сидели станицы лебедей, гусей, пеликанов. Быстро-быстро свистя крыльями,
чуть не задев человека, промчался селезень, в брачном полете преследуя
серую утку. Тяжело плеснулась крупная рыба. Увлекаемые течением, круги
мгновенно вытянулись овалами.
по-настоящему один впервые. В широком, в пустом мире люди, среди которых
жил Малх, умели сбиваться в тесные кучки, кишели за стенами городов,
ходили по одним и тем же тропам и дорогам. Везде сосед теснил соседа.
есть мир малый в мире большом. В дальней древности кто-то из безыменных
философов додумался до этого гордого и великолепного уподобления человека
вселенной: разница лишь в измерении. Малх верил, что вольный мыслитель жил
в годы, когда люди еще не знали насилия одного над другим и не испытали
угнетения тесного бытия внутри городских стен и имперских границ. Диоген
владел бочкой, Малх был еще беднее. Ссыльный, приехавший в Карикинтию на
скамье гребца, спал на чужой постели в чужом доме.
из толстой кожи был широк и отлично наточен. В колчане нашлась дюжина
стрел с железными наконечниками. В мешке было огниво, пара кремней, куски
трута, соль, вареное мясо, узкие ремешки, чтобы подвязать ношу на спине,
запасная тетива для лука. Брат не сделал бы лучше для брата.
- другой дороги у него нет.
стояла у берега, как у края чаши, неподвижная, будто в озере, теплая,
нагретая подземным огнем.
холодные пучины с гладкими отмелями, поросшими сосной, елью,
можжевельником. Во влажном песке, как в воде, тонули валуны, черные,
серые, с буро-зеленой плесенью мхов.
со скандийцем Индульфом, древние великаны вволю поиграли с камнем. Над
водами Волчьего моря поднимались рифы - мохнатые звери с открытыми
пастями, настороженными рогами, клыками, пенистые, неподвижные. Но все
знали, что иногда они оживают... Они пробуждаются во мраке зимних ночей,
когда в море не выходит ни один челн.
зелено-лазорево-синим. На родине в ясные дни небо поднималось необычайно
высоко. То была нежно-блистающая твердь Севера.
Теплых морей. Никто не сумел увидеть берега двух небес. Может быть, под
границами небесных твердей славяне проплыли ночью или в пасмурный день.
Может быть, сами небеса хранят свою тайну.
чешуйками золоченой меди, повис на груди. Сняв шлем обеими руками, Индульф
залюбовался красотой чудесной вещи. Глубина шлема искусно наполнялась
подбоем мягкой кожи, ловко окованные края заворачивались внутрь, удерживая
подкладку частыми гвоздиками с широкими, однообразно расплющенными
головками. Борта шлема опускались ниже ушей, и требовалась воинская
привычка, чтобы свободно поворачивать голову. От бортов вперед выдавались
два выступа для защиты щек. Передняя часть нависала, закрывая лоб и брови,
а в середине две скованные полосы, усиливая налобник, стрелой опускались
до рта. Нельзя биться вслепую, иначе предусмотрительный оружейник не
оставил бы места и для глаз. По темени шлема выпячивалось подобие
петушиного гребня с гнездышками для бородок. В особых случаях для красоты
в них вставлялись перья страуса. Но и без перьев шлем был великолепен.
боках и плечах и, как краб, вылез из панциря. Позолоченный доспех весил
четырнадцать фунтов. Как и шлем, латная защита была не игрушка, подобно
роскошным изделиям из золота и серебра, тоненькими листочками которых,
выдавая себя за мужчин, в торжественных случаях прикрывались тучные или
тощие сановники и евнухи базилевса Юстиниана, Владыки Империи ромеев.
фантастических голов с распущенными волосами. В середине был прикреплен
крест, увенчанный монограммой базилевса. Крест, но только окруженный
буквами ИНРИ, сиял и на шлеме. Индульф знал, что буквы образуют имя
византийского бога Иисуса Христа, родившегося в Назаре палестинской и
некогда распятого на кресте.
короткими рукавами, развязал ремни сапог и стянул штаны такой же ткани,
как туника. Отдаваясь мягкому покою безоблачного рассвета, он остановился
в мелкой воде. За отвесным мысом уже поднималось солнце, и море блестело
полированным щитом. Но здесь, у берега, еще лежала тень, вода была темной
и особенно тихой.
почувствовал, как что-то щекочет ногу. Большой, почти квадратный краб
осторожно щупал тупыми клешнями: достаточно ли мягко это мясо, такое же
белое, как живот мертвой рыбы? Индульф нагнулся. Краб, храбрый воин,
отступил, но не бежал, а приподнялся на тонких ножках, угрожая разъятыми
клешнями.
повернулся всем телом. В этом мире, под этим солнцем опасность стерегла на
каждом шагу.
неприкосновенны для прочих. Не только убийство, даже малая рана,
нанесенная воинам и другим слугам базилевса, карается смертью. Но он знал
тоже, как дорого ценится вооружение хранителя Священного тела.
простые слова, все было великим, единственным, совершившимся впервые,
неповторимым, мудрейшим, божественным. Переводчики, приставленные к
разноязычным отрядам воинов Палатия, прилежно передавали пышность
выражений. Священное тело базилевса! Наверное, как у всех, наверное,
дряблое - ведь базилевс не воин.
наклоняясь над кручей, за осыпающуюся почву цеплялись деревья. Почва
обнажала тонкие, как волосы, корни, увлекала вниз мелкие камешки.
Какой-нибудь из них и потревожил Индульфа. На каменистом бережку было
пустынно.
Солнце ударило ослепляющим светом. Индульф, откинувшись, развел руки. Он
приветствовал светило, действительно великое, живой образ Сварога
Жизнедателя, чистый образ, не нуждающийся в лести и прославлении.
что душа ромеев только и живет конскими состязаниями.
делал пальцами странные знаки. То и дело тянулись ладони с горстками
черных оболов, пахнувших медью. Вон там человек показывает золотой солид.
Другой, видимо отвечая, поднял левую руку с подогнутым большим пальцем.
Если пришелец и понимал ромейскую речь, здесь он слышал нечто вроде
жаргона воров или заговорщиков, бессмысленного для непосвященных.
проносились синими, красными, зелеными, белыми вихрями. На поворотах
каждая квадрига старалась свернуть круче, ось задевала за ось. Если,
сорвавшись на полном скаку, квадриги падали, шум и крик делались такими,
что иное небо, не ромейское, могло бы и обрушиться. Одни торжествовали,
другие же так огорчались, как будто лишились родителей. Из рук в руки
порхали монеты, ромеи ссорились, угрожали, улыбались, обнимались. Видно,
здесь самым важным делом считалось ломать конские ноги. По окончании бегов
арену выравнивали, посыпали песком с кедровыми опилками. Благодаря этому
арена была упруга, что спасало немало человеческих и конских костей.
глаз собачонка. Говорили, что в ней живет пророческий дух таинственного
происхождения. Наверное, это был добрый дух - колдовскую собаку не
осмелились бы выпустить в присутствии базилевса. Мим собирал у желающих
кольца, и ученая собака, доставая из вазы, без ошибки возвращала кольца
владельцам. По заказу зрителей собака разыскивала женщин скверного
поведения, умела находить скупцов, богачей. Ей кричали: "Умница, милочка,
красавица!" - и бросали лакомые куски. Собака ничего не брала, и куски
Шилова Юлия
Жюль Верн
Белов Вольф
Круз Андрей
Чернецов Андрей
Шилова Юлия