шатаясь, в сторону леса. Варфоломей догнал брата, тронул за рукав. Стефан
оглянулся, глаза его почти безумно сверкнули.
кадыком, силясь что-то сказать. Наконец разлепил тонкие губы:
Оставить мир... Должен был уйти в монастырь... Да! Да! За дело! Поделом мне!
Поделом! Поделом! Боже! - выкрикнул он, давясь в диком смехе и рыданиях, -
почему ее, а не меня?!
Глава 16
добро передал Петру, ему же с Катею вручил на руки обоих младенцев. Смерть
Нюши и уход Стефана осиротили семью. Отец сразу сник, начал забываться,
почасту сидел, уставя глаза в пустоту, и что-то шептал про себя. Мать
перебирала какие-то тряпки, доставала старинные выходные порты из сундуков,
молча прикидывала, думая свою, тайную думу. Единожды сказала, без выражения,
как о решенном:
обитель недалеко.
роняя руки на колени, - вот, сын... Живешь, живешь, сбираешь, копишь, а для
чего оно? Все истлело, изветшало, исшаяло, как и мы с родителем твоим!
жить. Скоро освободим тебя, Олфоромеюшко! Ты уж потерпи...
приник к ее плечу. Больше они об этом не говорили.
грамот последним оставшимся холопам. Уходя в монастырь, Кирилл отпускал на
волю всех.
серебро, рухлядь, иконы и книги. Как мало оставалось от прежних ростовских
богатств боярина Кирилла! Насколько богаче были они в своем старому дому,
уже разоренные, уже приуготовившиеся к переезду в Радонеж! И какою ненужною
суетою выглядели все эти скудные осенние сокровища боярской семьи! Жизнь
кончается, и кончается все. Ничего не унесешь с собою. Ничего или почти
ничего не оставишь от себя на земле! Все почнет рассыпаться прахом, стареть
и ветшать прямо на глазах. И лучше, много лучше поступить по обычаю, раздав
одежды нищим, а драгую утварь - церкви, на помин души.
заповедал не скапливать богатств тленных, кои червь точит и тать крадет?
образ Николая Мирликийского. Несколько служебных книг, труды Василия
Великого - вот все, что оставалось ему и с чем он вскоре уйдет в монастырь.
договаривался с игуменом.
поместился вместе в келье, ухаживал за Кириллом Господа ради, отказавшись от
предложенной Варфоломеем платы.
разговаривали друг с другом, разве Кирилл просил подать воды или помочь
поправить взголовье. Оба молчали, каждый о своем. Так же молча Стефан
вставал по звуку монастырского била, когда начиналась служба, и Кирилл молча
кивал ему, разрешая уйти. Только раз как-то и вопросил Стефан, с отдышкою,
глядя в потолок:
робкая надежда на то, что сын, в коего Кирилл вложил некогда все силы своей
души, все-таки не посрамит чести семьи, достигнет, досягнет, хотя бы и на
духовном поприще, достойных их прежнему боярскому званию высот.
после смерти Нюши, всякие мысли о суетном преуспеянии покинули голову
Стефана, и хотел он - так, по крайней мере казалось ему самому только
одного: уединения.
сеять, вести ненужное ему хозяйство, хотя бы ради того, чтобы отец с матерью
могли умереть в покое, не заботясь тем и не гадая о домашних делах, и чтобы
после всего передать дом и землю Петру непорушенными.
разноличною овощью. Отец был уже очень плох, и смерти его сожидали со дня на
день. Варфоломей рассудил, довершив домашние дела, воротиться в монастырь и
пожить тут, послушествуя, до кончины родительской.
белые снежинки, нерешительно порхая над землею, садились ему на ресницы и
щеки, тут же истаивая и превращаясь в крохотные капельки воды, когда
Варфоломей возвращался в монастырь. Всю дорогу он волновался: застанет ли
отца в живых? И только ступив на монастырский двор, увидел, что не опоздал.
Отлегло от сердца.
на шею). Мария всхлипнула; крестя сына, выговорила:
беспокойно перебиравшие одеяло, уже плохо слушались старика.
себя, что младший брат уже не застанет отца в живых.
вскинулся, всхлипнул беспокойно. Дыхание все слабело и слабело и наконец
остановилось совсем. Варфоломей закрыл глаза отцу. Скрипнула, отворяясь,
дверь кельи.
ю во блаженной жизни, яже у Тебе, Человеколюбче!
душу раба твоего, яко един еси Человеколюбец!
Твоего упокой!
души его!
Отпевал родителя сам игумен. Сколько здесь было неложного уважения к
покойному, сколько благодарности за нескудный вклад в монастырь, Варфоломей
не стал гадать.
почти перестала принимать пищу и тихо угасла, недотянув двух дней до
Рождества. Похоронили ее на монастырском кладбище, рядом с отцом. Упокой,
Господи, в высях горних души усопших рабов Твоих, Кирилла и Марии, и дай им
вкусить за все их труды земные, вечный покой!
родителям и покрыл их землею, со слезами" - как и обещал матери. Справил все
полагающиеся службы и требы, устроил вечное поминовение: "Украсил память их
панихидами и литургиями, и милостынями ко убогим и нищим" сказано в
Епифаньевском житии.
февраля, в которые кажется, что уже наступила весна: подтаивает снег,
обтекают и звонко ломаются сосульки на южных свесах крыш, и в воздухе веет
тонким обманным ароматом прозябания.
что радость пристойно испытывать христианину, проводив любимых своих в жизнь
вечную из этой, временной, полной страстей и печали земной жизни. И не
потому, что ему было только лишь двадцать два года и в воздухе обманно пахло
весной. Нет! Он вспоминал сейчас мать такою, какою она была в его раннем
детстве, и отца иного, высокого и еще полного сил, - словно бы сейчас,
сбросив с себя изветшавшую плоть, они становились вновь, и уже навечно,
прекрасны и молоды. И похоронены они были пристойно, и оплаканы детьми, и
отпеты, как надлежит христианам, и упокоены в гробах на кладбище, а не
зарыты кое-как при дороге, как зарывают иного бедолагу, которого нужная
смерть пристигнет в пути.
Превышний Творец станет ведать дальнейшую судьбу своих усопших рабов.
Окончен круг жизни достойно прожитой, в постоянных, неусыпных трудах и
постоянном преодолении несовершенств и немощей плоти. И от сознания того,
что круг их земной юдоли наконец завершен, на душе и была светлая радость
покоя. Светло смотрелись подтаявшие, притихшие леса, уходящие в вечерний
сумрак, светло и ясно гляделось небо над примолкшей землей.
недавних захоронений. Посохнет, посереет земля. Затравенеют могилы.
разговоры с травой...
бледно-охристый свет, а сверху, на отемневшей синеве неба, зажглась одинокая
звезда.
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Сертаков Виталий