основе всей работы его, хочет утвердить как единственно правильное, то пусть
приведет основания, почему ж оно правильно, почему чутье у него "здоровое";
именно почему? Очевидно, если вопрос этот поднимается до начала
исследования, то значит, всякое исследование (т.е. всяческая разработка
исторического материала) может стать действительно критической (т.е. научной
на духу) только после того, как вопрос этот будет выяснен всесторонним и
объективно-достаточным образом. Выяснить его всесторонним и
объективно-достаточным образом можно только одним путем: абсолютно здоровое
чутье и абсолютно правильное восприятие может иметь лишь тот, кто обладает
всей полнотой истины. И значит, для правильного решения этого вопроса
безусловно необходимо то цельное, связное и всеобъемлющее мировоззрение,
которое свободно от всякой условности и всякого противоречия и которое может
поэтому вместить в себя всю полноту истины.
такого мировоззрения. В каком бы виде оно ни рисовалось, каковы бы ни были
пути к достижению его, - это для той постановки вопроса, которую я делаю
лично, - все равно: ни один исследователь по истории христианства не смеет
(потому что не имеет права) делать никаких утверждений о сущности
христианства, если у него нет того абсолютного критерия, тех абсолютно
правильных восприятий, которые даются лишь обладанием всей полнотой истины.
руководствоваться в своих последних выводах и оценках, носящих окончательный
характер, и который поэтому может оставляться в стороне чернорабочими
исторической науки - теми, кто притязает лишь на одну фактичность, кто хочет
иметь дело только с сырым материалом, классифицировать и группировать лишь
самые факты, не давая им никаких субъективных оценок. Это фантазия. Голых
фактов и сырого материала в действительно строгом смысле этих слов в истории
нет. Возьмем пример. Что monumentum ancyranum - голый ли это факт и сырой ли
материал? Я утверждаю, что нет. Видно ли из него непосредственно, что
написанное на нем написано Августом? Пусть на памятнике обозначено, что это
действительно так. Но ведь это мог написать и Тиверий уже после смерти
Августа. После смерти Цезаря было же обнародовано ложное завещание. Почему
же мы считаем, что все написанное принадлежит действительно Августу? - На
основании целого ряда умозаключений, которые говорят, что никто другой
написать не мог и, значит, оснований для сомнения в правильности надписания
нет. Но если для признания принадлежности написанного на анкирском камне
фактом потребен целый ряд умозаключений, то это уже не голый, не
непосредственный факт, не сырой материал. Может быть, скажут, что все-таки
голый, абсолютно голый факт здесь есть; это то, что памятник этот
действительно найден. Но, во-первых, откуда я знаю, что он действительно
найден; своими глазами я его не видал, значит, я считаю его за факт только
благодаря тому, что я доверяю тем, кто видел собственными глазами, что он
найден, и писали об этом; затем благодаря тому, что у меня нет никаких
оснований сомневаться в правильности утверждений очевидцев, и, наконец,
благодаря тому, что я соображаю, что если б один какой-нибудь исследователь
выдумал этот памятник, не видавши его, то другие бы его опровергли. Но ведь
это все рассуждения, вовсе не носящие абсолютно несомненный характер, и
потому, если я не видел памятника своими глазами, - я не могу признать голым
и чистым фактом даже то, что он существует. При этом замечу, что ведь
колоссальное количество фактов, составляющих исторический материал, именно
такого характера, т.е. исследователь самую наличность их не может проверить
собственными глазами. А во-вторых, даже если бы анкирский памятник я увидал
бы своими собственными глазами - что из этого получилось бы? Было бы голым
фактом лишь то, что я увидал стену, на которой написано то-то и то-то. Но
почему бы я счел, что увиденное мною есть громадной важности документ,
относящийся к определенной исторической эпохе, говорящий об определенном
лице, - это вытекало бы не из того, что я видел, а из того, что я вложил в
виденное, основываясь на целой сети умозаключений и бессознательных
утверждений. Значит, фактом настоящим для меня было бы лишь то, что я видел
этот памятник (но ведь это же не может явиться историческим материалом), а
все остальное уже не было бы фактом в настоящем смысле этого слова.
целый критический аппарат: этот аппарат не представляет из себя физического
прибора, который можно было получить технически совершенным в готовом виде с
какого-нибудь механического завода. Этот аппарат состоит из целого ряда
суждений и умозаключений, которые, во-первых, между собой должны быть
координированы так, чтобы действовать с абсолютной гармонией. А во-вторых,
материальная (т.е. не формальная) правильность суждений и умозаключений
находится в прямой и необходимой зависимости от того, чтобы материал этих
суждений брался в правильном виде, а правильным он может быть лишь тогда,
когда он не искажается оторванностью от того целого (т.е. всей полноты
материала, доступного человеческому ведению), частичкой которого он
является.
исследования по истории христианства. Тут мы имеем дело с фактами двух
порядков:
минимума тех общечеловеческих переживаний, которые вследствие того, что
имеются бессознательно у каждого исследователя, доступны всякому и
признаются всяким; и потому и те суждения, которые произносятся о фактах на
основе этих переживаний, признаются всеми. Это факты безразличные - те,
которые своим содержанием не выходят из пределов того, что находится в
компетенции указанных общих человеческих переживаний, которые не говорят за
или против тех спорных вопросов, на которые у человечества нет общих ответов
и которые сознанием человечества еще не разрешены. К таким фактам относятся,
напр., определение автора по надписаниям, имеющимся в рукописях, определение
хронологической последовательности по внешним указаниям и весь тот материал,
который является бесспорным в силу того, что сообщается нам источниками, не
возбуждающими ничьих сомнений. В посланиях апостола Павла есть указания, что
он видел ап. Петра. Никто не думал в этом усомниться, ибо для сомнения здесь
нет никаких оснований, значит, это исторический факт. Но фактом является
только то, что они виделись, - а как они виделись, т.е. размеры и содержание
этого факта, с точностью, очевидной для всех, нам неизвестны. Об этом
возможны различные представления и существуют целые научные споры,
следовательно, характер их встречи, являясь фактом неопределенным и спорным,
не может быть констатирован тем минимумом общих всем исследователям
допущений, которым мы отличили первую категорию фактов.
христианства, - таковы, что самое констатирование их в том или другом виде
стоит в зависимости от наличности или отсутствия в исследователе
определенных религиозных предпосылок, и спорность или ?бесспорность? этих
фактов обусловливается всецело спорностью или бесспорностью тех общих точек
зрения, с которых факты эти принимаются или отвергаются. Чтоб не ходить
далеко, возьмем пример из Гарнака. Четвертое Евангелие он не считает
принадлежащим ап. Иоанну и потому исключает его из числа источников, по
которым можно определять существенные черты Евангельской проповеди. Но
почему, на каких основаниях? Каких-нибудь очевидных, убедительных внешним
образом признаков непринадлежности четвертого Евангелия ап. Иоанну - нет.
Иначе не мог бы возникнуть в немецкой богословской науке особый отдел
Iohannische Frage . Все же соображения окольного свойства, приводимые в
защиту этой непринадлежности, могут быть объяснены с положительно
религиозной точки зрения. И, значит, если эти соображения кажутся
убедительными для людей, не стоящих всецело (или не стоящих совсем) на
христианской почве, - то для людей христианского мировоззрения они кажутся
совершенно неубедительными. Как же быть? Очевидно, вся объективная
доказательность принадлежности или непринадлежности четвертого Евангелия ап.
Иоанну - целиком зависит от объективной доказательности правильности или
неправильности всего христианского мировоззрения, взятого целиком. А между
тем вопрос об четвертом Евангелии имеет колоссальное значение для того или
иного решения целой массы уже деталей, уже конкретных вопросов в истории
первоначального христианства.
христианства. Был ли Христос подлинным Богом или простым человеком? Какая
наука может ответить на этот вопрос? А между тем самые спорные и самые
важные вопросы в истории первоначального христианства решаются диаметрально
противоположным образом в зависимости от того, как отвечать на этот
центральный вопрос. Кроме того, масса мелочей, частностей, масса
историко-критических недоумений всецело освещаются тем или иным светом в
зависимости от указанного центрального ответа на центральный вопрос. Нужно
сознать это с точки зрения метода, и если этого центрального ответа у
исследователя нет, то его исследование теряет всякую цену в глазах
критически воспринимающих людей; если ж ответ этот имеется (я не предрешаю,
отрицательный или положительный), то исследователь обязан приводить
основания, которые его заставляют предпочитать один ответ перед другим;
повторяю, вся объективная убедительность исследования, т.е. ответов уже на
определенные исторические вопросы, - будет всецело определяться объективною
убедительностью оснований, приведенных в защиту того или другого решения
центрального пункта.
Своим религиозным чувством Гарнак так или иначе решает упомянутый
центральный вопрос, но это чувство не оправдывается цельным мировоззрением и
в исследование вводится в виде догматических утверждений, внутренне
совершенно не связанных с общим характером исследования. И там, где оно
вводится, - оно нарушает научность и принятый первоначально метод, и от
этого изложение начинает двоиться. Гарнак как будто боится высказать свое
религиозное понимание того или другого факта с той определенностью, чтоб оно
было решающим, а с другой стороны, он не может остаться на почве чисто
научного понимания, потому что, конечно, чувствует, что научное понимание
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Громыко Ольга
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Посняков Андрей