богослужение. Даже суеверия Урсулы, рожденные скорее мгновенным
вдохновением, чем традициями, вступили в противоречие с
навсегда определенными и жестко расписанными для каждого
отдельного случая суевериями, унаследованными Фернандой от
родителей. Пока Урсула хорошо владела всеми своими пятью
чувствами, кое-что из старых обычаев все же оставалось в силе,
и жизнь семьи еще испытывала воздействие ее смелых решений, но
когда Урсула перестала видеть и бремя годов вынудило ее
удалиться от дел, стена строгости, которую Фернанда начала
возводить вокруг дома с момента своего появления в нем,
замкнулась, и уже никто, кроме Фернанды, не был вправе вершить
судьбы семьи. Торговлю кондитерскими изделиями и фигурками из
леденца, которую продолжала вести по желанию Урсулы Санта София
де ла Пьедад, Фернанда расценила как недостойное занятие и не
замедлила положить ей конец. Двери дома, прежде распахнутые
настежь с рассвета до часа отхода ко сну, стали закрываться
сначала на время сиесты под тем предлогом, что солнце нагревает
спальни, а потом затворились навсегда. Пучок алоэ и колосьев,
со времен основания Макондо висевший на притолоке, был заменен
нишей с сердцем Иисусовым. Полковник Аурелиано Буэндиа заметил
эти новшества и понял, куда они ведут. "Мы превращаемся в
аристократов, -- протестовал он. -- Эдак мы снова пойдем войной
на консерваторов, только с тем, чтобы посадить на их место
короля". Фернанда весьма тактично старалась избежать
столкновения с ним. В глубине души она, конечно, возмущалась
его независимостью и сопротивлением, которое он оказывал
вводимым ею строгим правилам. Она приходила в отчаяние от его
чашки кофе в пять утра, от беспорядка в мастерской, от
изношенного до дыр плаща, от обычая сидеть вечерами на улице у
дверей дома. Но Фернанда была вынуждена мириться с этой
разболтанной деталью фамильного механизма, потому что хорошо
знала: полковник -- укрощенный годами и разочарованиями дикий
зверь, и в приступе старческого возмущения он может вырвать с
корнем все, на чем держится дом. Когда муж выразил желание дать
их первенцу имя прадеда, она еще не осмелилась протестовать,
ведь к тому времени она прожила в семье всего лишь год. Но
когда у них родилась первая дочка, Фернанда прямо заявила, что
назовет ее Ренатой, в честь своей матери. Урсула потребовала
наречь младенца Ремедиос. После ожесточенного спора, в котором
Аурелиано Второй выполнял роль забавляющегося посредника, дочку
окрестили Ренатой Ремедиос. Но мать звала ее Ренатой, а все
остальные Меме -- сокращенным именем от Ремедиос.
потом начала создавать идеализированный образ своего отца. В
столовой она то и дело заводила о нем разговор, изображая его
человеком исключительным, отрекшимся от мирской суеты и
постепенно превращающимся в святого. Аурелиано Второй,
удивленный столь неумеренным возвеличением тестя, не мог
удержаться от соблазна и за спиной супруги отпускал по его
адресу разные шуточки. Остальные следовали его примеру. Даже
сама Урсула, так ревностно охранявшая семейный мир и втайне
страдавшая от домашних раздоров, позволила себе сказать
однажды, что ее маленькому внуку обеспечен папский престол,
потому что он "внук святого и сын королевы и скотокрада".
Несмотря на зубоскальство веселых заговорщиков, дети Аурелиано
Второго привыкли думать о своем дедушке как о легендарном
существе, посылающем им письма с благочестивыми стихами, а к
рождеству -- ящик подарков, такой большой, что каждый раз его с
трудом втаскивают в двери. Дон Фернандо отправлял своим внукам
последние обломки родового имения. Из них в детской соорудили
алтарь со святыми в натуральную величину, стеклянные глаза
придавали этим фигурам пугающе живой вид, а их искусно расшитая
суконная одежда была лучше всего, что когда-либо носили в
Макондо. Мало-помалу погребальное великолепие древних и мрачных
господских покоев перекочевало в светлый дом Буэндиа. "К нам
переслали уже все семейное кладбище, -- заметил как-то
Аурелиано Второй. -- Не хватает только плакучих ив и надгробных
плит". Хотя в ящиках деда никогда не было ничего такого, с чем
можно играть, дети все равно целый год нетерпеливо ждали
декабря, потому что как ни говори, а появление старинных и
всегда неожиданных вещей вносило в их жизнь разнообразие. На
десятое рождество, когда маленького Хосе Аркадио уже готовились
отправить в семинарию, прибыл -- несколько раньше, чем всегда,
-- крепко заколоченный и промазанный по швам смолой для
предохранения от влаги огромный дедушкин ящик; надпись из
готических букв адресовала его высокородной сеньоре донье
Фернанде дель Карпио де Буэндиа. Пока Фернанда читала в спальне
письмо, дети бросились открывать ящик. Как обычно, им помогал
Аурелиано Второй. Они соскоблили смолу, вытащили гвозди, сняли
предохранительный слой опилок и обнаружили под ним длинный
сундук, завинченный медными винтами. Отвинтив все восемь
винтов, Аурелиано Второй вскрикнул и едва успел оттолкнуть
детей в сторону -- под приподнятой свинцовой крышкой он увидел
дона Фернандо, одетого в черное и с распятием на груди; он
медленно тушился в пенистом, бурлящем соусе из червей, и кожа
на нем то и дело лопалась со звуком зловонной отрыжки.
распорядилось, по случаю очередной годовщины Неерландского
перемирия, отпраздновать юбилей полковника Аурелиано Буэндиа.
Подобное решение так не вязалось со всей официальной политикой,
что полковник без колебания выступил против него и отказался от
чествования. "Я в первый раз слышу слово "юбилей", -- сказал
он. -- Но что бы оно ни значило, это явное издевательство".
Тесная мастерская ювелира наполнилась разного рода посланцами.
Снова появились, на сей раз значительно более старые и гораздо
более торжественные, чем прежде, адвокаты в черных сюртуках, те
самые, которые в былую пору словно вороны кружились вокруг
полковника. Увидев их, он вспомнил то время, когда они
приезжали к нему, чтобы завести войну в тупик, и не смог
вынести цинизма их славословий. Он потребовал оставить его в
покое, заявив, что он не борец за свободу нации, как они
утверждают, а простой ремесленник без прошлого, чья
единственная мечта -- умереть от усталости, забытым и нищим,
среди своих золотых рыбок. Больше всего его возмутило
сообщение, что президент республики собирается лично
присутствовать на торжествах в Макондо и вручить ему орден
Почета. Полковник Аурелиано Буэндиа велел передать президенту
слово в слово: он будет нетерпеливо ждать этой запоздалой, но
заслуженной оказии, чтобы влепить президенту пулю в лоб -- не в
наказание за все злоупотребления и беззакония его
правительства, а за неуважение к старику, который никому не
делает зла. Он произнес свою угрозу с такой горячностью, что
президент республики в последнюю минуту передумал ехать и
отправил ему орден с личным представителем. Полковник
Геринельдо Маркес, осаждаемый с разных сторон, уступил просьбам
и требованиям и покинул ложе паралитика, надеясь переубедить
старого товарища по оружию. Когда тот увидел качалку, которую
несли четыре человека, и своего друга, восседающего на ней
среди больших подушек, он ни на мгновение не усомнился, что
полковник Геринельдо Маркес, с молодых лет деливший с ним все
победы и поражения, преодолел свои немочи с единственной целью
-- поддержать его в принятом решении. Но, узнав истинную
причину визита, он велел вынести качалку из мастерской вместе с
полковником Геринельдо Маркесом.
оказал бы тебе великое благо, если бы позволил тебя
расстрелять.
из семьи Буэндиа. С неделей карнавала он совпал совершенно
случайно, но никому не удалось выбить из головы полковника
Аурелиано Буэндиа прямую мысль, что это совпадение тоже было
предусмотрено правительством, желавшим усугубить глумление. В
своей уединенной мастерской он слышал военную музыку, залпы
артиллерийского салюта, перезвон колоколов и отрывки фраз из
речей, произнесенных перед домом по поводу присвоения улице его
имени. Глаза полковника Аурелиано Буэндиа увлажнились слезами
возмущения и бессильного гнева, и в первый раз с момента своего
поражения он пожалел о том, что уже не обладает отвагой
молодости, чтобы начать кровопролитную войну и уничтожить
всякий след власти консерваторов. Еще не умолкло эхо
чествований, когда в дверь мастерской постучала Урсула.
-- Я занят.
Это не имеет никакого отношения к празднику.
мужчин разного обличья, типа и цвета, но с общим для всех
одиноким видом, по которому их сразу можно было узнать в любом
месте земного шара. То были его сыновья. Не сговариваясь
заранее, даже еще не зная друг друга, они явились из самых
Лондон Джек
Каменистый Артем
Березин Федор
Василенко Иван
Маккарти Кормак
Василенко Иван