большая, стремительная женщина вбегала так неожиданно, хватала его так
бесцеремонно, вертела, кричала что-то ему прямо в уши, душила поцелуя-
ми... Нет, это ему совсем не нравилось! Им распоряжались против его воли
- это было возмутительно! Он никак не мог с этим примириться. Если он
сердито отбивался, она еще неистовее начинала целовать и тормошить его,
и при этом сколько крику, сколько смеха!.. Марку все в ней не нравилось:
бесцеремонность, шумливость, резкость... Он очень хорошо понимал, что
мать его любит, восторгается им, он даже согласен был - пусть целует! Но
надо же вести себя приличнее! И откуда только она взялась такая? Вот те-
тя Сильвия и ее девушки были гораздо лучше. Они играли с ним и тоже сме-
ялись и шумели, но никогда не вопили так неистово, не хватали его так
грубо, не душили поцелуями! Он не понимал, почему Сильвия, так хорошо
умевшая задавать головомойки своим подчиненным, не научит приличным ма-
нерам эту невоспитанную особу, отчего тетушка не пытается оградить его
от этих вольностей. А Сильвия, напротив, обходилась с Аннетой ласково и
как с равной - с другими она так не разговаривала. Она все твердила Мар-
ку.
это, конечно, знал, но это еще не причина так вести себя! Он понимал,
что Анкета тоже некая домашняя власть. Он еще очень хорошо помнил тепло-
ту ее груди, он сохранял еще в жадном ротике сладкий вкус ее молока, а в
своем теле птенчика - золотистую тень укрывавшего его крыла. И еще не-
давно, когда он был так болен и невидимый враг сжимал ему горло, над ним
все ночи напролет склонялась голова всемогущей защитницы... Да, да, все
это было так! Но сейчас она ему больше была не нужна. Если он и хранил
где-то в глубине памяти все эти воспоминания вместе с множеством других,
они уже не имели для него никакого значения. Когда-нибудь потом, может
быть... Там видно будет... А теперь каждый миг приносил ему новые дары
неба - только успевай собирать! Дети - народ неблагодарный. Mens
momentanea... [41] Неужели вы думаете, что у них есть время вспоминать
то, что их радовало вчера? Им дорого только то, что тешит их сегодня.
Аннета сделала большую ошибку, позволив другим затмить себя сегодня к
стать мальчику приятнее и даже нужнее. Почему это мама, вместо того что-
бы целый день шататься бог знает где, а вечером появляться так некстати
и набрасываться на него, не возится с ним постоянно, не ухаживает за
ним, как Сильвия и все девушки? А если так - тем хуже для нее! И Марк
только снисходительно терпел бурные ласки Аннеты, отвечая на дождь неле-
пых вопросов влюбленной матери неохотными и равнодушными "да", "нет",
"здравствуй", а потом, вытирая щеку, спасался бегством от этого ливня и
возвращался к своим играм или на колени к Сильвии.
Сильвия видела это еще лучше. Они вместе смеялись над этим, и обе как
будто не придавали этому ни малейшего значения. Но втайне Сильвия была
польщена, а Аннета ревновала... Они не хотели сознаваться в таких
чувствах даже самим себе. Сильвия была добрая девушка и заставляла не-
ласкового мальчишку целовать Аннету. Эти вынужденные поцелуи доставляли
Аннете мало радости, зато Сильвия была довольна. Она не признавалась се-
бе, что обкрадывает сад бедняка, а потом с царской щедростью предлагает
ему несколько плодов из его же сада. Таких вещей люди себе не говорят,
чтобы не растревожить докучливую совесть, но тем больше они тешатся ими
втихомолку. И Сильвия без всякого сознательного коварства любила при
сестре подчеркивать свою власть над ребенком, ласки его доставляли ей
больше удовольствия, когда при этом бывала Аннета. Аннета с притворной
шутливостью говорила небрежно:
не было места иронии. У Аннеты только ум был насмешливый, а любила она
слепо, как любят животные. Тяжело было ей, женщине в полном смысле этого
слова, скрывать свои чувства. Но ведь ее бы подняли на смех, если бы она
открыла им свое бедное, изголодавшееся по любви сердце. И она при
Сильвии и девушках притворялась равнодушной и пресыщенной, болтала о со-
бытиях дня, о людях, которых встречала, рассказывала о том, что слышала,
делала и говорила сегодня, - словом, обо всем, что было ей безразлично
(ох, как безразлично!..)
ком, она могла без удержу отдаваться своему горю. Да и не только горю,
но и радости, страстным порывам любви. Здесь некого было остерегаться,
не от кого прятать свои чувства. Здесь ее сын принадлежал ей одной, она
владела им безраздельно. И она немного злоупотребляла этим, утомляя ма-
лыша своей бурной нежностью. Маленький дипломат, понимая, что здесь,
вдали от Сильвии, он беспомощен, скрывал свое недовольство: до завтра
нужно было както ладить с этой сумасбродной матерью. Он придумывал улов-
ку: делал вид, будто ему ужасно хочется спать. Долго притворяться не
приходилось - Марк засыпал быстро после полного впечатлений дня. А до
этого он лежал на руках у матери с закрытыми глазами - казалось, в пол-
ном изнеможении, как обреченный на заклание ягненок. И Аннета волей-не-
волей должна была укладывать его в постель, прервав его лепет. А малень-
кий комедиант в полусне, от которого он постепенно просыпался, пока его
несли вниз, украдкой забавлялся, глядя сквозь ресницы на доверчивую ма-
му, созерцавшую его с безмолвным обожанием. В такие минуты он сознавал
свое превосходство и был ей за это благодарен. Иной раз он даже порывис-
то обнимал Аннету ручонками за шею, когда она стояла на коленях у его
кроватки. Эта неожиданная ласка вознаграждала ее за все. Но случалось
это не часто, - Марк был скуп на нежности. И Аннета ложилась спать, не
утолив голода. Засыпала она не скоро, долго ворочалась с боку на бок,
прислушиваясь к дыханию ребенка, а в голове лихорадочно сновали мысли...
Она твердила себе: "Он даже не поцеловал меня как следует... Он меня не
любит..." И сердце ее больно сжималось. Но тут же она одергивала себя:
"Что я выдумываю!"
это неправда!.. Как может она обвинять своего славного сыночка?.. И она
торопливо перебирала воспоминания, отыскивая все, что было в них лучше-
го, все проблески нежности у ребенка, его ласковые словечки. Вспоминая
их, она готова была вскочить с постели и кинуться опять целовать мальчи-
ка... "Нет, не надо его будить, тес!.. Какое легкое дыхание!.. Сокровище
ты мое!.. Как хорошо нам будет вместе, когда ты подрастешь!"
себе будущую близость с сыном, такую, как ей хотелось. Ей нужен был ку-
мир, чтобы на служение ему тратить те силы, что с некоторых пор опять
бродили в ней и не давали покоя.
торые мучили ее перед болезнью Марка и от которых ее отвлекла его бо-
лезнь. Прошли те бездеятельные дни, когда она чувствовала себя опусто-
шенной, - ни сил, ни интереса к чему бы то ни было, штиль перед отли-
вом...
волн, вздымавшихся в ночной тишине. Материнство на время утолило страс-
ти, а постоянная физическая усталость от трудовой жизни была той плоти-
ной, которая сдерживала их. Но, скопляясь где-то в глубине, они бились
об эту преграду, как волны о скалы. Рост души человеческой идет спи-
ралью, и душа Аннеты сейчас была близка к состоянию, которое она уже раз
пережила, лет пять назад, в промежутках между знойным летом в Гризонском
отеле и той весной, когда она полюбила Рожэ Бриссо. Да, состояние было
близкое к тому, прежнему, но не совсем то. Возвращаясь к прошлому, мы
только кружим над ним, не спускаясь. Аннета за эти годы созрела. В ее
волнении уже не было слепой чистоты молодой девушки. Она стала женщиной,
и ее желания были остры и отчетливы. Она теперь знала, куда они влекут
ее, - именно потому она и не хотела к ним прислушиваться. Воля ее созре-
ла так же, как ее тело. Внутренняя жизнь стала богаче, и все переживания
имели чувственный оттенок.
полдень, предвещало грозу. Гнетущая тишина таила в себе близкие тревоги.
Она пришла на смену беззаботной радости, беспечным печалям юного утра.
До сих пор тени, набегавшие порой на лицо Аннеты, быстро рассеивались.
Теперь она все время была в напряжении. Если она на людях забывала сле-
дить за собой, если ее не отвлекало присутствие ребенка, она была молча-
лива и между бровями у нее появлялась резкая складка. Поймав себя на
этом, она бесшумно исчезала из комнаты. И если бы кто-нибудь, обеспоко-
енный ее отсутствием, вздумал ее искать, он нашел бы Аннету в ее кварти-
ре - она убирала, стелила постель, переворачивала матрац, чистила мебель
или вытирала окна, суетясь больше, чем нужно, но не заглушая этим душев-
ного смятения. Она часто задумывалась во время работы, стоя с тряпкой в
руке на стуле или облокотясь на подоконник. В такие минуты она забывала
не только о прошлом, но и о настоящем, о живых и о мертвых, даже о ре-
бенке. Она смотрела и ничего не видела, она слушала, не слыша, она дума-
ла без мыслей. Пламя, горящее в пустоте. Парус на ветру в открытом море.
Она чувствовала, как мощное дыхание этого ветра пронизывает ее, и ко-
рабль содрогается всеми своими мачтами... Постепенно из бесконечности
выступали лики вещей, ее окружавших. В окно, у которого она стояла, до-
носились со двора знакомые звуки; она узнавала певучий голосок своего
мальчика. Но и он не нарушал ее грез наяву, только придавал им другую
окраску... Он был, как пение птицы в летний день... О сердце, залитое
солнцем, какой запас любви еще хранится в тебе! Полными пригоршнями чер-
пать жизнь!.. Но улов был слишком тяжел... Душа не могла его удержать и
погружалась в огненную бездну, где не было ни пения, ни голоса ее ребен-
ка, ни ее, Аннеты, - ничего, только могучий жаркий трепет...
теперь возвращались, непрерывно сменяя друг друга. Аннета катилась из
одного в другой, как с этажа на этаж. А утром вставала разбитая и словно
сожженная, пережив в одну ночь десять ночей. И не хотела вспоминать то-
Лукьяненко Сергей
Лондон Джек
Панов Вадим
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Суворов Виктор