы валить ветвяки. Такие, как ты, из
сострадания к собаке рубят ей хвост по кусочкам. Слюнтяй! Сказано ведь
было, следуй моим заветам и все будет нормально.
распробовал сладость власти? Выше этого нет ничего на свете.
косноязычного заику - в краснобая, негодяя - в святошу, труса - в героя.
безграничной. Не голод правит миром, а жажда власти. Пусть даже это власть
над толпой голых дикарей. Власть - вот главное, а всякие там разговоры о
благе народа, справедливости и добродетелях - чепуха. Так было всегда, так
есть и так будет! А впрочем, ты и сам это знаешь...