Чтение 48–й страницы книги ~Стоунхендж~

-- Когда греки осадили доблестный Илион, вспыхнули бои, город был
взят в осаду, пошли бить тараны, начались пожары... Когда стало ясно, что
греки от своего не отступятся, что либо огромнейшее войско со всей Эллады
погибнет, либо будет взята и разрушена Троя, а жители истреблены, то
почтенные старцы, отцы города, велели подать пред их светлы очи виновницу
войны -- Елену. Раньше они ее еще не видели и склонялись к тому, что, мол,
выдадим ее грекам, они ж приехали только за нею, и войну на этом
закончим...

-- Ну-ну, -- подтолкнул Томас, заинтересованный.

-- Понятно, что старцам, чья кровь была чуть теплее льда, красота
Елены была до одного места. А ее пороки уже известны. Так что можно было
ожидать, что... Словом, расселись, как вороны... Нет, они все были в
белом, и сами белые, как голуби. Ждали. Елена вошла в одну дверь, прошла,
никого не заметив, через комнату, вышла в другую. И все...

-- Почему?

-- Ну, все делалось как бы невзначай, не осматривать же
благородную... гм... пусть не совсем благородную, но зато очень красивую
женщину как лошадь? К любой красивой надо относиться как к благородной.
Неважно, какого она происхождения на самом деле. А чем красивее, тем
благороднее... Недаром же короли женились на пастушках, это никого не
удивляло. Понимали, корона одного и красота другой уравновешивает друг
друга. Словом, после ухода Елены старцы посовещались и решили: да, за
такую красоту воевать стоит!

Калика с неодобрением хмыкнул, покачал головой. Томас слушал, раскрыв
рот. Шахрай развел руками.

-- Вот так. Даже старцы, давно равнодушные к женщинам, решили, что
из-за красивой женщины воевать стоит. Даже если будут гибнуть люди, гореть
город. Даже если все они будут убиты вместе со своими родными, детьми. Вы
знаете, что осада Трои длилась десять лет. Погибли почти все герои Эллады,
а Троя была взята, разрушена, сожжена, жители перебиты. От города остались
одни руины, где боялись селиться даже мыши.

Томас спросил благоговейно:

-- А что случилось с Еленой?

-- Ее увез муж. Она ему наплела, что Парис держал ее насильно,
Менелай, это ее муж, охотно поверил, потому что очень хотел верить. Они
жили сравнительно счастливо, хотя она еще не раз переходила из рук в руки.
Понятно, красота -- эта та великая ценность, которой хотят обладать все.

Калика покачивал головой. Шахрай спросил вежливо:

-- Ты не согласен, странник?

-- Красота тела преходяща... и вообще быстро вянет. А красота духа
нетленна.

-- Ну, красу духа еще надо увидеть! Попотеть, потрудиться. А красоту
тела видно даже простому пастуху.

Шахрай заботливо наполнил им кубки. Калика несогласно покачивал
головой. Шахрай обратился к Томасу, в котором видел благодарного
слушателя:

-- Вообще-то еще до Менелая красотой Елены был очарован великий герой
Тезей.. Он ее похитил и увез к себе в Афины. Там она жила с ним в любви,
пока за ней не появились ее братья, великие герои Кастор и Поллукс, и не
освободили ее из замужества-плена.

По дороге обратно они оставили Елену у старшей сестры Клитемнестры,
жены Агамемнона, потому что Елене пришел срок родить. Ее дочь назвали
Ифигенией, которую вернувшийся с войны Агамемнон признал своей дочерью.

После этого вернувшись в Лакедемонию, Елена была выдана замуж за
одного из героев -- царевича Спарты юного и отважного Менелая. Едва Елена
успела родить ему дочь Гериону, как к ним в гости приехал красавец Парис.
Елена, которая после близкого... гм... очень близкого знакомства с лучшими
героями Эллады... это была такая страна в древности, теперь там живут
невежественные греки... Елена тяготилась скучной семейной жизнью. Едва
Менелай уехал по делу, она уговорила Париса взять ее с собой в
блистательную Трою, тогда -- величайший город на свете. Ну, вы знаете,
какая война началась... Когда Парис погиб, Елена тут же стала супругой его
брата Деифоба. Понятно, красивая женщина не может быть одинокой!

-- Разве женщин можно в чем-то винить?

-- Гм, -- произнес калика саркастически. -- В самом деле.

-- Красота стоит выше любых обвинений! Так и Елена была невинна в
тягчайших преступлениях, совершаемых вокруг нее, за нее, во имя ее, ради
нее.

Калика пробурчал:

-- Добро, что хоть под старость повесили. Хоть какое-то
предостережение ее последовательницам.

Шахрай отмахнулся:

-- Ну, какое предостережение! Сколько народу вешают лишь за то, что
сорвали яблоко в чужом саду? А погибла... такой нехорошей смертью... уже
после смерти своего мужа и защитника Менелая, а тот скончался от
старости... Так что думаю, многие бы женщины согласились быть повешенными
под старость, как сказал странник, хотя и в этой так называемой старости
она сохраняла красоту и молодость.

Отворилась дверь, и в зал вошла, ведомая под белы руки, Яра. За нею
девки несли ларцы с румянами, ожерельями, жемчугами. Шахрай вскочил, глаза
его блестели, как у большого кота. Яра не изволила переодеться, только
распустила волосы по спине, а на лбу перехватила голубой лентой.

-- Позволь, сокровище...

Шахрай подал ей руку, подвел к столу, усадил, лишь потом сел сам. Яра
держалась надменно, на Томаса и калику не повела и глазом. Шахрай налил ей
в хрустальный стаканчик красного вина, она сделала жест, мол, занимайся
своим делом, не обращай на меня внимания.

Томас ощутил, как чувство вины ушло, взамен пришла злость. Что он
терзается, если ей здесь намного лучше и она это сразу продемонстрировала?

-- Хорошо, -- сказал он громко, -- что нашей Яре не грозит быть
повешенной. Хотя я знаю таких, кто собственными руками затянул бы узел на
ее шее, даже с удовольствием повис бы на ногах, чтобы петля затянулась
надежнее, а потом бы еще и оставил для надежности на пару недель висеть...
но ей не грозит быть повешенной, не грозит...

Яра холодно игнорировала оскорбление. Томас раскраснелся от гнева, не
понимал, как она может с таким королевским величием принимать знаки
внимания Шахрая, игнорировать его, Мальтона Гислендского, спокойно
пробовать вино, словно бы ничего не случилось.

Новую глупость совершить не успел: в зал вошел отрок, что-то пошептал
на ухо Шахраю. Тот кивнул, обратился с широкой улыбкой к гостям:

-- У меня остановились багдадские купцы по дороге в Германию. К
счастью, я успел вовремя, когда на них напали разбойники... Ну, не совсем
разбойники, а люди моего соседа, который не очень соблюдает законы...
Теперь они набираются сил, завтра тронутся в путь. Если вы не против, они
присоединятся к нашему столу.

-- Мы будем рады, -- сказал Томас. -- Я уже целый месяц не видел
Багдада.

Шахрай удивленно вскинул брови. Мгновение внимательно всматривался в
спокойное лицо англа, пожал плечами, хлопнул в ладоши. Отрок исчез. Гости
не успели закончить новый кувшин вина, когда дверь отворилась, и вошли
двое смуглолицых в тюрбанах.

Часто кланяясь, но без подобострастия, с достоинством, гости
приблизились к столу. Они были одеты так необычно и ярко, что у Яры
вырвался вздох удивления, она с жадностью начала пожирать голодным
взглядом их цветные халаты, гладить взглядом нежную раскраску.

Шахрай широким жестом пригласил купцов к столу.

-- Простите, что не запомнил ваших имен... их сам черт не запомнит,
язык колом встанет, но боги любят смелых, что берется преодолевать дальние
дороги и связывать народы воедино узами дружбы... А мы любим тех, кого
любят боги. Располагайтесь и за этим столом, как дома.

Смуглолицые подошли, вежливо поклонились Шахраю, гостям. Томас
помахал дланью, в которой была зажата полуобглоданная кость с остатками
хрящей и мяса.

-- Садись, садись, Афитул, сын Имаметдина!.. У тебя всегда был хорош
аппетит, и как жаль, что вина все еще не пьешь. Или сменишь веру хотя бы
на этот вечер?

Смуглолицый купец улыбнулся, покачал головой.

-- Аллах не велит. Я рад встретить тебя снова Томас Мальтон
Гислендский. Я удивлен, что с тобой нет тех двух чернооких дев, которые...
Гм... помогали тебе познать особенности нашей веры.

Купец опустился за стол, улыбка была хитрая. Он заметил, как сразу
изменилось лицо красивой женщины с золотыми волосами, как пухлые губы
дрогнули и застыли, от его внимания не ускользнули ни пугливый взгляд
рыцаря на эту женщину, ни злорадный оскал зеленоглазого дервиша.

Лицо Шахрая вытянулось.

Калика поднялся навстречу второму купцу. Тот был старше, выше, в
черных, как смоль, волосах блестела седина. Острые, как у коршуна, глаза
вдруг спрятались между щелочек, настолько улыбка была широкой.

-- Имам с Высокой горы!

-- Здоров ли, Бадрутдин сын Мохаммеда?

Они обнялись, лицо Шахрая вытянулось едва ли не до пола. Смуглолицый
Бадрутдин, высвободившись из медвежьих объятий волхва, восхищенно тряхнул
головой.

-- Никто не думал, что я вообще выживу!.. Но ты излечил меня так, что
я могу скакать на коне, подниматься на гору с бараном на плечах, посещать
молодых женщин!.. В моем племени тебе поставили столб, старики тебе
приносят каждую весну молодого барашка. Даже ревнители веры Пророка
оставили этот столб. Мол, стариков надо уважать, а столб упадет вместе с
уходом в рай последнего старика.

Он сел рядом с Афитулом, а когда перед ним поставили блюдо с жареными