частенько просил своего юного друга Шолома уделить ему минуту и написать
своим красивым почерком адрес по-русски.
госпоже Фрейдка Этка"...
ке, а "Коллектор" диктовал дальше:
ку, а денег ждут на праздник.
У "Коллектора" было обыкновение уйти на секунду и пропасть на целую веч-
ность. И сколько бы вы потом ни допытывались у него, где он пропадал,
никогда не добьетесь у него толку. "Был, не был, какая беда!"
тире, как вдруг отворилась дверь и вошел отец. Шолом испугался: "Что
случилось?"-"Ничего, "Коллектор" заболел. Нужно сходить проведать его".
нездоровилось, но в последнее время он совсем расхворался. Подробности,
чем дальше, становились все мрачней. "Коллектор", в сущности, опасно бо-
лен. "Есть опасения, что дела его очень плохи, то есть "Коллектор" при
смерти, можно сказать". Разговаривая таким образом, отец с сыном достиг-
ли синагогального двора.
голых, босых ребятишек играет в лошадки, оглашая воздух звонкими, задор-
ными криками. Весело и оживленно на еврейской улице. Как ни тесно здесь,
как ни скученно, воздух все же живительно свеж. То тут, то там виднеется
деревце, пробивается травка. Помои, вылитые прямо на улицу, прибивают
пыль, которую ребятишки (лощадки) подняли своей беготней. Как бы то ни
было-на дворе лето, и божий мир хорош!
ками за сырые стены, спустились в подвал, верней, в какую-то яму, откры-
ли дверь с тяжелой железной щеколдой, и глазам их предстала такая карти-
на.
дине. В изголовье оплывали две свечи, воткнутые в две бутылки разного:
цвета и разной величины. Посреди комнаты сидел на табуретке какой-то че-
ловек, очевидно служка, с всклокоченной бородой, в рваной капоте. По
правую сторону, у стены, осиротевшие, стояли рядышком, словно близнецы,
глубокие резиновые калоши, старые и рваные, а на подоконнике единствен-
ного окна валялись большие темные очки.
могли оказаться эти похороны, если покойник, во-первых, был бедняком -
никто его знать не знал, а во-вторых, слыл в городе скрытым вольнодум-
дем. Но так как в его проводах приняли участие такие люди, как реб Нохум
Рабинович, Иося Фрухштейн, оба "удачных зятя" и Арнольд из Подворок (это
были первые, если не единственные похороны, на которых присутствовал Ар-
нольд), то город заинтересовался, и люди, глядя один на другого, начали
собираться, процессия все росла и росла, и похороны совсем неожиданно
вышли великолепными и импозантными. Нищие, калеки, почуяв богатую пожи-
ву, сползлись изо всех углов, хватали провожающих за полы, а затем под-
няли крик, чтобы родственники покойника шли перед носилками и раздавали
милостыню. Трудно было убедить их в том, что умер бедняк, такой же ни-
щий, как они.
богач и, как видно по всему, не раввин, то за что ему такая честь?..
рытые черным носилки. Двор синагоги и вся улица были запружены темной
людской массой. Никто не был приглашен, люди сами пришли. Никто не пла-
кал, но кругом слышались вздохи. Никто не произнес надгробного слова, не
рвал на себе одежды, не прочел заупокойной молитвы, не собирался справ-
лять траур. Но похвалы покойному слышались отовсюду, носились в воздухе:
"Хороший был человек...", "Не святой, конечно, но хороший, славный чело-
век...", "Поддерживал бедняков...", "Сколько бы ни зарабатывал - все от-
давал, последний кусок...", "Жертвовал собой ради других...", "Для
больных бедняков драл с живого и мертвого...", "Не любил, чтобы его бла-
годарили...", "Никогда не говорил о себе, всегда думал о других...",
"Странный был еврей...", "Не странный еврей, а странный человек...",
"Да, это человек..."
летворение. Слава богу, человека вознаградили, если не при жизни, то
хоть после смерти, хоть сколько-нибудь воздали ему за годы мучений, нуж-
ды, лишений и горя. Жаль только, что сам "Коллектор" не мог встать,
пусть лишь на минуту, на одно мгновение, чтобы посмотреть, какую честь
оказывают ему. А впрочем... Что знают люди?.. И в голове возникли мысли
о бессмертии души, в которое покойный верил, хоть и слыл вольнодумцем.
Быть может, душа следует за носилками вместе с нами и ей известно
больше, чем всем нам, много, много больше.
"клуб". Место "Коллектору" отвели скромное, каким был он сам. Его похо-
ронили в сторонке, насыпали бугорок на свежей могиле и разошлись. Никто
не плакал, никто не произнес надгробного слова, не прочел заупокойной
молитвы, не собирался справлять траур. Первое время в "клубе" еще иногда
вспоминали о нем, потом перестали вспоминать и вовсе забыли.
знал, куда он делся. Потом дошли слухи, что он в Киеве, а впоследствии
имя Биньоминзона упоминалось в связи с "великой битвой", разразившейся
между киевскими "мудрецами", с которыми мы еще встретимся в дальнейших
главах. Его имя фигурировало рядом с именами Мойше-Арона Шацкеса, Иц-
хок-Якова Вайсберга, Дубзевича, Даревского. А много позже распространил-
ся слух, что Биньоминзон объявился в Америке, что он там "реверент" и с
ним все обстоит "олл райт".
редкостной дружбы. Конец идиллии!
искать счастья по свету. - Не вечно же быть гостем. - Конкуренция со
стороны "учителей для девочек", местечковая зависть и вражда.-Музыкант
Авром, своего рода Стемпеню. - Герой бежит с чужбины домой
настоящей биографии буквально места себе не находил. Он чувствовал себя
осиротевшим. Еще более одиноким ощутил он себя, когда единственный его
друг, Эля, уехал в Житомир. К этому невольно примешивалась и зависть.
Шолом хорошо знал, что зависть-низкое, недостойное чувство. Но он ничего
не мог поделать с собой. Ему было досадно, что товарищу выпало такое
счастье, а ему нет. Неужели он должен быть наказан за то, что поторопил-
ся явиться на свет на несколько месяцев раньше товарища? Из-за такого
пустяка погубить карьеру, проиграть свое счастье! Уткнувшись лицом в по-
душку, он долго и горько плакал. Ему казалось, что небо низверглось на
землю, мир погрузился в сплошной мрак. Но нет раны, для которой не наш-
лось бы бальзама, и лучший исцелитель-время.
Рабинович, и к его постоянным гостям. Среди этих постоянных гостей был
один по прозванию "Человек с овчинами". Он скупал овчины и отправлял их
к себе на кожевенный завод. Там шкуры чистили, красили, выделывали и ши-
ли из них крестьянские шапки и тулупы. Приближение "Человека с овчинами"
чувствовалось за две улицы. Овчина пахла так пронзительно, что первое
время весь дом чихал не переставая. Потом у всех закладывало носы, и ни-
какие запахи уже никем не ощущались!
сердечным. Порядочный невежда, он плохо знал молитвы и к тому же шепеля-
вил, но молиться все же любил громко, во весь голос. В пятницу вечером,
когда наступало время "кидуш", он брал бокал в руку и, закрыв глаза,
громко провозглашал: "И был день сестой, соверсены небо и земля..."
над ним смеются, но это его нисколько не смущало.
сарлатаны!..
новник веселья тоже смеялся.
жизнеописания оставил родной город и отправился искать счастья по свету.
И отправился он, упаси бог, не в Америку, не в Лондон или Париж, и даже
не в Одессу, Варшаву или Киев, а совсем недалеко от Переяслава, в ма-
ленькое местечко Ржищев (Киевской губернии). "У нас в Ржищеве,- говорил
"Человек с овчинами" Нохуму Рабиновичу, - совсем нет учителей. Вашего
сына там озолотят! У меня у самого дети, у друзей и знакомых дети, кото-
рым нужно учиться, а учителей нет, хоть ложись да помирай".
говорить!
лазна, сели на пароход и отправились в Ржищев.
Лондон Джек
Березин Федор
Земляной Андрей
Соломатина Татьяна
Пехов Алексей
Лукин Евгений