руках поднос, подошел поближе. - Обознался, блин! Оченно ты на нашего
Петрова похож... Ну, чего глаза разул?
назад. После того памятного лета они обменялись парой писем, в отпуск Серега
так в Питер и не приехал, хотя обещал, и память о нем постепенно стерлась.
Теперь же Павел узнал его мгновенно, но чем больше смотрел, тем меньше
сходства с бравым усачом-капитаном находил в этом обрюзгшем, краснорожем,
мутноглазом хрипуне.
Чернов, что ли? Ну прям картина Репина "Не ждали". Это надо спрыснуть.
Тинка, еще стакан сюда!
поспешно принесенный буфетчицей стакан, поднял свой и залпом осушил. Павел
чуть пригубил мерзкой теплой жидкости и поставил стакан на стол. Серега
подозрительно посмотрел на него красными глазами.
настаивает, чтобы он допил зубровку.
я сразу не допер? С лета камушки те самые по цепочке к духам пошли, а тут
сразу и ты объявился. Естественно, кто же кроме тебя знает, где их брать?..
Павел, но Серега не дал ему продолжить:
на столе подпрыгнула и стала падать. Серега молниеносным движением на лету
подхватил ее, поднес ко рту, и засандалил прямо из горла. Павел смотрел на
него, ничего не понимая. Серега подпер щеку рукой и уставился на Павла.
Глаза его слезились. - Ты мне лучше вот что скажи, друг ситный, - умильно
протянул он с характерной для пьяных людей быстрой сменой настроения. -
Тебе-то чего в жизни недостает? Квартира в Питере, папаша в шишках, наверно,
и дачка с машиной не из последних. Все есть, а все вам мало...
незнакомый голос. Павел посмотрел наверх и встретился глазами с ладным
высоким прапорщиком. Взгляд прапорщика был колюч и холоден.
церемоний взял Серегу за локоть и рванул вверх. Подполковник нетвердо встал,
и Петров поволок его из столовой.
оборачиваясь, отчеканил прапорщик и исчез вместе с Серегой за дверями.
тревожных слов аппетит пропал совершенно. Он услышал какой-то шум в сенцах,
громкий хлопок входной двери, встал и вышел из зала. За дверью, держась за
щеку, стоял Серега. Выражения его лица"в полутьме было не разглядеть. Павел
решительно взял его за плечи.
я. Перепутал. Ничего не знаю.
и вышел.
удаляющегося Сереги.
капельмейстер. Ты его знаешь?
направился к летному полю.
II
игре, потом был этот странный, неприятный разговор с пьяным воякой. А дальше
все покатилось, как снежный ком. Я еле дождался окончания поля и сразу, не
заезжая домой, отправился в институт и потребовал показать мне материалы с
обнажений в хрусталеносной зоне, я еще летом переправил их в институт.
Видимо, лаборант был не из их компании - тут же открыл хранилище и запустил
меня. Я пересмотрел все образцы, сверил с записями и обнаружил
несоответствие. Исчезли пять самых крупных минералов и несколько образцов
мрамора со значительными включениями. Я подумал, уж не те ли это камешки,
которые, по словам Сереги, ушли к духам, иначе говоря, контрабандой в
Афганистан. Рассказал о пропаже Лимонтьеву, которому тогда еще верил, убедил
его, что никакой ошибки с моей стороны быть не может. Он страшно возмутился,
при мне вызвал и допросил всех, кто мог соприкасаться с коллекцией в поле
или в институте и кого удалось быстро разыскать. Никто, естественно, ничего
не знал.
был - сказал, будто видел, как аспирант Жаппар на последней стоянке
разговаривал с неизвестным военным и что-то ему передал. Правда, это было
уже после отправки первой партии в Москву. А перевозил ее Жаппар, так что на
него падает главное подозрение, а слова Кошкина это подозрение подтверждают.
Но как раз Жаппара-то и не могли найти. В Москву со всеми он не полетел,
сказал, что отправится прямо домой, в Алма-Ату. Позвонили его родителям. Но
они сказали, что Жаппар там не появлялся, но звонил. Сказал, что застрял в
Москве... Короче, мне ничего не оставалось, как опечатать оставшуюся
коллекцию и отправиться в Ленинград. В институт я вернулся спустя три недели
- и тут же, в вестибюле, наткнулся на свежий некролог. В горах Тянь-Шаня при
восхождении на ледник Щуровского погиб аспирант Жаппар Бейшимбаев...
Павел с черными кругами под глазами расхаживал по комнате, безостановочно
курил, иногда заходясь кашлем. Сперва речь его была сбивчивой, дерганой, но
теперь, когда он немного успокоился, текла размеренно и складно. Леонид,
сильно раздобревший за последние два года, сидел возле стола и время от
времени прихлебывал остывший кофе из кружки.
нужное. Но я никак не мог взять в толк, какого лешего он полез на Тянь-Шань.
горы тянет.
просидел там четыре месяца. Тут, знаешь ли, не о горах мечтаешь, а о горячей
ванне и билетах в оперу. Нет, ему могли приказать. А потом убрали.
разоблачения...
Подозревать - да, но не доказать. За руку не поймали, в карманах не нашли.
Скажешь, что кроме него некому? А грузчики аэрофлотовские поинтересоваться
не могли? А тот же институтский кладовщик? ДЗ уж не сам ли ты камешки налево
пустил, а на казаха бедного свалил?.. Нет уж, у кого хватило ума такой
бизнес раскрутить, не станут по-глупому концы прятать.
Снюхался с нужными людьми, запустил лапу в наши образцы, и камни пошли в
Афганистан и оттуда дальше - душманам-то они без надобности. Но все
раскрылось, и его примерно наказали. Чтобы другим неповадно было.
спросил Рафалович.
сейчас сообразил.
стратегические ископаемые, новейшие технологии по оборонке, комитетчики
вокруг табунами бродят режимность, допуски, подписки, описи всякие,
промывание мозгов насчет бдительности. Я этого в родимом "четыре-двенадцать"
налопался во! - Павел провел ребром ладони по горлу. - А тут их и за версту
не было. Ни одного! Будто мы не сверхпроводимыми алмазами занимаемся, а
какой-нибудь глиной огнеупорной. И это лишний раз подтверждает...
только что выразился. И я в нем повязан, как и все прочие. Даром что меня за
болвана, держали!
ошпаренный, до ночи по Москве шатался, а до утра - по номеру, версии разные
строил, одна другой гаже... А утром написал заявление по собственному
желанию, вложил в конверт и отнес Лимонтьеву в приемную. Самого не дождался,
да и не готов был, честно говоря, с ним беседовать, а секретарше в папку
положил. Потом на вокзал и домой.
Лимонтьев, правда, звонил несколько раз, расспрашивал, уговаривал забрать
заявление. Я ничего ему объяснять не стал, сказал, что семейные
обстоятельства требуют, чтобы я безвылазно сидел в Ленинграде. Он особо не
напирал - решил, видимо, что теперь они и без меня справятся. Я было
подумал, что отвертелся, успокоился, работу подыскал - в "Недра" устроился,