защищают.
на ровную площадку перед воротами. Ствол тяжело опустился на землю. Люди
суетились, опасливо поглядывая вверх, но замок по-прежнему молчал. Наконец
огромное дерево вновь приподнялось над землей. Его обрубленный конец смотрел
прямо на окованные железом створки. Я знал - дюжину ударов ворота выдержат.
Дюжину - но не больше.
нет лучников, способных перестрелять штурмующих. Даже если д'Эконсбефы
озаботились населить башню призраками, козопасы рано или поздно разберутся.
Значит, все? Конец?
ждал удара - первого, от которого ворота вздрогнут. Еще мгновение...
Это... Ну... Это!!!
внезапно рухнул на землю. Люди-муравьи разбегались, падая, катясь вниз по
склону. Следом за ними двинулся и страшный таран. Вначале медленно, покачиваясь
на ухабах, затем все быстрее, подпрыгивая, сметая невысокие кусты. Вот он догнал
одного из бегущих, смял, прокатился по упавшему телу и помчался дальше. Упали
еще двое, затем еще...
отделяются первые, пока еще маленькие, ручейки, устремившиеся в сторону леса.
Бегут. Пока еще десятки, но это лишь начало.
гримасу. - Ну, фокусники!
Огонь вниз спускаться... Сейчас огонь у ручья ходить...
вспыхивает пламя. Наверное, д'Эконсбефы позаботились, чтобы "фокус" впечатлял.
Треск, запах гари, жар... Да, тут не до рассуждений, тут любой побежит!
сорванные с места камни и люди, люди, люди... Наверное, треть тех, кто шел на
приступ, осталась на склоне. Что сейчас видят уцелевшие? Горящий ручей? Пламя,
подбирающееся к первым палаткам?
моста. Затем солнце отразилось на стальных доспехах. Латники де Лоза! А
впереди...
призраками. И теперь решил наконец-то вмешаться. Неглупо!
не гореть. Его воины тоже не гореть!
голосе сотен людей слышались удивление и радость. Я вновь представил: бушующее
пламя, запах гари, удушливый жар - и Его Преосвященство в золоченой ризе с
поднятым к небу крестом.
уходить.
итальянец. - А знаете, отец Гильом, все-таки страшновато. Даже если понимаешь,
что все это - обман.
наиболее пугливая и благоразумная, уже на полдороге к дому. Но осталось немало.
Похоже, поступок епископа произвел впечатление.
подумал о том же. - Глядишь, вилланы снова осмелеют.
уже из арсенала демонов. Но теперь все увидят, что огонь - ненастоящий. Де Лоз
рассчитал верно.
Пойду к нему! Это надо остановить.
Можно!
не сказал.
представлялось сложным. Угар прошел. На склоне уже лежат трупы, а замок
продолжает преподносить неожиданность за неожиданностью. Пока еще это
относительные невинные шутки - бревна, не сбивающие с ног, огонь, не способный
сжечь. Но это лишь начало. Люди задумались и уже способны слушать. Все просто -
если бы не де Лоз...
настороженностью. Парни что-то почувствовали.
приближаясь, и наблюдаете за происходящим издалека. Если он меня не послушает...
есть. У сатаниста нет жалости, нет совести и сострадания. Но он боится. Очень
боится, иначе не затеял бы такое.
- разрешаю применять все. Это понятно?
пробормотал Ансельм, а нормандец нахмурился и вновь качнул своим грозным
оружием.
тропой" прямо в Сен-Дени. Там все расскажете отцу Сугерию, и только ему.
Понятно?
принимаете?
велено! Интересно, где это в уставе Святого Бенедикта сказано, что можно не
подчиняться приказу старшего?
его: - Да плевал я на устав вместе со Святым Бенедиктом! Этого Бенедикта в
Сен-Дени на дух не переносили с его скотской дуростью! Вы - рыцарь, дворянин. Я
- тоже. Я не уйду!
горящими глазами, в которых светился страх - страх, что их посчитают трусами.
Пусть покричит еще немного.
наконец умолк, - и если бы сейчас шел бой, я бы зарубил тебя, брат Ансельм, на
месте за невыполнение приказа. Приказ не обсуждают, брат Ансельм!
помогает, как душеспасительное чтение.
понял, что могу никогда больше не увидеть этих ребят. Не увидеть Сен-Дени,
родной Оверни - ничего. Это был не страх - просто та последняя ясность, которую
иногда ощущаешь перед боем.
творение отца Гонория за плечами. Мой мешок сразу же оттянуло вниз, но на это
уже можно было не обращать внимания. И тут я вспомнил. Ну конечно! Я порылся в
мешке.
это не так важно - главное, печать легата. Если что - это самое лучшее оружие.
ребята уйдут. Смогут. Должны...
сожгу - всех. От епископа до последнего виллана. Я буду жечь их на мокрой соломе
- по три часа каждого.
через двадцать лет. И если я не вернусь, пусть это станет моим завещанием.
шумела толпа.
глядели на меня, явно не собираясь подпускать ближе. Предусмотрительный пастырь
позаботился о надежной охране.
похожее на сомнение. Наконец один из них, очевидно, старший, неохотно повернулся
и направился к большому шатру, где разместился де Лоз.
Преосвященством не здесь, а среди народа. Латники не станут меня слушать,
особенно те, что помнят монсеньора в рогатой маске. Но выбирать не приходилось.