кто попадал, и программа обучения тут была особая. Какая именно, Фред Шульц
еще до конца не разобрался.
высоким забором, что даже выглянуть на улицу нельзя. Вдоль забора сплошной
широкой полосой высажены деревья. Только один высоченный, раскидистый
великан шагнул к дому. Его ветви достигают крыши домика, но под самым
деревом словно мертвая зона - даже трава не растет.
ни травинки, ни цветочка, да хозяин глухонемой. Приветливый, гостеприимный,
представительный, глаза живые, умные, а с губ срывается какое-то
невразумительное мычание, которым бедняга пытается выразить все свои
чувства: приязнь, приглашение к столу, огорчение, если у гостя плохой
аппетит.
не прикасается к еде, хозяин принес большой кувшин красного вина. Оно было
холодное, ароматное и чуть терпкое. В иных условиях Домантович с
удовольствием выпил бы, и, верно, не один стакан, но теперь ни отличная еда,
ни вино не казались вкусными.
где он очутился! Но ничего нет! Табак есть, сигареты только выбирай, вино -
пей хоть из горлышка, еды - вдоволь, а вот литературым - ни клочка
печатного. Конечно, это сделано нарочно, чтобы сбить его с толку. Прием,
рассчитанный на психологическое угнетение. Дудки! Ничего у вас из этого не
выйдет.
среди горных вершин, чуть маячивших в предрассветной мгле, приглушенные
разговоры на аэродроме, в которых ему слышалась то русская, то немецкая
речь, поездку в закрытом автомобиле, в сопровождении какого-то дородного
молчаливого старика. Лишь несколько слов услышал от него Домантович, и то на
прощание.
чистейшем русском языке и вышел на крыльцо, даже не оглянувшись.
была явно русского происхождения: икона с изображением
Пантелеймона-целителя. Домантович где-то видел такую икону. В правой руке
"целитель" держит маленькую ложечку, в левой - большую чашу, верно,
лекарство.
дома ударил себя в грудь рукой и широко по-славянски перекрестился.
Домантович понял - хозяина тоже зовут Пантелеймоном.
этого не может быть! Почему же тогда на аэродроме слышались обрывки немецкой
речи? Во время посадки он видел силуэты гор, во дворе растительность похожа
на субтропическую... Что же это - Абхазия? Кавказ? Нет, не может быть! Это
юг! Но какой? Эх, нечего ломать голову. Придет время, и все станет ясно!
Правда, тоскливо, но что поделаешь. Надо найти какую-либо работу, починить
скамью под раскидистым деревом или повозиться в саду. Рукам работа - голове
отдых!
нарубил дров или наносил воды. Вот Домантович и найдет себе завтра занятие -
это хоть немного отвлечет от назойливых мыслей.
не в восемь, как обычно, глухонемой вошел в комнату, где поселился
Домантович, и открыл жалюзи на обоих окнах. Потом жестом стал приглашать
квартиранта завтракать, чему-то радостно и широко улыбаясь.
хлопотать, а поставить завтрак на маленький столик в углу комнаты. Так
бывало уже не раз, и глухонемой охотно соглашался. Но сейчас он заупрямился
и даже, словно шутя, стащил с Домантовича одеяло. Пришлось подняться и
одеться. Да еще дважды. Хозяин вдруг вышел на минуту и вернулся с шелковой
кремовой рубашкой и ярко-красным галстуком в руках. Рубашка, очевидно,
принадлежала глухонемому, она была велика Домантовичу. Пришлось засучил,
рукава и расстегнуть воротник. Даже без галстука Домантович теперь выглядел
вполне прилично, и в глубине души радовался, что не придется натягивать
старый, поношенный мундир, в котором его сюда привезли.
Домантович переступил порог столовой: за четырехугольным столом,
сервированным сегодня по-праздничному, хлопотала молодая и хорошенькая
девушка. Чуть вздернутый нос придавал лицу несколько задорное выражение,
большие карие глаза глядели на вошедшего приветливо и с любопытством.
продемонстрировав привлекательные ямочки на щеках, покрытых нежным румянцем.
Говорила она по-русски, с милым сердцу Домантовича оканием.
дней он впервые услышал человеческий голос и действительно обрадовался, что
можно поговорить.
очень проголодалась и...
как бы с обычным в таких случаях любопытством спросил Домантович, хотя
сердце у него и дрогнуло в ожидании ответа.
стала приглашать к столу, ловко наполняя тарелки брата и его квартиранта.
Вам вина или, может, коньяка?
даже не представляете, как мне было тоскливо! Как...
видит брата впервые и еще не приспособился... Я вас понимаю, не осуждаю, и
все же...
А теперь - ни словечка о печальном и неприятном! Договорились?
начала сводить далеко расставленные пальцы. Тоже выпал коньяк! - воскликнула
она с деланным ужасом. - Ну и достанется же нам обоим, если я напьюсь!
решила бы, что вы хотите сбить с пути праведного ее крошку! Она никак не
может привыкнуть к мысли, что я уже взрослая. Я так просила, так умоляла
отпустить меня к Пане!
какой, с ним и не поговоришь, и не развлечешься. Из-за своего физического
недостатка он стал настоящим отшельником. А в городе я никого не знаю - я
здесь впервые.
очутились здесь?
печального!.. Но, чтобы вас не мучить, скажу коротко: родители наши умерли,
когда я была еще совсем маленькой, и меня удочерила богатая тетка. Брата
тоже содержит она, но не хочет, чтобы он жил с нами: боится, что ее
единственная наследница станет мизантропкой, все время имея перед глазами
молчаливого Паню... И больше ни о чем не хочу вспоминать! Лучше выпьем!
Только теперь налейте мне вина, а себе - что хотите. Я сегодня устала и
никуда не пойду. И хочу, чтобы вы чуть захмелели, чуть-чуть, как вы
говорили, ровно настолько, чтобы стать интересным собеседником.
показалось, что в лице глухонемо то что-то дрогнуло. Лишь на мгновение, едва
уловимое мгновение! Потом оно снова обрело радостновзволнованное выражение.
провозглашая безмолвный гост. Нонна рывком схватила брата за руку и
прикусила губу. Две властных морщинки залегли у нее на переносье. Глухонемой
медленно опустил руку.
Совершенно естественно, что брат хочет отпраздновать ваш приезд.
уверяю вас, ни разу
поглядела на брата, словно он мог слышать ее разговор с Домантовичем.
рюмку! Поглядите, как он погрустнел и смутился под вашим взглядом!
не то недовольства, не то тревоги. Однако голос ее прозвучал весело и
естественно:
но с одним условием...
развлекать.
Перумов Ник
Посняков Андрей
Жюль Верн
Володихин Дмитрий
Куликов Роман
Сертаков Виталий