реакцию -- через мгновение Шубарин опять становился "нечитаемым".
распекал кого-то, прошелся по кабинету.
предупредить и, если хотите, даже приказать: вам не следует появляться в том
городе еще с полгода, однако сегодня я не могу объяснить вам, почему.
Поверьте, это в ваших же интересах. А что касается даты, я не забыл, и на
этот счет дана уже команда. Мы, ваши новые друзья, коллеги по службе,
помянем вашу жену вместе с вами. Впрочем, почему вам нежелательно там
появляться, я объясню недели через две, а может, даже раньше. Что касается
могилы вашей жены, она в порядке. Григоряны, сделавшие такой прекрасный
памятник, -- дальние родственники нашего Ашота; я был там на прошлой неделе
с ним и братьями-скульпторами, за могилой хорошо смотрят, и в печальную
годовщину она не останется без цветов -- пусть ваша душа будет спокойна.
могло быть и речи, да и нездоровилось что-то. Что крылось за всем этим?
Каким орудием он был в руках у Японца? Что тот еще затеял и почему
нежелательно или даже опасно появляться ему в соседнем областном городе, где
он долго пробыл прокурором?
могиле его жены и, как человек деятельный, наверняка с кем-то договорился об
уходе, оставил деньги. Не сомневался он и в том, что и цветы появятся на
могиле в годовщину, как обещано, и самые роскошные, а не жалкие жестяные
венки от общественности, что увидел Азларханов, когда появился в первый раз
на кладбище. Почему-то казалось Амирхану Даутовичу, что умри он сейчас --
неожиданно, скоропостижно, от сердечного приступа, -- похоронят его Шубарин
с Файзиевым с подобающим вниманием и наверняка положат рядом с женой. Не
исключено, что братья Григоряны сделают еще один, возможно, даже общий для
них с Ларисой, памятник, и для этого найдутся и деньги и время, которого так
не хватает этим деловым людям. И поминки справят как положено, и добрые
слова какие-нибудь скажут, и на могилу хоть однажды, но заглянут. Сами
проверят, все ли в порядке с так много знавшим прокурором.
самочувствии. Дважды среди ночи пришлось вызывать "Скорую" -- вот где
по-настоящему Амирхан Даутович оценил опеку Коста. В первый раз, когда
почувствовал себя плохо, он потянулся к стене и слабо ударил по ней кулаком
-- так у них было условлено, на всякий случай. Коста появился тут же -- как
сказали врачи, весьма кстати, вызвал "Скорую" и просидел, не отходя от
прокурора, до утра, пока не стало лучше. Но к концу недели все как-то
образовалось, Амирхан Даутович чувствовал себя прилично и вышел на работу;
об одном жалел -- что не может поехать на могилу жены. С Шубариным они
больше не говорили на эту тему, и прокурор не допытывался, отчего же нельзя
туда ехать; понимал -- придет срок, и он узнает.
день смерти Ларисы, Артур Александрович протянул ему через стол цветную
фотографию, сделанную "Полароидом".
ограды, только памятник. На переднем плане -- несколько роскошных венков из
белых и красных роз; а на самом большом, в центре, из одних белых роз, на
широкой муаровой ленте значилось: "От управления местной промышленности".
На другом можно было прочитать только краткое "От друзей".
подступают к глазам.
неловко, что вы проявляете столько заботы обо мне.
сделать как человек, а теперь уже и как ваш товарищ -- ведь моя жизнь, мое
благополучие отчасти в ваших руках, мы повязаны одним делом, одними целями.
-- Шубарин подбадривающе похлопал прокурора по руке. -- Впрочем, не будем
опережать события. Вечером мы соберемся здесь в закрытом банкетном зале. От
вашего имени я пригласил узкий круг близких вам людей. Так что после обеда
вы поднимайтесь с себе, отдохните, а в восемь я зайду за вами, и мы
спустимся к гостям; надеюсь, сегодня никто не будет опаздывать. -- И они
распрощались до вечера.
день, когда он сидел в здании районной милиции и ждал сообщений от Эркина
Джураева. Прошло всего шестнадцать часов, как не стало Ларисы, и он с
горечью подумал тогда, что к этим шестнадцати он теперь всю жизнь будет
прибавлять часы, дни, недели, годы, а теперь вот набежало пятилетие.
трагедия всей жизни, обернется дополнительно и еще такими крутыми зигзагами
в его личной судьбе. Странно, в свои пятьдесят он после смерти Ларисы
реальной своей жизнью воспринимал только эти последние пять лет, остальное
виделось как сквозь туман, и он с трудом соотносил себя с теми давними
счастливыми днями.
продлиться несколько месяцев, от силы полгода -- на большее он не
рассчитывал: слишком неравными были силы, чтобы долго противостоять
изощренному Шубарину и его компаньонам. А что дальше? Что ожидает его,
когда он сделает последний шаг в задуманном деле, как решил в первый же
вечер, в тот давний и не давний вечер, когда пришли вербовать его в
полутайный синдикат? Чтобы раскрутить то, с чем он придет к властям, нужны
годы и годы -- он-то знал стиль и темпы работы прокуратуры: надеяться, что
жизнь подарит ему такой срок, не приходилось. Даже здесь, под неослабным
вниманием всесильного Артура Александровича, несмотря на полный комфорт и
возможность в любую минуту связаться с профессором в Ташкенте, заполучить
консультацию, а если надо, и самого профессора (не говоря уже о том, что
доступны были лекарства, какие только есть в природе), и то на неделе
пришлось дважды вызывать "Скорую".
давно, тридцать лет назад, еще там, на шаткой палубе эсминца, и сейчас, на
краю жизни, следовало последние дни свои прожить достойно и выполнить свой
долг.
Шубарин. Амирхан Даутович не сомневался, что он уже провел инспекцию в
банкетном зале, отдал последние распоряжения, прежде чем подняться за ним. В
той торжественности, с какой отмечали день памяти его жены, прокурор
усмотрел непонятную для себя значительность события в глазах синдиката --
похоже, и в это мероприятие Артур Александрович вкладывал нужный ему
подтекст. Может, ему хотелось собрать людей, редко встречающихся за одним
столом? А может, кому-то лишний раз нужно было показать единство и, так
сказать, благородство стиля своего консорциума? Впрочем, не стоило ломать
голову -- Шубарин, как всегда, был труднопредсказуем, и все следовало
принимать как есть...
последние недели почти ежедневно бывал в "Лидо". У двери ресторана их
встретил Адик, одетый сегодня несколько торжественнее, чем обычно, он и
провел их в зал. Как только Амирхан Даутович вместе с Артуром
Александровичем вошли в ярко освещенную комнату, собравшиеся, не
сговариваясь, поднялись из-за стола, словно отдавая дань торжественности и
скорбности момента. Прокурора удивил состав собравшихся за столом: кроме
Александра Николаевича Кима и Христоса Яновича Георгади, оказались тут и
Адыл Шарипович, братья Григоряны. Сидели за столом и Ашот рядом с Коста, и
еще несколько неизвестных Азларханову людей -- одни мужчины.
большую цветную фотографию Ларисы, наверное, переснятую из первого альбома,
-- она улыбалась на фоне медресе в Куня-Ургенче, -- снимок этот очень
нравился самой Ларисе. Угол фотографии перехватывала черная муаровая лента
с датами: 1940-1978. О скорбном дне напоминало и множество роз, все только
белые; высокие хрустальные вазы под цветами, наверняка доставленные Икрамом
Махмудовичем на время из магазина, тоже были перетянуты черными лентами,
завязанными в кокетливые банты.
на свое место последним во главе стола; слева от него оказался Азларханов,
справа Икрам Махмудович. За время общения с Шубариным прокурор привык к
хорошо сервированным столам, но этот удивлял роскошью -- чувствовалось, что
Файзиев перетряс не одну спецбазу; ножи-вилки-бокалы вряд ли были казенные
-- опять же, наверное, Файзиев постарался: то ли из дома привез, а может, и
с какой-нибудь обкомовской дачи или резиденции позаимствовал на время.
Амирхан Даутович как-то слышал за обедом, что Георгади, как человек
европейского воспитания, предпочитает столовое серебро и тяжелый голубой
хрусталь -- может, добро из его запасников? И все это организовано в память
Ларисы? Зачем ей было бы все это?..
от этого создавалось ощущение вроде бы официальности, строгости -- впрочем,
как давно заметил прокурор, некая чопорность была в духе Шубарина, а он и
правил бал. Имел Артур Александрович слабость, может, опять же
наследственную или скорее русскую: любил он застолья, любил угощать,
принимать гостей, хотя бражником не был.
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Шилова Юлия