летаргия спадает, как ненужная одежда. Я пошел к Ралу с ощущением
какого-то предзнания и увидел ряд маленьких прямоугольных кувшинов из той
же глины, который скрывались в нише. Я понял, что мы сделали еще одно
крупное открытие, значительный шаг вперед в нашем поиске древних тайн. Эта
мысль в готовом виде возникла в моем сознании, как будто я просто спрятал
раньше эти маленькие кувшины, а теперь заново открыл их.
заметили еще одну необычную особенность. Все видные нам кувшины были
запечатаны, петля из золотой проволоки прикрепляла крышку к самому
кувшину, а на глиняной печати было оттиснуто изображение птицы. Я
наклонился и осторожно сдул пыль с ихзображения на печати. Это был
сгорбившийся гриф, классическая птица из мыльного камня зимбабвийской
культуры, с изображением солнечного диска с расходящимися лучами в
основании. У меня вызвало шок зрелище герба современной Родезии на печати
бесспорно пунического происхождения возрастом в 2 000 лет: все равно что
найти изображение льва и единорога с английского герба на саркофаге
египетского фараона двадцатой династии.
острожностью; фотографировали, прикрепляли этикетки к большим кувшинам,
которые закрывали доступ к нише, и когда убрали их все, обнаружили, что за
ними скрывается пять маленьких кувшинов. Возбуждение мое все время
нарастало, надежда на большое открытие становилась все сильнее. То, что
кувшины спрятаны, печать на них - все свидетельствует о их особом
значении. Как будто я просто тянул время, дожидаясь этого открытия, и я
воспрянул духом. Когда наконец мы смогли достать эти кувшины, я сохранил
эту почетную обязанность за собой, вопреки слабому протесту Рала: "Но ведь
я их нашел!"
попробовал поднять первый из них.
Наверно, прикреплен к полке. - И я еще больше наклонился, ощупывая
пространство вокруг кувшина, чтобы понять, что его там держит. И удивился,
ничего не обнаружив.
высоты своих тощих ног. - Помочь вам?
прикреплен к полке; остальные три тоже.
локти на край полки, я начал поворачивать кувшин в направлении против
часовой стрелки. Потребовалось напряжение всех сил, мышцы на руках у меня
напряглись и вздулись, прежде чем кувшин подался. Он придвинулся ко мне на
дюйм, и я сразу понял, что его удерживало не какое-нибудь крепление, а
собственный огромный вес. Он был в пятьдесят раз тяжелее кувшинов, вдвое
больших по размерам.
помочь.
как новорожденного ребенка, и спустил вниз. Позднее мы установили, что он
весит 122 фунта; в то же время размером он с большую бутылку шампанского.
которые мы применяли для переноски кувшинов. Мы взялись за ручки и понесли
корзину по архиву, в туннель, мимо охранника и к выходу. Я удивился,
увидев, что уже стемнело и в отверстии над изумрудным бассейном видны
звезды.
туннелю и направились к лагерю. Я обрадовался, увидев, что свет в
хранилище все еще горит. Когда мы с Ралом внесли нашу драгоценную ношу,
остальные даже не подняли головы.
Закрывая его своими телами, мы подняли кувшин из корзины и поставили в
центре стола. Потом я повернулся к остальным троим, не отрывавшимся от
работы.
расстеленный свиток, и мы с Ралом терпеливо ждали, пока он не отложил
стекло и поднял голову. Как и я, он среагировал мгновенно. Я увидел блеск
его очков, розовая краска залила лысину, как солнечный свет купол
Тадж-Махала. Он быстро подошел к столу.
дрожала, когда он коснулся глиняной печати. Его тон насторожил женщин, и
они почти бегом направились к нам. Мы стояли возле кувшина почтительным
кругом.
завтра, - невинно предложил я, и обе женщины яростно повернулись ко мне.
показалось на ее лице. - Не надо шутить такими вещами, - строго сказала
она.
помощи кусачек перерезали золотую проволоку, осторожно отделили печать.
Крышка поднялась легко, внутри оказался обычный завернутый в ткань
цилиндр. Однако никакого знакомого неприятного запаха кожи. Элдридж, руки
которого похожи на пару тонких белых свечей, не смог поднять кувшин. Я
осторожно положил его на бок, Элдридж придерживал его, а я вытащил
увесистый свиток. Обертка хорошо сохранилась одним куском.
материал может быть таким тяжелым, но все-таки я с замечательной дрожью
радости ожидал подтверждения.
чистого золота. В шестнадцатую дюйма толщиной, восемнадцати дюймов шириной
и двадцать один фут длиной. Весил он 1 954 унции, общая стоимость
материала свыше 85 000 фунтов. Всего таких свитков пять - 425 000 фунтов,
но это лишь ничтожная часть стоимости содержания.
торопился открыть нам тайны древних. Буквы с большим мастерством были
вырезаны в золоте острым инструментом гравера, отраженный от поверхности
свитка свет слепил читателя.
черной краской из ламповой сажи, потом осторожно протер ее. Теперь каждая
буква четко выделялась черным цветом на золотом фоне. Элдридж поправил
очки и принялся сосредоточенно изучать строчки на пуническом. Потом начал
делать какие-то бессодержательные замечания, бормотать, а мы все теснее
толпились вокруг, как дети в ожидании сказки.
читайте наконец!"
сказал он. И еще несколько секунд заставлял нас ждать, раскуривая
сигарету. Потом начал читать. Тут же стало ясно, что мы выбрали самый
первый свиток из серии и Элдридж читает примечание автора.
Опета. Преврати их в свиток, который никогда не сгниет, чтобы эти песни
могли жить вечно. Чтобы слава нашего народа вечно жила в словах нашего
возлюбленного Хая, сына Амона, верховного жреца Баала и любимца Астарты,
носителя чаши жизни и Топорника богов. И пусть читают его слова и
радуются, как радуюсь я, пусть слышат его песни и плачут, как плакал я,
пусть звучит его смех долгие годы, пусть живет его мудрость вечно.
Пунта и четырех царств, правитель южных мрей и владыка водных путей,
повелитель травяных равнин и гор за ними.
молчали. То, что мы услышали, совсем не походило на сухие перечисления,
торговые записи и приказы совета. Свиток насыщен самим духом, самой сутью
этого народа и этой земли.
почувствовал раздражение при этой неуместной непочтительности.
сигареты в пепельнице, стоявшей рядом, и продолжал читать. Останавливался,
только чтобы дальше развернуть свиток и покрыть его краской; он читал, а
мы слушали, совершенно очарованные. На проворных ногах проходили часы, а
мы слушали стихи, стихи Хая Бен-Амона, звучащие через два тысячелетия.
давно умершего поэта, я ощущал странное душевное родство с ним. Я понимал
его гордость и мелкое тщеславие, восхищался его храбростью, прощал дикий
полет фантазии и совершенно очевидные преувеличения, и его рассказ держал
меня в плену.
осажденного и истекающего кровью, а легионы Сципиона Эмилиуса шли на
приступ со словами "Карфаген должен умереть".
Средиземному морю туда, где ждал у северного берега Африки последний
потомок некогда могущественной семьи Барка Гамилькар с флотом из
пятидесяти семи больших боевых кораблей.
прийти на помощь. Сципион ворвался в город, и Хасдрубал умер с
окровавленным мечом в руке, разрубленный на куски римскими легионерами под
большим алтарем в храме Ашмума на холме.