в наигранном ужасе от такой тяжести, потащил ее к распахнутой квартирной
двери. Мне показалось, что оттуда доносится чересчур уж громкая музыка, мои
бы соседи уже озверели.
ящиками, старыми комодами, всякой рухлядью. На древней облезлой вешалке
висит тряпье, которое на помойке не подобрал бы ни один бомж, у некоторых
дверей рядочком стоит унылая старая обувь.
старые добрые мелодии, от которых сходили с ума в нашу студенческую
молодость. Юлиан жестом указал, что хоть он и в России, но у него не
разуваются, не Восток пока что, и я прошел в комнату. Здесь светился экран
огромного телевизора, мультимедийный, с наворотами, в уголочке маленький
экран, где полиция ловила террористов, а на главном экране полуголая девица
едва не заглатывала микрофон, выкрикивая что-то подобное предвыборным
лозунгам аумсинрикистов.
когда прошел на кухню, на столе лежали огромные профессиональные наушники,
соединенные серебряной дугой. Снял, значит, пока открывал дверь. Не
изменился, все никак не наестся благ цивилизации. Неужели настолько
соскучился в тайге по музыке, по сбивающему с ног потоку информации?
из тайги, даже на том же месте. Я опустился на пластиковое сиденье, с
наслаждением вытянул ноги.
электрическая, разогревается с такой скоростью, что уже начинаешь ждать
наступления ледников, но микроволновку почему-то не завел, гм... Вообще
изменился мало, только двигается суетливее, говорит несколько больше, чем
говорил раньше, а лицо подергивается, но не судорожно, как у больного, а
словно бы Юлиан одновременно пытается то улыбнуться, то состроить скорбную
гримасу, то вскинуть брови в непомерном изумлении или даже нахмуриться
грозно и величаво.
голос до вопля:
горох, догоняли и обгоняли передние.
холодильник, там заметалось эхо, словно Челентано воспевал два ряда бутылок
из темного стекла с яркими наклейками. Еще ящик с бутылочным пивом я
заметил на балконе. Когда Юлиан вынул из холодильника по две на каждого,
темное стекло сразу же запотело, стало покрываться изморозью, что тут же
собиралась в мелкие капельки, я их ежедневно вынужденно рассматривал в
телерекламе.
пиво, жмурились, покряхтывали, довольно сопели. Лишь когда мы опорожнили по
первой и взялись за вторую, Юлиан опомнился, хлопнул ладонью по лбу,
вытащил пакет с солеными орешками.
погружаться в особую атмосферу легкого опьянения, когда все легко, просто и
бездумно. Это называлось балдеть, расслабляться, я и раньше, будучи всего
лишь человеком, всегда презирал такое времяпрепровождение, я-де хомо
действующий, но сейчас ощутил, насколько мне приятно, хорошо, защищенно,
когда все тело отяжелело, а мир стал теплее.
увеличивая площадь квартирки, так что во всю ширь видно синее небо с
причудливым облачком, далекая крыша здания завода "Кросна" с множеством
параболических антенн, снизу доносятся гудки автомобилей, шуршание шин
троллейбусов, что странным образом проникают в атмосферу скороговорки
диктора телевидения и милых сердцу мелодий из другой комнаты.
радиоточки не хватает!
микрофонами. От них тянулся проводок к радиоприемнику размером со спичечный
коробок.
вернувшись из тайги, даже засыпал под включенный телевизор.
пикает в конце передач. А магнитофон, когда пленка кончится, просто
выключается.
в том белом безмолвии? Или зеленом, ведь ты ж не выходил из тайги?
уютного мира, где хорошая музыка, хоть и многовато ее, где тепло, а
холодное пиво приятно обжигает горло.
двадцать лет ходил в экспедиции.
усилием сделал глоток, повторил осевшим голосом: - Кому как.
видит ни стены, ни шумной нелепой Москвы, а зрит нечто большое и страшное.
Лицо застыло и вытянулось, а румяные щеки побледнели и на глазах запали,
как у аскетирующего монаха. Скулы выступили резче.
груди, горло сжали незримые пальцы, словно не хотели, чтобы я задал второй
вопрос, что уже вертелся на языке.
словно по голому телу осыпали снегом. Его рука метнулась к третьей бутылке,
жадно сорвала крышку, запрокинула вверх дном, бледные губы ловили темную
пенистую струю, я застыл, смотрел, боясь шелохнуться.
на дисплее компа крутился новенький боевик с DVD, панель магнитофона
озарялась зелеными огоньками, хай-фай, чистейший звук, только цифровая
запись, но я уже не понимал, откуда идет звук, мне стадо слонов еще в
детстве оттоптало уши...
Юлиана, как медузу на берегу. Мой мозг превратился в застывающий студень и
работал едва-едва на треть. Даже слова выходили скомканные, вялые, нехотя,
будто и они пытались свернуться клубочком где-нибудь в глотке и захрапеть.
кочевой жизни... Мол, в палатках нет удобств, горячей ванны, электрического
света... Ну и что? Зато есть костер, непуганая дичь, что подходит прямо к
палатке, и на отстрел никаких тебе лицензий! Я стрелял там кабанов,
изюбрей, даже медведей. А уж кабаргу, глухарей и всякую мелочь.... ну,
тетеревов, рябчиков... Наоборот, жизнь намного легче, чем в Москве. В
столице надо вкалывать каждый день с девяти до шести, а здесь разве что
разок в неделю выйдешь, сделаешь замеры, а потом рыбку ловишь, ягоды да
грибы собираешь, не снимая карабина с плеча... Никто не достает, чтобы
брился каждый день. Рай!
его оплывшей, как воск под горячим солнцем, фигуре прячется тот черный
ужас, который не дает ему все еще расслабиться так, как умеют беспечные
подростки.
хочет. - Говорят, ты не стал даже получать документы в экспедиции.... Тебе
прислали их через полгода по почте. Верно?
коварно, - не выдержал, сбежал...
жестяной крышки об угол стола, хотя изящная импортная открывашка лежала
рядом. Пиво пенной шапкой полезло через край, он жадно припал к горлышку.
глотает с непонятной торопливостью. Но ведь пиво никто не отнимает, в
холодильнике еще запас, не считая ящика на балконе...
Прозоров Александр
Гюго Виктор
Володихин Дмитрий
Фазиль Искандер
Шилова Юлия
Лукин Евгений