И не только о подробностях, но также и о всех разговорах, которые я вел
перед тем, как уехал из Рима в Ладзаретто. Я упомянул только о визите к
кардиналу Травиа, опасаясь, что известие об этом могло уже дойти до
Торуни. Если верно, что визит мой имел значение для нашего дела и что его
обсуждали^ в местных канцеляриях, то, пожалуй, о нем прослышали и в той
далекой курии, куда, следуя закону сообщающихся сосудов, доходят все
слухи. Однако в подробности аудиенции у кардинала я тоже не вдавался.
Написал только, что она оказалась полезной и что кардинал хорошо меня
принял.
равной степени оптимистическими и загадочными.
добрый результат, ибо, несмотря на некоторые трудности, нашелся такой
выход из запутанной ситуации, который люди, благоволящие отцу, признали
самым лучшим. Отправив письмо примерно такого содержания, я успокоился.
Оно не исчерпывало вопроса, полно было недомолвок. Я чувствовал это и
знал, что, читая письмо, отец тоже это почувствует и в первый момент
разволнуется. Но, поостыв, он, конечно, поймет, что у меня, очевидно, были
причины, чтобы написать именно так, и будет терпеливо ожидать моего
возвращения в уверенности, что тогда он узнает все, что ему не удалось
вычитать в письме.
цели. От парка Боргезе до Палатина, от замка Святого Ангела до Квиринала.
Душно, болят ноги, в глазах рябит, а остановиться не могу! У меня легко на
сердце, приятно, что я свободен. Я сознаю, что дело мое не решено и мне
нужно ждать.
мешает. К новому ожиданию я отношусь словно к неопасному, поверхностному
рецидиву, только по названию напоминающему прежнюю болезнь. Тем не менее
всякий раз, как я приближаюсь к местам, связанным с пребыванием отца в
Риме, я чувствую легкое покалывание в сердце. Возле отеля "Борромини"
его извинить, так как он все еще не может сопровождать меня в бывшей
"Аполлинаре", я искренне его утешаю и говорю, что это не имеет значения.
одно и то же время и беседуем, как и в дни, предшествовавшие "застою".
Однако некоторых тем не касаемся.
побудивших меня изменить первоначальный план, по которому я предполагал
сразу по возвращении в Рим двинуться дальше. Ни звука и о том, из-за чего
я снова задерживаюсь, хотя уже попрощался со всеми обитателями пансионата.
Такая сдержанность понятна: они все знают! Когда я им называю дату
отъезда, не упоминая, что она связана с последним днем работы в курии,
Шумовский вздыхает:
невольно выдал себя. К тому же я пользуюсь случаем разрядить атмосферу,
потому что за столом в "Ванде"
глаз. Пани Рогульская всякий вопрос задает дважды. К счастью, Шумовский
для таких случаев и вообще на любой случай держит про запас множество
занятных подробностей о современном Риме и его истории и всегда умудряется
выбрать из них такую, которая уместна в данной ситуации или же позволяет о
ней забыть. Поэтому я охотнее всего обращаюсь к нему, рассказываю, где я
был либо куда собираюсь пойти. Тогда он поддерживает меня своей эрудицией
и полезными указаниями.
по которому уже лет пятнадцать водит экскурсии.
где побывал, и он это твердо запомнил. Обсуждая со мной план новых
прогулок, он вспоминает все, что я видел в предыдущие дни. Мне осталось
провести в Риме совсем мало времени, и он не советует мне посещать те или
иные достопримечательности, поскольку я уже видел похожие. Я выражаю
удивление: каким образом он это запомнил?
- Я вечно вожусь с туристами, которые требуют, чтобы я все за них помнил:
то, что они видели и чего не видели, как это называлось и что им
напомнило. В противном случаежалобы и недоразумения. Ах, наказанье божье!
которую вы жаловались.
без конца.
всякий раз появляется за столом. Она много времени проводит в больнице.
Встает рано, первые утренние часы вертится на кухне, помогает кухарке,
потом спешит к Малинскому. После обеда тоже сидит возле него до тех пор,
пока это разрешается больничными правилами. Я знаю расписание Козицкой и
стараюсь опередить ее. Навещаю Малинского до того, как она туда приходит.
Я хожу к нему каждое утро; таким образом, начало дня у меня невеселое. Но
мне жаль Малинского, и я не могу забыть, что в самые тяжелые минуты он изо
всех сил старался мне помочь. Я не вдаюсь в некоторые аспекты предложенной
мне помощи. Достаточно того, что Малинский проявил добрую волю.
второй день после моего возвращения в Рим я зашел к Малинскому под вечер.
Духота невыносимая; спасаясь от жары, в больнице целый день держат окна
закрытыми, даже не чувствуется, что утром проветривали палаты. От
застойных запахов лекарств, дезинфекции, пропитанной потом постели
кружится голова. У Малинского чистая постель, Козицкая за этим следит и
моет его, однако я догадываюсь, что с гигиеной большинства больных дело
обстоит неважно. В тот раз я попрощался с Малинским уже спустя четверть
часа, но моя одежда еще долго сохраняла больничный запах-от Козицкой
постоянно им несет.
сидит с нами за столом. А в больнице мне ее не хочется видеть совсем по
другой причине. Я не пытаюсь что-то вытянуть из Малинского. Расспрашивать
его неловко, он болен и поэтому ведет себя как капризный ребенок.
Добиваться от него откровенных признаний неприятно. Другое дело, когда он
начинает первый и ему самому хочется что-то сказать. Случается это, когда
мы остаемся с ним вдвоем. Тогда я слушаю.
коврик, который Козицкая прибила у него над головой.
Малинского и несколько фотографий: дом, где он родился, дом в котором у
него была квартира в Варшаве, а на третьем снимке-Пилсудский награждает
орденами польских офицеров. В их числе Малинский.
Рогульской тоже. У каждого из них и у всех им подобных есть свой маленький
алтарь, пантеон, разрозненное собрание реликвий. Шумовский хранит их для
себя и не носится с ними. Козицкая скрывает от чужих глаз. В этой
больнице, предназначенной для бедноты, святилище Малинского выставлено для
публичного обозрения. Может быть, только для престижа, а может быть, с
практической целью: эти реликвии напоминают, что некогда он был фигурой
более значительной и заслуживает лучшего отношения и со стороны больных, и
со стороны персонала больницы.
этого вопроса.
намного раньше поднялся бы.
его не интересуют. Поэтому я не обременяю его подробностями и перечисляю
только самые важные из достопримечательностей, которые я посетил.
покидают Рим. Синьора Кампилли с дочерью и внуками уже переехала в
Абруццы. С Кампилли я еще увижусь до отъезда, но ни вчера, ни позавчера не
видел его, потому что перед отпуском он все время занят. Упоминаю о
Весневиче, с которым провел приятный вечер.
Весневича.
путешествует. Занятие у него очень двусмысленное. Он ездит и собирает
сведения о миллионерах, которые добиваются ватиканских почестей, и
привозит из своих путешествий чеки для разных учреждений. Ну и процент для
себя!
ордена, для которого он работает. В зависимости от обстоятельств с одних
берет больше, с других меньше. И на этом он когда-нибудь влипнет, если его
клиенты спохватятся.
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Маккэфри Энн