Чтение 48–й страницы книги ~Осколки великой мечты~

Вася срывается, бежит к выходу.

Уже проснувшаяся и переставшая злиться Ника кричит вслед:

- Лови его! К обеду поджарим!

Она откидывается на подушки.

Интересно, как заяц перелез через трехметровый забор? И откуда берутся
зайцы в шести километрах от Москвы? Пойти, что ли, вместе с сыном
поохотиться?

Но за окном хмурится октябрь, вставать неохота, да и зверя наверняка не
поймаешь, слишком шустр.

А если и заловишь - то что с ним делать?

У кого поднимется рука забивать зайца?

Не у Васечки же... Был бы Баргузинов - никаких вопросов. Но с его уходом
резких, жестких людей в доме не осталось. Из мужчин - только юный и ранимый
Василек да эконом - милейший дедуля. Шофера у Ники нет. А горничная с
экономкой вообще клушки, даже темноты боятся...

Ника как раз покончила с кофе, когда возвратился разочарованный Васечка:

- Заяц убежал... Там в заборе дыра...

- Ну и какой он, расскажи? - искренне интересуется Ника.

- Жирный - во!

- выпячивает тощее пузо Васек.

- Уши как шланги.

Болтаются!.. Коричневый.

- Бурый, - машинально поправляет Ника.

- Нет, коричневый! - сердится Васечка. - Мам, давай себе зайца заведем?

Ника закатывает глаза. Начинает перечислять:

- Терьер! Шарпей!

- Два кота, - заканчивает за нее сын.

И возмущенно добавляет:

- Но зайца-то - нет!

- Ладно, съездим на Птичий рынок, посмотрим, - обещает Ника.

Она очень надеется, что дикие животные там не продаются, а от кролика
Василек сам откажется. Только зайцев ей в доме и не хватало.

- А, мам, тебе звонил какой-то перец!

- докладывает Василек.

- Просил разбудить, да я сказал, что это бесполезно.

"Ну и словечек он набрался в своей гимназии!" - думает про себя Ника, а
вслух говорит:

- Что за перец?

- Брешет, что профессор. Тут Ника уже не выдерживает:

- Василий, прекрати. Уже не смешно. Сын тут же вскидывает руки:

- Сдаюсь!

Извиняюсь! Дорогая мама, тебя просил некий профессор Полонский, и я ему
отказал, мотивировав свой отказ тем, что ты еще почиваешь.

- Давно звонил?

- Ника оставляет без внимания Васину цветистую фразу.

Опять Дюма начитался.

- Да с час назад. Когда все прогрессивное человечество завтракало.

"Прогрессивным человечеством" Василек называл горничную и экономку с
мужем.

Он любил завтракать не в монументальной и темноватой гостиной, а вместе с
ними на кухне. Баргузинов всегда сердился: "Нечего ему сидеть с обслугой!"
Но Ника, для вида соглашаясь с Иваном, никогда не запрещала сыну делать, как
он хочет.

Нравиться завтракать на кухне - пусть.

Никому от этого вреда нет, а прислуге - приятно.

Значит, игра с профессором Полонским началась.

Он ей перезвонил, как договаривались, в выходные.

Ну и чудненько. Ну и чудесно. Ника уже придумала, как его использовать.

Инна Соломатина Муж заявился домой в тусклых лучах октябрьского рассвета.

Пьяный, потный, красноглазый.

Прямо в одежде шлепнулся в постель.

Инна сдвинулась на самый краешек кровати, сжалась в клубок: он просто
обязан обнять ее, сказать, как он сожалеет и что такое больше не повторится.

Но Олег победно захватил освободившееся пространство, вытянулся во всю
ширь и громко захрапел.

Как будто она, Инна, и не существует. Пьяная свинья.

Где он шлялся? В казино? В сауне?

Она тихонько встала и прошла в гостиную. Налила себе сока, подошла к
окну.

В косых струях дождя дворник сметал с бульвара золотые листья.

Роскошный осенний багрянец жухнул под метлой.

И ей казалось, что так же погибает, жухнет ее мечта о золотой, красивой
жизни с мужем-миллионером.

Он все равно всегда будет прав.

Что бы он ни делал.

А она - навсегда останется бедной родственницей.

Как это в институте учили... тварью дрожащей. Ни права голоса, ни других
прав. Вообще никаких.

Инна уже в который раз за последние три дня вспомнила о красивой и
самоуверенной Нике Колесовой, хозяйке салона "Красотка".

Вот уж кому повезло так повезло - свое дело, свои деньги...

И никаких пьяных мужей.

Ника сама рассказывала - они хорошо тогда поговорили за чашечкой кофе:

"Представляете, Инночка, какое счастье - просыпаться одной, в роскошной
спальне и знать, что это все - твое, по-настоящему твое!"

Надо подружиться с Никой.

С такой женщиной полезно дружить.

Может, она научит ее, как победить в этой жизни.

Победить по-настоящему - а не просто выйти замуж за богача.

***

Полонский стоял в бесконечной пробке на Тверской, тянувшейся вверх к
Маяковке. Профессор уже опаздывал на встречу с Вероникой, но оставался по
этому поводу отвратительно спокоен. "Вот в чем разница, - думал он, - между
мужчиной, которому за сорок, и тридцатилетним...

Разница - в равнодушии.

Равнодушие, словно пепел, присыпает все вокруг.

Краски не такие яркие, желания не такие сильные, чувства не такие
острые...

Было б мне тридцать...

Когда б мне было тридцать, и меня вдруг вызвонила на свидание моя
бывшая!..

Моя - некогда любимая!..

О, как бы я летел к ней!.. Как волновался!.. Пожалуй, что и полночи б не
спал...

А сейчас...

Ну, мне, конечно, интересно, чем стала эта Вера Веселова...

И почему столь кардинально изменила внешность и фамилию... И зачем я ей
вдруг понадобился...

Да, это мне. любопытно...

Любопытно, но - и только..."

Машины наконец-то поползли, и Полонский, механически переключая передачи,
подумал:

"Почему, интересно, она назначила мне рандеву в простецкой "Патио-Пицца"
на Маяковке?..

Вера-то, судя по всему, далеко не бедствует.

Может, в память о тех временах, когда на том месте был ресторан "София"?

И я выводил ее, восемнадцатилетнюю девчонку, туда в свет?.. Неужели
помнит?.. Или она просто не уверена в моей платежеспособности?..

Скорее всего - последнее.

Обычным профессорам нынче даже "Патио-Пицца" не по карману.

Что ж, предусмотрительная девочка.

Не хочет ставить меня в неловкое положение.

Или тратиться самой, если придется вдруг за меня платить...

Молодец.

Я всегда чувствовал, что Вероника далеко пойдет".

На площади Маяковского профессор свернул направо, в Оружейный переулок.

Ему повезло: от подъезда с табличкой "Интерфакс" только что отъехала
чья-то "Ауди" с мигалкой и правительственными номерами.

Полонский лихо втиснул свой изрядно уже потрепанный "Форд-Скорпио" на
освободившееся место.

В зал пиццерии профессор вошел, когда часы показывали уже двадцать
тридцать: с опозданием, значит, на полчаса. Близоруко оглядел столики (очки
он принципиально не носил). Никого похожего ни на прежнюю Веру, ни на ее
нынешнюю, телевизионную версию, он не заметил.

Подозвал официанта: "Меня здесь должна ждать девушка..."

- Как ваше имя-отчество? - любезно спросил официант.

Профессор назвался.

"Пойдемте.

- радушно улыбнулся тот. - Вас действительно ожидают".

Он провел Полонского к дальнему столику у окна. За ним сидела Вера.
Вблизи было видно, как сильно она переменилась.

Повзрослела. Похорошела. Прекрасно и дорого одета.

Большая тарелка перед ней была наполнена разнообразными закусками.

Вера задумчиво ела, кося глазом в какую-то толстую иностранную газету.

- Извини, я опоздал, - сказал, подойдя, Полонский.

Вера оторвалась от пищи (и от газеты), улыбнулась и оглядела профессора с
ног до головы. Результатом осмотра она оказалась, видимо, довольна.

- Присаживайся.