Чтение 48–й страницы книги ~Жертвы~

бесчувственного отца, следили, как боги исчезают в мерцающей воронке; оба
видели, как сидящий на спине кентавра герой по имени Ификл в последний
момент обернулся, скользнув взглядом... Автомедуза надеялась, что по ней,
по ее угловатой фигурке, а староста всерьез опасался, что герой хочет
получше запомнить его, незадачливого жреца.

Но, как бы то ни было, Дромос принял в себя героя вместе с его
пьяницей-братом и гнедым кентавром; и луг опустел.

- О Великий Пан! - заголосил староста, опомнившись и преданно
вылупившись на козлоногое и козлорогое божество. - Мор у нас!.. жертву
тебе хотели...

- Мор у вас! - угрюмо передразнило божество. - Морды у вас - никакого
мора не нужно! Ладно уж, ради овец... овцы-то в чем виноваты?

- И свиньи, - поспешно вставил староста.

- Точно, что свиньи, - непонятно отозвался Пан. - Значит, так: мор
уберу, жертву приносите, только не человеческую! Такая жертва мне не
угодна. Понял?

- Понял! - радостно закивал староста. - Овцы угодны, свиньи угодны
("Плоды угодны", - добавил Пан), а люди не угодны! Как не понять?! Любимую
свинью - на алтарь Великому Пану!..

- Молодец... а про то, что видел сегодня - забудь. Ничего не было. И
своим объясни. Знамение было, и все. А станет кто языком болтать - одним
мором не отделаетесь! Еще и этого натравлю, который дубиной вас гонял...

- Не надо, милостивый! - запричитал староста, и обильные старческие
слезы потекли по его щекам. - Молчать будем, молиться будем, только не
надо этого... с дубиной!

- То-то же... так своим и передай. А мор завтра прекратится.

Пан хмыкнул и побрел прочь.

- ...Папа, папа! Хвала... ой, хвала кому-нибудь - ты очнулся, папа!
Ой, папочка, тут такое было! - боги, герои, кентавры, сатиры, нимфы еще
какие-то... сам Аполлон был, и Гермес, и Дионис, и Пан, и... и даже
Громовержец с ними!

Громовержца Автомедуза решила помянуть на всякий случай, для
солидности.

- Доча... с тобой все в порядке? - пробормотал Алкатой, с недоверием
глядя на возбужденную дочь и пытаясь сесть. - Они тебя тоже... по голове?

Сесть получалось плохо.

- Ой, да ты же ничегошеньки не видел! Боги, прямо с Олимпа - и давай
меня спасать! А с ними герой, Ификлом зовут! Он тут меня дубиной
освобождал - все прямо разбежались!..

При напоминании о дубине Алкатой невольно тронул плешь и скривился.
Потом глянул на сияющую дочь - нет, увы, не Андромеда, чтоб ее всем
Олимпом спасать! - на пустой жертвенник, на луг, перепаханный вдоль и
поперек...

- Ладно, пусть, - протянул он, - мало ли... а как, говоришь, героя
звали?

- Ификлом, папа! Он такой герой, такой герой!..

- Ификл? - Алкатой решил оставить богов в покое и зацепиться за более
земную тему, тем более, что после полученного удара голова терета
соображала не лучшим образом. - Ификл, значит... нет, не слыхал о таком!

- Как это не слыхал?! - Автомедуза чуть не расплакалась от обиды за
себя и за своего спасителя. - Почему не слыхал?! Ну, Ификл, герой... у
него еще брат есть, Алкид!

- Алкид? - изумился Алкатой. - Алкид из Фив?! Сын Зевса и Алкмены,
будущий Истребитель Чудовищ?!

- Да ну его! - девушка презрительно дернула острым плечиком. -
Истребитель вина, вот он кто, твой Алкид! Ерунду еще всякую порол,
пьяница!.. а Ификл - тот действительно...

И глаза девушки мечтательно затуманились.

- А ты не путаешь? - с надеждой осведомился Алкатой, оглядываясь на
начавших приходить в себя воинов. - Спас тебя Алкид, будущий герой - уже
герой! - а брат его был пьян и порол ерунду. Вспомни!

Взрыв негодования был ему ответом.

- И ничего я не путаю! Ну какой же ты глупый, папа! Ификл меня спас,
Ификл, Ификл, а вовсе не Алкид этот противный! Ты вот валялся и ничего не
видел, а я...

- И она ничего не видела, - раздался рядом чей-то подозрительно
знакомый голос.

Отец и дочь разом обернулись - и обнаружили незаметно подошедшего
старосту, правая рука которого была перевязана в меру грязной тряпицей.

- Ах ты, паскуда немытая! - Алкатой аж задохнулся от негодования и
зашарил сперва по своему поясу, а потом по траве вокруг.

- Вот он, господин мой, - староста смиренно, с поклоном, протянул
терету его меч. - А вот и копья твоих воинов.

Двое смущенных деревенских парней неловко приблизились и положили
копья рядом с воинами, после чего поспешили отойти назад.

Алкатой растерянно вертел в руках оружие. Рубить старосту при
сложившихся обстоятельствах было как-то неловко.

- Знамение нам было, господин мой, - многозначительно произнес
староста. - Что неугодны богам человеческие жертвы. Так что прощенья
просим - вразумили нас боги!

- Еще как вразумили, - ехидно хихикнула Автомедуза. - То-то у тебя
рука перевязана... а у твоих парней все рожи разбиты!

Алкатою не надо было долго вглядываться, чтобы увидеть правоту
дочери.

- Ну и кто ж это вас? - уже более миролюбиво спросил он у старосты и
жавшихся за его спиной друг к другу парней.

- Знамение, однако! - туманно сообщил староста.

- А луг кто копытами напрочь перепахал?

- Знамение, - тяжело вздохнул старик. - Все оно, проклятое... в
смысле, благословенное!

Запивая жесткую и подгоревшую баранину тепловатым вином, Алкатой
решил не касаться больше знамений и богов, тем более, что инцидент был
исчерпан. Закупить скот - а именно за этим он и ехал из Мегар, где
прожорливая армия каменщиков возводила новые стены - после мора не
удалось. Зато у словоохотливого старосты удалось выяснить, что до северных
пастбищ мор не дошел, так что...

- Зря ты со мной увязалась, - бросил он дочери. - Ох, зря... вернусь
в Мегары - спущу три шкуры с гадателя Эмпедокла! Врал, подлец, что дорога
удачной будет - а она вон какая... Хай, мохноногие, трогай!

Неудачная дорога уносила колесницу мегарского терета все дальше от
Мегар и все ближе к северным склонам Киферона, где обосновались изгнанные
из Фив беспокойные братья-Амфитриады.

Взбалмошная и упрямая Автомедуза, дочь мегарца Алкатоя, ворвалась в
жизнь близнецов стремительно, но, увы, ненадолго - всего на каких-то
четыре года. В конце этого срока она умерла родами, принеся Ификлу сына, а
Алкиду - племянника. Мальчика назвали Иолаем и при первой же оказии
отправили в Фивы, к бабушке Алкмене.

Так родился Иолай, сын Ификла и Автомедузы, чья дальнейшая судьба
сложится, пожалуй, еще извилистей и своеобразней, чем судьбы его отца и
дяди, потому что именно Иолай в свое время завещает похоронить себя в
могиле покойного деда Амфитриона (чем немало шокирует половину Эллады),
именно Иолай будет верным другом и защитником дряхлой Алкмены и
многочисленных Гераклидов, а спустя годы и годы от руки великого Гектора
падет некто Протесилай, сын Ификла... Протесилай, что значит "Первый из
народа", но что также значит "Иолай Первый".

Впрочем, обо всем - в положенный срок.

СТАСИМ ЧЕТВЕРТЫЙ

- Радуйся, Мать.

Голос мужчины гибок и упруг, подобно кожаной праще, готовой в любой
момент свистнуть, выпуская на волю беспощадный ребристый камень.

- Радуйся, Сын. Ты знал о моем визите заранее?

Голос женщины спокоен и уверен, полон сдержанной властности, не
привыкшей ни к шепоту, ни к крику.

Впрочем, Владыка Аид мог бы засвидетельствовать, что это не всегда
так.

- Конечно, Мать. Кто еще из Семьи, кроме тебя, мог посетить Арея
Эниалия, Арея-Кровопийцу, Арея Неукротимого?!

Горькая ирония переполняет сказанное.

- Это так, Сын мой. И всякий раз я замечаю, как красиво здесь у тебя.
- Мать спешит сменить тон и тему разговора. - Красиво и... страшно.

Розовым младенческим светом мерцает полированный мрамор колонн
портика, под сенью которого встретились Мать и Сын. Вплотную к балюстраде
скала, служащая основанием, почти отвесно обрывается вниз, и там, внизу, в