советовал бы.
далеки от нее, так и детям, подросткам, молодежи страшно далеко до
искусства управлять. Он никого не видел за пределами своего поколения,
хотя ведь именно оно выросло на пустом месте. Он помрачнел, прислушался,
как будто хотел услышать совет насчет будущего. А тут изо всех комнат
несся в гостиную крик. Один другого стремился переорать, и не только
словом, но и смехом. То и дело кто-то закатывался или начинал хлопать в
ладоши; казалось, какая-то женщина вопила так, что нельзя было понять,
кто. Только когда голос стих, стало ясно, что это Мотыч.
завоевывать, старые-чтобы сохранять в целости.
обороны.
его кредитором. Рекомендовал его в президиум, помог отыскать должность,
сделал его правой рукой министров. Костопольский полагал, что за него
Ельский дал бы себе отрубить руку.
молодые могут использовать их.
одну игру. Несчастные мои сбережения, говорил он ему неделю назад, должны,
такое я принял решение, оказаться за границей. Он знал, что Ельскому
трудно будет отказаться, тем более что дело это он мог бы сравнительно
легко устроить.
чиновникам паспорта. Взял бы такой паспорт для Костопольского, вот и все
дела. Важная фигура, в недавнем прошлом сановник, ему дадут министерские
бумаги со всеми почестями. Пусть берет с собой что хочет. На улыбку
Ельский ответил покорным выражением лица. Со всевозможной вежливостью
выкручивался, как только мог. Боялся. Сам Костопольский говорил, что за
ним ходят по пятам. А если его сцапают на границе с этими деньгами и
дипломатическим паспортом, на который он потерял право, Ельский окажется в
глупом положении.
знакомых, и хотя Костопольский никогда не видел, как он раскланивается,
почувствовал, что эти его сегодняшние поклоны необычны. Значил он еще
что-нибудь для него? У Костопольского были друзья очень высоко.
Общепринятым было не считаться с его мнениями, но не с капризами. Ни один
министр финансов не принял бы от него совета, касающегося финансов, но
любой принял бы чиновника, которого Костопольский рекомендовал. Уклоняться
от его влияния и оказывать ему мелкие любезности-таков, видимо, был наказ,
как вести себя с бывшим сановником. Костопольский понимал это, злился, но
так вяло, что, если бы не его зуд протестовать, как знать, нельзя ли было
бы принять все это только за грусть?
которому в память о прошлом оставили право собирать на лугу цветы.
Костопольский не собирал. Ни во что не вмешивался. Не давал указаний, не
суетился по мелочам, не выдвигал и великих проектов. Никто не знал, что он
думает, нельзя было догадаться, каким он стремится предстать во мнении
других: тем ли, кто еще многое может, если захочет, или же тем, кто уже
совершеннейший ноль. Но даже если бы правдой было это последнее, Ельский
все равно не перестал бы гнуть спину перед своим бывшим министром. Он не
рассчитывал на его помощь ни в чем, но ему и в голову не приходило, что
тот мог бы ему навредить. Просто он помнил Костопольского, как никого
другого. Первую женщину не забывают, точно так же и чиновник не забывает
своего первого начальника. Для Ельского это был Костопольский. Знакомство
с теми, кто приходил ему на смену, сделало Костопольского в глазах
Ельского единственным начальником, которого он уважал. Ни о ком после него
он уже не мог сказать, что видит лучше, шире, глубже. Из кабинета
Костопольского он всегда возвращался с ощущением, что человек этот как бы
смотрит с башни или через микроскоп. Следующий директор поразил его. Они с
Ельским подходили к делу одинаково. Но потом удивление стерлось, стерлись
и воспоминания о Костопольском. И Ельский стал тогда считать, что у них с
новым директором зоркий взгляд, тем более что, по мнению нового шефа,
Ельский был необычайно способным чиновником.
выводу, и он перестал сверлить его взглядом.
Не до меня, страшащегося катаклизма, когда все они опасаются чепухи. Это
ужасно-стать, как я, например, функцией чьего-то страха. Как же тяжел
всякий чужой страх.
буду пробовать. Поищу другой выход.
Господин министр-наш враг.
напоминающее удивление. Так он, значит, с ними.
она хотела пошутить. А тут Ельский вдруг ее поддерживает.
подобраться к Ельскому. Глядя на него исподлобья, он спросил. Кристина не
дала ответить:
кокетничая: - Но, может, я компрометирую вас в глазах господина министра?
нелегальной партии! Она об этом спрашивает?
знаю.
молоком, а ты живи с призраком, вот что такое санация, если уж кто хочет в
образной форме охарактеризовать ее идеологию. Он бросил еще одну
общеизвестную истину:
для себя истины ей приходилось изрекать своими собственными устами.
Наперекор такому стечению обстоятельств она торжественно заявила:
тайте же, что мы-религия, и признайте также, что мы в последнее время
немножечко обратили вас в нашу веру.
человека. Пара, не пара? - попытался он разобраться в их отношениях,
[[ара! - решил Костопольский и улыбнулся Кристине. - Мне кажется, - заявил
он наконец, опустив голову, словно старался откуда-то с самого дна памяти
вытащить какое-то воспоминание, - вы, господин Ельский, всегда были
немножечко националистом.
дрогнули губы. Он знал, чем обосновывал Костопольский свое суждение-его
первыми шагами в министерстве. Для тогдашнего начальника отдела кадров
каждый вновь принятый был подозрителен. А поскольку в те времена эндеция
считалась самой подозрительной ориентацией, Ельский и показался ему-пока
он с изумлением не убедился в том, что в корне ошибся, - скрытым
националистом, о чем он и оставил соответствующую запись в деле. И хотя
Ельский вел с Костопольским разговоры лишь на служебные темы,
Костопольскому, видно, показалось, что от них попахивает левизной. Он
сопоставил это с персональными данными, и тогда Ельский представился ему
человеком со светлой головой, думающим парнем, хотя тот просто-напросто
высказывал банальности-в неожиданной для Костопольского манере. И вот
теперь опять высосанное из пальца мнение бывшего начальника отдела
кадров-видно, о последующих, опровергавших их, Костопольский забыл, -
принесло Ельскому выгоды. Он вырос в глазах Кристины.
Ельскому, фигуре такой незначительной, Костопольский процедил:
казалась мне достаточно смелой, сегодня она уже не шокирует, а завтра,
возможно, шокировать будет любая.
слов. Они прозвучали печально.
подумала, что Костопольского пугает его судьба при будущих порядках.
Кристина полагала, что вправе его утешить. - А вы у нас на очень хорошем
Николаев Андрей
Суворов Виктор
Аникина Наталья
Никитин Юрий
Белов Вольф
Пехов Алексей