Чтение 48–й страницы книги ~Любимец~

На полу, в метре от меня, сидело небольшое пушистое животное. У него
были короткие треугольные уши, большие зеленые глаза, серая спина и
голова, но белая грудь и белые лапы. Я вспомнил, что видел изображение
этого животного в атласе в библиотеке Сийнико. Этот зверь был некогда
домашним и назывался кошкой. С ликвидацией сельских поселений и
организацией людей на новом уровне кошки были объявлены экологически
неприемлемыми и подлежали уничтожению.

А здесь кошка выжила и даже пришла посмотреть на людей.

Я вовсе не испугался этого животного - оно и не собиралось на нас
нападать, да и зубы у него были маленькими. Оно мне даже показалось
красивым.

Я осторожно толкнул Сеню, который спал, прижавшись ко мне. Тот сразу
проснулся, открыл глаза и обрадовался, увидев кошку.

Он поднялся. Кошка смотрела на него с удивлением, настороженно.

Она подпустила крадущегося Сеню на два шага, а потом легко отступила
назад. Она не хотела, чтобы ее трогали.

Сеня остановился. Кошка вспрыгнула на подоконник и внимательно
смотрела на нас.

- Не трогай ее, - сказал я. - Не пугай.

- Я знаю, - сказал Арсений, - она здесь живет, и мы будем теперь жить
вместе.

Кошка сидела в окне, подсвеченная утренним солнцем. Солнце
пробивалось сквозь раскрывающиеся листочки деревьев, и тени их были
ажурными, как кружева, которые вязала по вечерам госпожа Яйблочко.

Было тепло, а днем станет еще теплее. Я порадовался, что мы убежали в
теплое время. Зимой мы бы замерзли или нас нашли бы по следам.

Сеня подбежал к окну. Кошка спрыгнула с окна в заросли.

- Очень большое солнце! - сообщил Сеня. - Ты не представляешь, какой
я голодный.

Тут я сообразил, что я тоже голодный.

- А у нас нет ни спичек, ни зажигалки, - сказал Сеня. - Значит, мы
теперь будем есть все только холодное.

- Да, - вынужден был согласиться я. - Я так спешил, что почти не взял
еды.

- Доставай сухари! - сказал Арсений. - А я принесу воды.

Он взял чугунный горшок и направился к двери.

- Я с тобой, - сказал я. - Далеко не убегай.

- Здесь вода близко, - откликнулся он. - Я воду чую.

Он убежал. Я вышел следом за ним. Я следил, как мальчик побежал вниз
по улице - там, оказывается, протекал ручеек.

Я посмотрел вдоль деревни в другую сторону - вершину холма занимало
двойное каменное здание. Низкая половина была похожа на большой дом, а
высокая - на башню. Вершина башни обрушилась, но над низким домом была
башенка с украшением сверху, похожим на луковицу, из которой криво
вырастал крест.

Наверное, в этом доме жил начальник деревни, подумал я. Надо будет
сходить туда.

Погони вроде бы не было - я ее не ощущал. Арсений, который
возвращался от родника, прижимая к груди горшок с водой, также был
спокоен. Кошка шла за ним в отдалении, как будто решала для себя сложную
задачу, признать в нем друга или игнорировать.

Я стоял на пороге дома, смотрел, как поднимается мальчик с чугунком,
и понимал, что я не представляю, как себя вести дальше. Даже если будет
тепло, нам не выдержать здесь больше чем несколько дней - я не
представлял, что мы будем есть. Да и зачем жить в этой деревне?

Надо уходить к городу, к людям.

А надо ли? Где мне найти людей, которые думают, как я, которые тоже
хотят выгнать спонсоров и тех, кто помогает им править нами? А может быть,
я один такой на всей Земле? Может быть, все довольны?

Так ничего и не решив, я взял у Сени чугунок и попробовал на вкус
воду - вода была хрустальная, холодная. Потом Сеня полил мне на руки, и я
ополоснулся. У нас было четыре сухаря. Два мы съели за завтраком, а два
оставили на вечер. Мы положили сухари на полку, потому что не знали, что
ест кошка - если она ест сухари, то лучше их держать от нее подальше.

Потом мы с Сеней пошли наверх, к каменному дому с крестом, но не
дошли до дома, как Сеня углядел, что речка, которую мы переходили ночью,
сливается с другой - широкой. Он сказал, что сбегает, поглядит. Он обещал
быть осторожным.

Я вошел в каменный дом.

В нем было холодно. Через провал в крыше намело сугроб снега, который
так и не растаял. На стенах дома были нарисованы картины, изображающие
людей, одетых в простыни. Я попытался понять смысл в картинах, которые
рассказывали какую-то историю, но не смог. Там же было еще несколько
картин, нарисованных на деревянных досках. На них тоже были изображены
древние люди. На двух или трех - женщина в платке, державшая на руках
маленького ребенка.

Я злился, потому что не мог понять, зачем людям нужен такой дом.

Внутри было очень тихо, шум весеннего леса доносился сюда как
комариный звон. Я услышал, как треснул сучок под ногой человека. Человек
шел медленно. Это был не Сеня. Я сделал шаг к стене и замер. Шаги были
слишком слабыми и вялыми, чтобы принадлежать моим преследователям, но все
же в незнакомом месте нужно быть осторожным. Я вытащил до половины нож.

Темная согбенная фигура с палкой появилась в дверном проеме. Сразу
было ясно, что это старый человек.

Я не стал окликать его. Пускай делает что хочет. А то еще испугается.

Старик прошел в центр зала и остановился, словно в нерешительности.

Лица его мне было не видно, потому что его черная ветхая одежда
заканчивалась наверху капюшоном, в котором оно пряталось. Лишь серая
борода висела, не касаясь впалой груди.

Глядя на картину, изображавшую женщину с ребенком, он принялся
невнятно и быстро бормотать. Я различал отдельные слова, но не мог понять
общего смысла его монолога. Старик говорил и говорил... и тут снаружи
раздался детский крик:

- Тим, где ты? Дядя Ланселот...

Я невольно пошевелился, и старик резко обернулся ко мне.

Я видел, что он испугался - он был такой слабый и старый.

- Не бойтесь, - сказал я. - Я не желаю вам зла. Мы здесь вдвоем с
мальчиком.

- Храни вас господь, - сказал старик. - Я уже никого не боюсь.

Солнечные лучи пробивались сквозь высокие окна, и когда старик
обернулся ко мне, я увидел, что у него изможденное, мятое, желтое лицо, на
котором ярко видны черные глаза. Рука, лежавшая на набалдашнике трости,
раздулась в суставах и, как лицо, была покрыта морщинами.

- Здравствуйте, - сказал я. - Меня зовут Тим. Или рыцарь Ланселот. Мы
с мальчиком Арсением бежали из питомника и прячемся здесь. Мы не знали,
что вы здесь живете.

- А я не здесь - я в лесу живу, - сказал старик. - В церкви жить
опасно - место высокое, открытое, сюда эти заваливаются.

- Кто такие - эти?

- Милиционеры, - сказал старик. - На рыбалку прилетают на своих
вертолетах.

- Люди? - спросил я. - Не спонсоры?

- А жабам здесь чего делать? - сказал старик. - Жабы наших лесов не
любят.

- А мы с Сеней здесь ночевали, - сказал я.

Видно, услышав наш разговор, в дом вошел Сеня и вовсе не испугался
незнакомого старика. Он подбежал ко мне:

- Смотри! - Двумя руками он прижимал к груди чугунок, полный
небольшими рыбками. Некоторые еще шевелились.

- Это еще откуда? - Только тут я заметил, что мальчишка совершенно
мокрый.

- Там большая река! - торжествующе объявил Арсений. - Я в нее нырнул
- ты же знаешь, что я могу. Мне в воде даже лучше. Я их догнал, теперь у
нас есть еда.

Он ждал похвалы. Он был горд собой.

- Молодец, - сказал я.

Мальчик поправил упавшую на лоб мокрую прядь волос. Старик со страхом
смотрел на его перепончатую руку.

Он провел крест-накрест рукой перед своим лицом.

- Вы меня боитесь? - удивился малыш.

- Господь с тобой, - сказал старик. - Никого я не боюсь. Молитвой
оберегу себя.

Но было ясно, что он боялся.

- Дай мне нож, - сказал Сеня.

- Зачем?

- Я почищу рыбу, сниму с нее чешую, выпотрошу. Мы же не дикие!

- Мы же не дикие, - улыбнулся я и отдал малышу нож.

Сеня помчался прочь из дома, который старик назвал церковью.

- А вы где живете? - спросил я.

- У меня землянка есть, в самой чаще. Меня не найдешь.

- Вас могут обидеть? - спросил я.

Старик даже не понял меня. Потом вдруг улыбнулся - а не улыбался он
давно, и, по-моему, его морщинам стало больно.

- Меня и звери и птицы не опасаются, - сказал он. - Из рук моих едят.
Я же здесь почти всю жизнь прожил.

- Как же так?

- Я в эти места пришел, чтобы приход принять, - сказал он, поведя
рукой вокруг себя. - Батюшка помер, а люди здесь еще жили, и в лесу многие
прятались. Потом кто умер, а кого вытравили, как крыс. И в деревне уже
жить стало нельзя. Я в схимники ушел. Приду в храм, помолюсь и снова в