Чтение 48–й страницы книги ~По тонкому льду~

Что случилось? Кто повинен в этом? Не переоценили ли мы себя? Если так,
то излишняя самоуверенность оказала нам плохую услугу.

Ответ я искал сам. И ответ пришел не сразу. На это потребовалось время.
Понял я, что, невзирая на тяжкие неудачи сорок первого года, мы устоим. И не
только устоим, но и победим. Только надо решительно и начисто изгнать из
сердца все сомнения. Надо поверить в победу и бессмертие нашего дела до
конца. Надо зарядить себя этой верой - могучей, неиссякаемой.

Удары судьбы иного убивают сразу, другого лишь сбивают с ног: он еще
может встать, оправиться, выпрямиться. Я принадлежу ко второму типу.

В тот памятный день солнце подходило к зениту. Тени сжимались,
укорачивались. Широким, бескрайним морем колыхались духовитые,
перестоявшиеся хлеба, возвращая земле, что их взрастила, золотые зерна.
Выгорали под жаркими солнечными лучами густотравные луга. Деревья в садах
роняли спелые плоды, и они с грустным гулом ударялись о землю. Били
перепела. Машина остановилась на развилке. Оксана крепко обняла меня. Я
расцеловал Наташу и нашего первенца - сына Мишу. Произошел короткий
разговор.

- Ты должен выжить, - умоляла Оксана, глядя на меня полными слез
глазами.

- Постараюсь.

- Ради меня, Наташи, Миши...

- Попробую.

- Сможешь. Ты уже однажды доказал это.

Машина тронулась. Оксана с детьми ехала в Чернигов к отцу. С ним вместе
она должна была отправиться в Пензу. Я стоял и смотрел, как подпрыгивает в
облаках пыли и уменьшается полуторка. Мне думалось, что скоро мы снова
увидимся, и, возможно, в иной, более радостный день.

Через неделю по командировке управления я попал в Чернигов. На месте
дома, в котором я надеялся повидать Оксану и детей, зияла огромная воронка с
рваными, точно рана, обугленными краями.

Не стало дома. Не стало дорогих моему сердцу людей. Погибли Оксана,
Наташа, Мишуха, погиб отец.

...Теперь это - кусочек прошлого. Кажется иногда, что ничего и не было.
Память отражает его неточно, как в кривом зеркале. Оно отодвигается все
дальше и уменьшается под тяжким грузом времени. Это закономерно. А то, что я
недавно пытался разглядеть в дымке будущего, сейчас уже настоящее. Завтра и
оно станет прошлым. И я теперь не такой, каким был. Душа моя отвердела. Я
окреп духом, обрел веру, я вернул себе силы.

2. Как и раньше, мы вместе

Сложилось все так, что война забросила в Энск и Безродного, и
Трапезникова, и меня. И это не по воле случая.

На второй день войны я имел на руках предписание военкомата отбыть на
фронт, на должность переводчика. Мне дали сутки на устройство личных дел. По
пути забежал в Дом Красной Армии, где числился руководителем кружка по
изучению иностранных языков, чтобы получить расчет, и заодно позвонил
Андрею.

- Где ты пропадаешь? - закричал он в трубку. - Давай скорей ко мне.
Пропуск закажу. Срочное дело.

Я усмехнулся. Срочное дело! Уж какие тут дела, когда в кармане у меня
предписание? Но так или иначе, надо зайти.

Андрей рассеянно кивнул на мое приветствие и продолжал свое дело. На
столе пухлым ворохом возвышались разноцветные - тонкие и толстые - папки. Он
быстро сортировал их и складывал в отдельные стопки на диване, на полу и
подоконниках, на стульях. Сейф и шкаф были распахнуты настежь.

Я примостился на краешек дивана, спросил:

- Эвакуация?

- Ты что, рехнулся?

- На фронт?

- Помолчи...

Андрей энергично постучал кулаком сначала в одну стену, затем в другую.
На стук явились его заместитель и два оперуполномоченных.

- Забирайте! - распорядился Андрей, показывая на папки. - Сверьте с
описью. Стол пуст. Подшивка с докладами у Кочергина.

Когда ребята унесли папки, Андрей подсел ко мне:

- Дай закурить.

Я сдержал улыбку: на столе лежала начатая пачка папирос. Да, друг мой
был немного не в себе.

Заговорил он сразу, торопливо и странно-возвышенно. Начал доказывать
мне, что все, чем мы жили до этого, чему мы учились и учили других, что
делали изо дня в день, - все это было лишь подготовкой к тому, что предстоит
нам сделать теперь.

Кое с чем в этой странной речи Андрея я не мог согласиться, готов был
поспорить, но он не дал мне, - перешел к главному, ради чего позвал.
Формируется несколько групп для проведения патриотической и разведывательной
работы в тылу фашистской армии. В одну из групп включен и Андрей.

- Хочешь вместе? - услышал я неожиданное предложение.

Сердце мое дрогнуло: хочу ли я?

- Я уже не чекист.

Андрей никак на это не реагировал.

- Хочешь?

Я вздохнул, вынул из кармана предписание и подал ему. Он бегло пробежал
глазами бумажку, пожал плечами.

- На фронт посылают всех, - объяснил мне Андрей, - а в тыл врага только
добровольцев. Вещи разные. Здесь капитан Решетов. У него большие полномочия.
Нужно только согласие.

- Если это не препятствие, - я помахал предписанием, - считай, что мое
согласие ты имеешь.

К концу дня все было улажено. Меня включили в группу. Ночью Решетов и
Кочергин принимали нас троих. Да, троих: меня, Андрея и Геннадия. Старшим
группы назначался Безродный. Последнее, мягко сказать, немного удивило меня.
Как Андрей мог дать согласие на такой альянс? К чему это? Неужто нет более
подходящего руководителя?

Очень сдержанно я намекнул об этом Андрею. Он ответил:

- Безродный уже не тот, каким был год-два назад. Кое-что перенес,
понял, переоценил. Жизнь - диалектика.

Но мне казалось, что изменилось лишь служебное положение Геннадия, а не
его характер. Был он начальником отдела и опять вернулся в отделение, на
прежнюю должность: провалил ответственную операцию.

Андрей надеялся, что между нами троими, возможно, установится прежняя
дружба, но мне такая мысль в голову не приходила.

- А как он отнесся к моей кандидатуре? - поинтересовался я.

Андрей ответил, что положительно: сейчас не до симпатий и антипатий,
все подчинено одной цели. Если нас не объединит дружба, должно объединить
дело.

У Решетова и Кочергина мы просидели долго. Обсуждали планы на будущее.
Все было ново, сложно, опасно, значительно сложнее, опаснее и труднее того,
что мы когда-либо делали. Предстояло рассчитать каждый шаг, а сколько их
впереди, этих шагов?

Следующей ночью, напутствуемые пожеланиями родных и друзей, мы не без
труда втиснулись в вагон поезда, который повез нас в Курск.

Мы забрались на полки, подложили под головы чемоданы, сделали вид, что
спим, но, конечно, не спали. Как все, принявшие важное для себя решение, мы
были спокойно задумчивы.

И естественно, что я, а возможно Геннадий и Андрей, задавались
неизбежными вопросами: какие испытания выпадут на нашу долю, как мы их
встретим, преодолеем, перенесем? Думали о близких, с которыми расстались. По
крайней мере, я думал. На сердце было тоскливо. Перед глазами стояла Оксана.
Все время она, с грустным лицом, будто я чем-то огорчил ее, обидел. Я
безмерно уважал Оксану. Кажется, еще никого на свете я так не уважал, так не
почитал. И был обязан ей всем. Но я не любил ее. Знала ли об этом Оксана?
Конечно. Но это не помешало ей устроить наше счастье. И любить меня. Любить
искренне, необыкновенно.

Сейчас, удаляясь от нее, я чувствовал себя почему-то виноватым.
Хотелось вернуть прошлое, отблагодарить Оксану, сказать, что она достойна
ответной любви, большой любви, и что я, конечно же, полюблю ее и буду
любить.

- Полюблю... Полюблю, - шепотом повторял я под стук колес и верил, что
Оксана меня слышит. Слышит и верит мне.

После нескольких дней пребывания в Курске мы разъехались в разные
стороны, чтобы вновь встретиться уже в Энске - под другими именами и
фамилиями. Мы выбрали себе клички для работы в подполье. Геннадий стал
Солдатом, Андрей - Перебежчиком, я - Цыганом. Документы подтверждали, что
нет теперь Безродного, а есть Булочкин, вместо Трапезникова появился
Кириленко, а вместо меня, Брагина, - Сухоруков.

3. Наше появление в Энске

В первых числах июля в энский военный госпиталь с партией раненых,
прибывших с фронта, постудил контуженый и страдающий припадками эпилепсии
старшина сверхсрочной службы Булочкин. После госпиталя он попал в городскую
больницу. Этому предшествовало увольнение его из армии "по чистой". В
больнице Булочкин познакомился с санитаркой Телешевой, а через месяц,
выписавшись из больницы, женился на ней.

Сыграли свадьбу Настоящую, хотя и скромную, свадьбу. Для соседей и
окружающих все это выглядело нормально и естественно. Булочкин "выбрал" себе
паспорт и прописался по месту жительства своей "законной" супруги, владелицы