ужели вы откажете мне?
Потом он сам проследил за приготовлениями к отъезду, за отправкой бочон-
ков на фелуку и, когда она отплыла, взял смущенного и расстроенного да-
Артаньяна под руку и повел его в Ньюкасл. Идя под руку с Монком, ДаАр-
таньян шептал про себя: "Ну-ну, кажется, акции "Планше и К°" поднимают-
ся!"
сем понимал положение дел. Обильную пищу для размышлений давала ему по-
ездка Атоса в Англию, союз короля с Атосом и странное сплетение его
собственной жизни с жизнью графа де Ла Фер. Лучше всего, казалось ему,
предоставить себя судьбе. Была допущена неосторожность: хотя д'Артаньяну
вполне удалось желаемое, хорошего из этого ничего не вышло. Все погибло,
значит, теперь уже нечего было терять.
впечатление чуда, так как все считали его погибшим. Но суровое лицо и
ледяной вид Монка словно спрашивали у обрадованных офицеров и восхищен-
ных солдат о причине такого ликования. Лейтенант встретил Манка и расс-
казал ему, какое беспокойство причинило всем его отсутствие.
всем давать вам отчет?
так слово!.. Черт возьми! Если у моих овец нет зубов и когтей, так я не
хочу быть их пастухом. Вы испугались!..
бог дал Оливеру Кромвелю, то у меня есть свой ум, данный мне, и я им до-
волен, как бы мал он ни был.
ный подвиг или просто испытывал их. Очевидно, они мало знали своего ос-
торожного и терпеливого генерала. Монк, если он был таким же искренним
пуританином, как его союзники, должен был горячо благодарить своего свя-
того за освобождение из ящика даАртаньяна.
себя: "Дай бог, чтобы Монк был не так самолюбив, как я. Если бы кто-ни-
будь засадил меня в ящик, под решетку, и повез таким образом, как телен-
ка, через море, я сохранил бы такое неприятное воспоминание о своем жал-
ком положении в ящике, так сердился бы на того, кто запер меня туда, так
опасался, чтобы он не смеялся над моим путешествием в ящике, что... Черт
возьми! Я воткнул бы ему в горло кинжал в награду за его решетку и приг-
воздил бы его к настоящему гробу в память о фальшивом, в котором я лежал
два дня".
чувствительностью. По счастью, Монк был поглощен другими мыслями. Он ни
словом не обмолвился о минувшем своему смущенному победителю, напротив,
оказывал ему полное доверие, водил с собой на рекогносцировки, чтобы до-
биться одобрения даАртаньяна, которое ему, вероятно, очень хотелось по-
лучить. Д'Артаньян вел себя как искуснейший льстец: он восхищался такти-
кой Монка, порядком в его лагере и весело трунил над Ламбертом, который,
говорил он, совершенно напрасно затруднял себя созданием лагеря на двад-
цать тысяч человек, тогда как ему хватило бы и десятины земли для капра-
ла и пятидесяти гвардейцев, которые, возможно, останутся ему верны.
Ламберт накануне и на которое лейтенанты Монка ответили отказом под
предлогом, что генерал болен. Это свидание не было ни продолжительным,
ни интересным. Ламберт спросил об образе мыслей своего противника. Монк
ответил, что согласен с мнением большинства. Ламберт спросил: не лучше
ли кончить распрю союзом, чем сражением? Монк попросил неделю на размыш-
ление. Ламберт не посмел отказать ему в этой просьбе, хотя, отправляясь
в поход, хвастался, что сразу уничтожит армию Монка.
берта, не последовало ни мира, ни сражения, мятежная армия Ламберта (как
и предвидел даАртаньян) предпочла парламент, хоть и "усеченный", пышным,
но бесплодным замыслам своего генерала.
потчевали солдат, своих друзей. Солдаты Ламберта с ужасом смотрели на
черный походный хлеб, на мутную воду Твида, слишком соленую для питья,
слишком пресную для пищи, и думали: "Не лучше ли вам будет на той сторо-
не? Не для Монка ли жарится говядина в Лондоне?"
давали увлечь себя силе тех начал, которые наравне с дисциплиной неиз-
менно объединяют между собой членов любого отряда, сформированного с лю-
бой целью. "" Монк защищал парламент, Ламберт на него нападал. Желания
поддерживать парламент у Монка было не более, чем у Ламберта, но он на-
писал его на своих знаменах, и потому противной партии поневоле пришлось
написать на своих лозунг восстания, резавший слух пуритан. Поэтому сол-
даты стекались от Ламберта к Монку, как грешники от Вельзевула к богу.
продержится двадцать дней. Но при падении всякого тела скорость и сила
тяжести всегда возрастают: в первый день было сто беглецов, во второй
пятьсот, в третий тысяча. Монк думал уже, что дошло до среднего числа;
нос тысячи число беглецов перескочило на две, потом на четыре, и через
неделю Ламберт, чувствуя, что не может уже принять боя, если ему предло-
жат драться, благоразумно решил ночью снять лагерь, вернуться в Лондон,
чтобы опередить Монка, составив себе там крепкую армию из остатков воен-
ной партии.
вбирая в свою армию всех тех, кто сам плохо знал, к какой партии он при-
надлежит. Монк стал лагерем в Барнете, в четырех милях от столицы. Пар-
ламент ликовал, воображая, что нашел в нем покровителя. Народ ждал, ког-
да знаменитый полководец покажет себя, чтобы судить о нем. Даже даАр-
таньян не мог разобраться в его тактике. Он наблюдал и восхищался. Монк
не мог войти в Лондон с готовым решением, не вызвав там междоусобной
войны. Он медлил.
нял город именем парламента.
солдаты стали обвинять своего начальника, он, убедившись, что сила на
его стороне, объявил "охвостью" парламента, что пора ему сложить с себя
полномочия и уступить место настоящему, а не шутовскому правительству.
Монк объявил об этом, опираясь на пятьдесят тысяч шпаг, к которым в тот
же вечер с бурным ликованием присоединилось пятьсот тысяч жителей слав-
ного города Лондона.
улицах, задумался над тем, кому передать власть, вдруг узнали, что из
Гааги отплыл корабль, на котором находится Карл II.
законному королю. Кто любит меня, пусть следует за мной!
письме, отправленном с Атосом, то есть с графом де Ла Фер?.. Помните...
в день нашего приезда?
ваше величество через шесть недель в Дувре".
рано.
дон. Он вызвал братьев, привез с собой сестру и мать. Англия так долго
была предоставлена самой себе, то есть тирании, власти людей жалких и
безрассудных, что возвращение Карла II, которого англичане, впрочем,
знали только как сына человека, которому они отрубили голову, было
праздником для всех трех королевств. Ликующие крики народа так поразили
молодого короля, что он прошептал на ухо своему младшему брату, Джону
Йоркскому:
страну, где нас так любят.
вала торжеству. Карл точно помолодел и был весел; он казался совершенно
другим. Все ему улыбалось, даже солнце. Среди этой праздничной и шумной
толпы придворных льстецов, по-видимому, забывших, что они сопровождали
на эшафот отца нового короля, человек в костюме лейтенанта мушкетеров с
улыбкой на тонких умных губах смотрел то на оравшую толпу, то на Карла
Херберт Фрэнк
Громыко Ольга
Конан-Дойль Артур
Березин Федор
Доценко Виктор
Муркок Майкл