Чтение 48–й страницы книги ~История новоевропейской философии и ее связи с наукой~

стороны, атомистическая гипотеза предполагает как раз недоверие к

непосредственному чувственному восприятию: ведь атомы не могут быть

доступны этому последнему, а постигаются только нашим умом. Атомизм
Демокрита, как мы знаем, в этом отношении как раз исходил из недоверия к
чувственному восприятию. Как отмечает Э. Кассирер, "понятие атома придумано

Демокритом, чтобы обрести строго единое и рациональное понимание
действительности и тем самым освободиться от противоречий, в которые нас
повсюду запутывает наивное чувственное созерцание". С другой же стороны,
Гассенди настаивает именно на достоверности чувственного восприятия, не
принимая декартова рационализма. По мнению Кассирера, здесь Гассенди резко
отходит от принципов Демокрита, который "стремится из тьмы чувственного

познания к математическому миру чистых образов и движений".

Что противоречие тут у Гассенди имеется, это несомненно. Но это, на наш
взгляд, противоречие, характерное и для античного атомизма, в том числе и

для Демокрита. Кассирер прав, когда говорит, что Демокрит хотел
освободиться с помощью понятия атома от противоречий, на которые указали

элеаты, критикуя непосредственное чувственное созерцание как источник
"мнения", а не истинного знания. Но Кассирер не прав, делая отсюда вывод,
что Демокрит действительно пришел к "математическому миру чистых образов и

движений", т.е. к последовательному рационализму. В действительности

Демокрит, пытаясь, видимо, решить парадоксы бесконечности Зенона, свое
понятие атома определил с самого начала двойственно: с одной стороны, атом
невидим, а это значит, что он познается только разумом (отсюда - критика
Демокритом чувственного восприятия и сферы "мнения" вообще); с другой же
стороны, это очень малое, но физическое тело, которое ничем принципиально
не отличается от тел, наблюдаемых нами в эмпирическом мире. Поэтому, хотя
атом и постигается умом, но в то же время он не есть нечто бестелесное,
умопостигаемое в собственном смысле слова. Мир атомов Демокрита, вопреки

утверждению Кассирера, отнюдь не есть "математический мир", - это мир

физический, только не доступный нашему восприятию по причине малости

составляющих его тел. Не случайно Гассенди, живший в эпоху изобретения

микроскопа, постоянно возвращается к мысли о тех возможностях, которые

предоставляет микроскоп для подтверждения атомарной гипотезы.

Кстати, все те сенсуалистические построения Гассенди, сообразно которым
познание есть восприятие образов, отделяющихся от тел, в принципе ничем не

отличаются от теории истечений Демокрита; учение Гассенди о душе как

образованной из тонкой материи создано, несомненно, опять-таки под
воздействием античных атомистов, и не только Эпикура, но и Демокрита. И не

случайно у античных атомистов мы находим тоже сенсуалистическое
представление о процессе познания: оно только по видимости противоречит

атомистической онтологии, а по существу вполне согласуется с этой

последней. Ведь, вообще говоря, атом представляет собой как бы нечто
среднее между понятием разума и представлением воображения: не случайно

образ пылинок, движущихся в солнечном луче, сопровождает атомизм как в
античности и в средние века, так и в эпоху Возрождения и в XVII-XVIII вв. И
поэтому на почве атомизма все время возникает отмеченное нами противоречие.

Но это же противоречие, составляющее слабость атомизма как философского
учения, оказывается, как это ни парадоксально, несущим в себе эвристические

возможности, которые делают атомизм весьма привлекательным для
естествоиспытателей. Как свидетельствует Аристотель, теоретический оппонент
атомистов, теория Демокрита привлекала естествоиспытателей и в его время,

поскольку она с самого начала была ориентирована на объяснение явлений

эмпирического мира и всегда давала обильную пищу представлению,
воображению. Прибегая к понятию-представлению атомов, движущихся в пустоте,
ученый может как бы наглядно видеть те процессы, которые в действительности

чувственному восприятию не даны, но которые в то же время мыслятся как

причины чувственно воспринимаемых явлений. Иными словами, атомизм дает

удобную и пластически ясную модель тех умственных конструкций, которые

создает естествоиспытатель - физик, химик, даже медик. В отличие от

философа, стремящегося к построению логически непротиворечивой системы
понятий, а потому сравнительно легко вскрывающего противоречия атомизма как

философской доктрины, естествоиспытатель видит в атомизме средство
моделирования природных процессов и за это ценит атомизм как эвристическую
гипотезу. В результате даже те ученые, которые, подобно Декарту, отвергают
атомизм как философское учение, в то же время нередко принимают его как

физическую гипотезу - в виде корпускуляризма.

В период становления классической механики атомизм как средство
моделирования физических процессов получает самое широкое распространение,
- такое, какого он не имел ни в эпоху античности и эллинизма, ни тем более
в средние века. И это понятно: атомизм объясняет все явления - не только в

неживой, но и в живой природе и, как видим на примере Гассенди, даже в
сфере духовной - чисто механическим путем. Вот почему, несмотря на наивный

и упрощенный подход Гассенди к объяснению процессов физического мира,
принимавшему подчас весьма фантастический характер, а также несмотря на то,

что теория познания Гассенди не в состоянии обеспечить фундамент, на
котором стоит его физика, Гассенди оказал большое влияние на развитие мысли
XVII столетия, в том числе и естественнонаучной. Многие из ученых - в том
числе отчасти и Ньютон - представляли себе атомы и пустоту в той форме,
какую они нашли у Гассенди. "Данное им (Гассенди.- П.Г.) определение атомов

чуть ли не дословно такое же, как у Ньютона в его "Оптике", изданной
пятьдесят лет спустя. Гассенди так убедительно обосновал эту точку зрения,

что она была принята всеми натурфилософами, не принадлежавшими к числу

ревностных приверженцев декартовой заполненности с ее вихрями".

Атомизм Гассенди принял и такой выдающийся ученый XVII в., как Христиан
Гюйгенс. "Следуя Гассенди, великому реставратору атомизма, Гюйгенс полагал,

что каждая маленькая независимая частица в универсуме есть твердая и
неразрушимая сущность. Вместе с атомистами Демокритом и Эпикуром он полагал
также, что все эти атомы движутся в пустом пространстве", - пишет историк

науки А. Эльзинга.

Сенсуалистическая теория познания Гассенди вела к иному представлению о
задачах и возможностях науки, чем то, какое мы находим в научной программе

картезианцев. Хотя Декарт выступил с резкой критикой традиционной

философии, тем не менее в одном отношении его идеал науки восходил к

античной традиции. Это обстоятельство отмечает Р. Уэстфел. "Декарт был

убежден, - пишет он, - что наукой следует называть не допущения, не

вероятные объяснения, но только необходимые доказательства, строго
выведенные из необходимых же начал. Хотя такая степень достоверности не

могла быть достигнута в деталях каузальных объяснений... но, во всяком

случае, общие принципы были вне сомнения, а именно, жесткое отделение

телесного от духовного и вытекающая отсюда необходимость механического

причинения (causation)". И в самом деле, пробабилизм Декарта

распространяется на объяснение отдельных явлений природы, в целом же

научное знание, по его убеждению, покоится на абсолютно достоверных

принципах. В этом - специфика картезианского рационализма.

В отличие от Декарта Гассенди в отношении познавательных возможностей

человека допускал известную долю скептицизма. Это был не радикальный
скептицизм как сознательно отстаиваемая философская позиция, как это имело
место у античных скептиков, - скептицизм Гассенди был весьма осторожный и
обосновывался ссылкой на конечность человеческого разума и на представление
о том, что основным источником познания является чувственное восприятие,
чувственный опыт. Согласно сенсуалистической традиции, природа не до конца
прозрачна для человеческого разума, поскольку она доступна человеку, так
сказать, не "изнутри", а "извне", а потому математическое описание явлений
движения, взаимодействия тел является главной задачей науки. Выше мы уже
отмечали, что такого рода мотивы не чужды были и Галилею, считавшему, что
математическое описание поведения природных объектов - задача для науки не
менее почтенная, чем установление умопостигаемых причинных связей между
этими объектами. Гассенди уже определеннее говорит о том, что установление

гипотез относительно сущности природных явлений - дело более
проблематичное, чем математическое описание природных процессов. И в этом
отношении ньютонов лозунг: "Гипотез не измышляю" - в известной мере тоже

восходит к Гассенди, который оказался ближе других континентальных
философов к английской традиции, больше ориентированной на эмпирический

опыт и эксперимент, чем на разум и его построения.

2. Христиан Гюйгенс. Атомистическая теория движения

Гюйгенс был одним из самых крупных представителей атомизма XVII в. Анализ
его творчества позволяет понять, в чем состояло отличие атомизма нового

времени от античного. Гюйгенс разрабатывает атомистическую программу в

полемике с Декартом, с одной стороны, и с Ньютоном - с другой. Его не
удовлетворяет ньютонов принцип дальнодействия, он не принимает также идею

абсолютного пространства. Что же касается Декарта, то последний

отождествляет материю с пространством, считая, таким образом, ее

непрерывной, а не дискретной.

В отличие от Декарта Гюйгенс различает тело и пространство, отождествляя

тело с атомами, а пространство с пустотой. Главным определением атомов
Гюйгенс считает бесконечную твердость, благодаря которой они в состоянии
оказывать сопротивление всякому внешнему воздействию. Вот что пишет Гюйгенс

Лейбницу в этой связи: "Основание, побудившее меня предположить
неразрушимые атомы, состоит в том, что я, как и Вы, господин Лейбниц, не
могу согласиться с картезианским принципом, что сущность тел состоит только

в протяжении. Для того, чтобы тела могли сохранять свою форму и при
движении оказывать друг другу сопротивление, я скорее считаю необходимым
приписать им непроницаемость и сопротивление любому разделению их частей.

Следует допустить, что это сопротивление бесконечно велико..."

Картезианцы резко отвергли тезис Гюйгенса об абсолютно твердых атомах. Так,
картезианец Д. Папен в 1690 г. писал Гюйгенсу: "...мне не нравится Ваше
утверждение, что совершенная твердость есть одно из существенных свойств
тел. Мне кажется, что это равносильно допущению существенного свойства,
которое отбрасывает нас от всех математических или механических принципов".