уходили по утрам, и это меня интриговало, -- куда, зачем? --
пропускали завтраки, что не часто случается с жильцами
пансионов, да и вид у вас был всегда не совсем обычный, на
чем-то сосредоточенный. Держитесь вы одиноко, молчаливо, что-то
как будто таите в себе... Ну, а почему я не ушел, как только вы
стали раздеваться...
сюда. Вы меня тоже заинтересовали.
мы не дети.
своей женской силе, не спеша пробралась по гальке, накинула на
голову свою розовую сорочку, потом открыла в ней свое серьезное
лицо, опустила ее на мокрое тело. Я сбежал к ней, и мы сели
рядом.
спросила она.
пальцами ноги, не оборачиваясь; иронически сказала вдруг:
волосы, глаза... Только очень уж недоброе выражение лица.
вас оставил...
пропащий человек, но я его как-то любила. Оказалось, что любила
просто негодяя. Встретилась я с ним месяца полтора тому назад в
Монте-Карло. Играла в тот вечер в казино. Он стоял рядом, тоже
играл, следил сумасшедшими глазами за шариком и все выигрывал,
выиграл раз, два, три, четыре... Я тоже все выигрывала, он это
видел и вдруг сказал:
madame?"22 Я, смеясь, ответила: "Да, шабаш!" -- "Ах, вы
русская?" -- "Как видите". -- "Тогда идем кутить!" Я посмотрела
-- очень потрепанный, но изящный с виду человек... Остальное
нетрудно угадать.
говорили без конца, удивились, когда настал час расставаться...
выигранное. Жили в Монте-Карло, в Тюрби, в Ницце, завтракали и
обедали в кабаках на дороге между Каннами и Ниццой -- вы,
верно, знаете, что это стоит! -- жили одно время даже в отеле
на Cap d'Antibes, притворяясь богатыми людьми... А денег
оставалось все меньше, поездки в Монте-Карло на последние гроши
кончались крахом... Он стал куда-то исчезать и возвращаться
опять с деньгами, хотя привозил пустяки -- франков сто,
пятьдесят... Потом где-то продал мои серьги, обручальное
кольцо, -- я была когда-то замужем, -- золотой нательный
крест...
какой-то большой долг, что у него есть знатные и состоятельные
друзья и знакомые.
избегал говорить подробно и ясно о своей прошлой жизни, и я
как-то невнимательно относилась к этому. Ну, обычное прошлое
многих эмигрантов: Петербург, служба в блестящем полку, потом
война, революция, Константинополь... В Париже, благодаря
прежним связям, будто бы устраивался и всегда может устроиться
очень недурно, а пока -- Монте-Карло или же постоянная
возможность, как он говорил, перехватить в Ницце у каких-то
титулованных друзей... Я уже падала духом, приходила в
отчаяние, но он только усмехался: "Будь спокойна, положись на
меня, я уж сделал некоторые серьезные демарши в Париже, а какие
именно, это, как говорится, не женского ума дело..."
швырнув потухшую папиросу.
Немезидой!
Дайте еще папиросу. Выучил курить... Всему выучил!
увидал, куда вы ездите купаться, -- целое путешествие каждый
день и с какою целью? Теперь понимаю: ищете одиночества.
соснах пилили, скрежетали все настойчивее, яростней, -- я
чувствовал, как должны быть накалены ее черные волосы, открытые
плечи, ноги, и сказал:
печальную историю.
тени под красными утесами. Я опять взял ее руку и оставил в
своей. Она не заметила этого.
расхотелось вспоминать всю эту действительно очень печальную и
постыдную историю. Вы, вероятно, думаете, что я привычная
содержанка то одного, то другого мошенника. Ничего подобного.
Прошлое мое тоже самое обыкновенное. Муж был в Добровольческой
армии, сперва у Деникина, потом у Врангеля, а когда мы
докатились до Парижа, стал, конечно, шофером, но начал
спиваться и спился до того, что потерял работу и превратился в
настоящего босяка. Продолжать жить с ним я уже никак не могла.
Видела его последний раз на Монпарнасе, у дверей "Доминика", --
знаете, конечно, этот русский кабачок? Ночь, дождь, а он в
опорках, топчется в лужах, подбегает, согнувшись, к прохожим,
протягивает руку за подачкой, неловко помогает, лучше сказать,
мешает вылезать из такси подъезжающим... Я постояла, посмотрела
на него, подошла к нему. Узнал, испугался, сконфузился, -- вы
не можете себе представить, какой это прекрасный, добрый,
деликатный человек! -- стоит, растерянно смотрит на меня:
"Маша, ты?" Маленький, оборванный, небритый, весь зарос рыжей
щетиной, мокрый, дрожит от холода... Я дала ему все, что было у
меня в сумочке, он схватил мою руку мокрой, ледяной ручкой,
стал целовать ее и трястись от слез. Но что же я могла сделать?
Только посылать ему раза два, три в месяц по сто, по двести
франков, -- у меня в Париже шляпная мастерская, и я довольно
прилично зарабатываю. А сюда я приехала отдохнуть, покупаться
-- и вот... На днях уеду в Париж. Встретиться с ним, дать ему
пощечину и тому подобное -- очень глупая мечта, и знаете, когда
я поняла это уж как следует? Вот только сейчас, благодаря вам.
Стала рассказывать и поняла...
в этом самом пансиончике, где мы с вами оказались соседями, --
это после отеля-то на Cap d'Antibes! -- и пошли однажды
вечером, всего дней десять тому назад, пить чай в казино. Ну,
конечно, музыка, несколько танцующих пар, -- я уж больше просто
видеть не могла без отвращения всего этого, нагляделась
достаточно! -- однако сижу, ем пирожные, которые он заказывает
для меня и для себя и все как-то странно смеется, -- посмотри,
посмотри, говорит про музыкантов, настоящие обезьяны, как
топают и кривляются! Потом открывает пустой портсигар, зовет
шассера, приказывает ему принести английских папирос, тот
приносит, он рассеянно говорит мерси, я вам заплачу после чая,
глядит на свои ногти и обращается ко мне: "Ужас какие руки!
Пойду помою..." Встает и уходит...
полчаса, час... Представляете вы это себе?
Перумов Ник
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Жюль Верн
Андреев Николай