Чтение 48–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

звездное- звездное, как и не наше вовсе: Раненых перевязываем, как
умеем - санинструкторов ни одного не осталось, все в пропавших
планерах были.

А потом: снова медный таз зазвучал, но уже будто из гроба. И трубы
загудели.

Храм светиться начал, слабо так, но заметно. И на верхушке его,
где у наших церквей кресту быть полагается, красный огонь появился. И
откуда ни возьмись, вышли десятка полтора мужиков в пестрых халатах и
страшных масках. Пляшут в раскачку и в барабанчики колотят. "Ом,
мани!" кричат. Да нет, не денег просили.

Немцы палить сразу прекратили, а мы чуток погодя. Стали мужики эти
мертвецов прибирать в середину двора. Дело святое. Да и непонятно, с
кем вперед воевать. И вдруг как бы храп раздался. В подземелье нашем.
Паренек там стоял, охранял - вылетел, глаза белые и сам белый, рот
открывает, а слов не слышно: онемел. Сисой Сисоевич, смотрю,
нервничает. Озирается. И вдруг мертвецы, те, что в середине двора
лежали кучей, зашевелились: и монахи, и немцы, и наши, побитые. И даже
мохнатый тот, гляжу, поднимается. Поднялись:

Крови нет, глаза закрытые...

Короче, не помню, как мы бежали, а помню только, что несется рядом
со мной парень на футболиста похожий на знаменитого, на этого: Франца
Беккенбауэра: и повторяет: "Муттерхен, муттерхен, муттерхен:" И
остановились мы далеко внизу, и аэродром наш несчастный перемахнули, а
дальше просто некуда бежать было, потому что пропасть.

Остановились, оглянулись, смотрим. Стоит наш монастырь и светится
- стремно так светится, как гнилушки на болоте. И все сильнее этот его
свет, будто раскаляется он изнутри. Вот и стены красными разводами
пошли. А из-под земли

- рев. И нам уже хочется в пропасть сигать, потому что никакой
мочи нет все это терпеть и ждать, что же еще с нами исделают. Потом -
будто змеи огненные над монастырем встали. Глазами смотрят, медленно
так: выбирают: Мы с немцами сидим чуть не в обнимку, потому что всем
страшно. Ни до Сталина, ни до

Гитлера не докричишься.

Не помню я больше ужаса такого. Вот не помню, и все. Даже в
партизанах: а там всякое было. Потом расскажу.

Но - как-то улеглось понемногу. Стены остыли, змеи сгинули
куда-то, рев затих.

Не то чтобы совсем пропал, но - далекий такой, как паровоз в
морозной степи.

Слышишь хорошо, а понимаешь, что далекий. И тогда мы с немцами
стали друг на друга поглядывать. Сначала удивленно, а потом и
нехорошо. И - сыпанули в разные стороны, как из теплушки после долгого
перегона: мальчики направо, девочки налево: Залегли. И чего-то ждем.
Первыми стрелять как-то неловко.

Вот: А потом смотрим: по ничейной полосе идет кто-то в рост. В
шинели до пят.

И зеленой веткой машет. Ну, откуда там зеленая ветка взяться
могла? Ничего не понимаем. А он сначала по-немецки, потом по-нашему
кричит: господа, мол, нихт шиссен, командиров прошу ко мне:

Между числом и словом (Гималаи, 1936, апрель)

- И как же, господа, вы намерены выбираться отсюда? - спросил я
командиров.

Мы сидели втроем вокруг примуса в наспех вздернутой палатке.
Снаружи доносились характерные звуки: пехота окапывалась. От главного
неприятеля, от мороза. Снежные ямы позволят дотянуть до утра:

- Как пришли,- коротко сказал Отто Ран.

- А вы? - я посмотрел на Хомчика. - Будете ждать самолетов?

Он не ответил. Вояка он был смелый и решительный, только война
оказалась не такой, а совсем чужой. Берег своих "красных магов"
товарищ Агранов, отыгрывался на русских мужиках: авось выкрутятся.

Самолеты не прилетят, это было ясно. Никто не сможет сесть в таком
тумане.

- Я думаю, вы уже поняли, господа, что ваше пересечение здесь не
было случайностью,- сказал я.- Рекомендую информировать ваше
руководство единообразно, поскольку между собой они сношения имеют.
Проще говоря, врите в лад. Предлагаю вариант: монастырь пуст и
давным-давно необитаем. В самом начале боевого столкновения сошла
лавина, разделившая ваши подразделения. Все потери списать на лавину.
Кто был вашим противником, ни вы, ни вы не догадываетесь.
Предположительно, англичане.

- Ничего не получится,- тоскливо сказал Хомчик. - Мои
комсомольцы:- он махнул рукой.

- Равно как и мои, - сказал Ран. - Хоть и не комсомольцы.

- В принципе лавина могла прихлопнуть всех,- предложил я.

- Нет,- покачал головой Хомчик.

Ран вообще промолчал, глянув презрительно.

- Дело ваше, - сказал я. - Тогда примите мои поздравления: сегодня
началась новая мировая война. Но ваши имена в историю не войдут.

Боюсь, что они не поняли и этого.

- Если вы доложите все как есть,- попытался я вразумить их еще
раз, - вам просто не поверят. А именно не поверят тому, что махатм не
захватила противоборствующая сторона. Скажут, что отсиделись в
сторонке и запаниковали.

Оба вскинулись. Вот это до них дошло моментально.

- Тогда:- медленно сказал Хомчик. - Тогда придется повторить. Так,
Отто? И поделим старичков. А начальство пусть разбирается, махатмы они
или хрены пустоцветные:

- Нет там никаких старичков, - сказал я. - Монастырь уже тысячу
лет как пуст.

Можете сходить посмотреть. Это Шамбала, геноссен. Понимаете? Это

Шамбала.

Оглушительно взвизгнул выстрел.

- Бляди,- сказал Хомчик и, опрокинув примус, выскочил из палатки.
Отто поставил примус как надо и тоже выскочил. Пришлось выходить и
мне.

Горящее облако луны висело над плечом. Туман светился. И сквозь
это свечение шел, проваливаясь в снег по колено, безголовый бурый
великан. По нему стреляли со всех сторон, трассирующие пули впивались
в мохнатое тело, взрывались и гасли. Очередью, выпущенной в упор, ему
оторвало руку, и рука, мотаясь и суетясь, затрусила рядом с хозяином,
как болонка.

- Пропустить! - крикнул я. Меня не услышали, но поняли.

Чудовище - убитый днем йети - дошагал до края пропасти и пошел
дальше. Рука замешкалась, как бы оглянулась - но чей-то выстрел снес и
ее в бездну.

- Вот так-то,- сказал кто-то из парашютистов.

Мы вернулись в палатку.