Что ж приключилось? Воспользовалась его отлучкой? Не боясь, что позвонит,
проверит или сообразив, что из-за города особенно не раззвонишься? И
раньше ее художества замечал, но, чтоб не ночевать... и еще выходка
Настурции, вызывающе принебрегшей им, давила. Дура! Шпындро подскочил.
Если поеду?.. Поеду, чтоб вам всем... Дурища! Лишила себя... он перебрал
флаконы на тумбочке жены, выгреб из ящиков дорогие нераспечатанные
упаковки духов - для себя, для презентов, бог знает для чего.
Бессмысленно, не угадаешь... И все же Наталью отличало врожденное умение
грешить с оглядкой, редкая способность балансировать на грани, не
срываясь. Шпындро, кутаясь в халат, побрел на кухню.
непоправимое, вдруг Наталья лежит сейчас в синеватом свете ламп, в
операционной, над изуродованным телом склонились перебрасывающиеся
односложно люди в шапочках и марлевых повязках, скрывающих нижнюю половину
лица, плоть Наташи кромсают скальпели, рвут зажимы, терзают крючья?..
Игорь Иванович покрылся испариной, представил себя вдовцом, страшно:
порушится раз и навсегда заведенный порядок... но и облегчение
подмигивало: вдовец. Овдоветь не пагубно, наоборот, все пожалеют, может и
одного отправят в забугорье, пусть утешится, а если без новой жены
побоятся, тогда поиск, смотрины, компании и вдруг молодая женщина рядом и
ни единого косого взгляда в спину. Вдовец! Взятки гладки, кодекс чести -
не нарушен. А если выживет калекой, потухшей, вздорной, с выкачанной
недугом волей к жизни, повиснет мертвым грузом на шее Шпындро, тогда
попробуй уйди, брось, откажись - сгноят!
другом конце провода?! Шпындро потащился к аппарату. Никогда еще не звонил
по надобностям, покрывающим кожу мурашками. Наконец пробился: ответили ни
да, ни нет, пусть перезвонит через час. Шпындро улегся, накрылся одеялом с
головой, как малолетка, преграждая путь бедам, и затих в тяжком, не
приносящем облегчения сне.
глаз, на ощупь воткнулся в тапки, ссутулившийся, с мешками под глазами
выбрался в коридор, в коридоре ходики на цепях - ампир, из дворца в
Клагенфурте, находка Крупнякова - отбили половину седьмого утра, когда
отворилась входная дверь. С ночи Шпындро от огорчения и перебора
запамятовал обязательное - набросить цепочку. Аркадьева открыла дверь
своими ключами и сейчас супруги смотрели друг другу в глаза.
укрепило решимость... Лаяться не стану, приказал себе Шпындро, не испытав
и крошечного укола ревности.
инфаркт и скорее всего начальника отправят на пенсию. После полудня
прояснилась таинственность поведения Кругова. Коллега Шпындро не выдержал,
треснул... Кругов развелся и как претендент на выезд не котировался и в
малой степени, теперь не один год отмываться. Вот отчего Кругов поражал
спокойствием, обреченность примирила конкурента с неизбежным поражением. В
тот же день к вечеру Шпындро посекретничал в кадрах: выяснилось, кроме
него и посылать некого, выходило, Филин знал с самого начала, что выезд
Шпындро неизбежен и тянул резину по привычке повелевать, чтоб подчиненный,
не дай бог, не решил, будто так просто все - взял да поехал безо всякой
благодарности. Шпындро не гневался, Филин разыгрывал свою партию, как по
нотам, никто другой не повел бы себя иначе в их кругах.
фирмача и, когда отвозил тяжелую упаковку домой, мелькнуло, что именно
этот вечер он уготовил для свидания с Настурцией... теперь ее отвержение
ухажера значения не имело.
Шпындро уже успел предупредить Наталью, что надо собираться и сборы эти
делали ненужными любые перепалки и выяснения: каждый знал, что привалил
самый крупный выигрыш, остальное - мелочи, забудется, перемелется,
выветрится из памяти бесследно.
изысканный стол со свечами, отметили выигрыш. Шпындро размяк и хотел
по-доброму, не поддевая, выспросить с кем же баловалась жена в ту ночь, но
поймал себя на обнадеживающем - неинтересно! Он не прикидывался, а на
самом деле не испытывал ни малейшего искуса, кто да что. Семечки. В
преддверии открывающихся возможностей глупо портить себе кровь
несущественным.
сыновней черствости: за перипетиями последних дней вовсе выветрилось, что
мать одна, болеет и только сын может облегчить ее участь.
Крупнякова, хотя уступал купцу антиквариата габаритами, замечалась
медлительность и свет покоя в глазах, как у человека с твердым,
обеспеченным будущим, не подвластным козням судьбы.
крылья и воспарял над массами, над знакомцами, прикидывающимися, будто
искренне рады и сгорающими на поверку от нутряного пламени зависти. Пусть
их! И то сказать - обидно! Особенно тем, кто не различал, в чем же Шпындро
превосходит других, какие-такие дарования за ним числятся. И зависть жгла
тем глубже, чем очевиднее становилось: дарований никаких, разве что
подторговывает лояльностью... Всегда верен не тем, кто прав, а тем, кто
сверху. Торговец лояльностью... Пусть их, напридумывают всякое-разное лишь
бы умерить злобу обделенных. Каждый ближнего-удачника норовит в грехе
обвалять, как в куриных перьях, прикидываясь, будто вытянувшему выигрышный
билет отроду писано грешить, а завидующий - святой. А если со стороны
взглянуть?.. Окажется, те чисты, кому и не выпало прикоснуться к желанной
грязишке, а то б еще почище Шпындро выкобенивали...
коммуналка с порога обдала стиркой, мебелью-рухлядью, прогорклым кухонным
букетом, клопиным мором. Мать с трудом растворила толстенную в филенках
створку - маленькая, седая, с просвечивающей кожей, в профиль напоминающая
засушенный листок. Провела сына в комнату, усадила: посреди стола на
скатерти блюдо с его любимыми пирожками. Мать всегда прощает! Шпындро
откусил пирожок, просыпал на пол начинку, виновато улыбнулся. Мать еще не
знает, что он выиграл, не знает, что сын - предмет зависти многих, обошел,
обскакал, вырвался вперед - не остановишь.
заморские дары сына, дешевые, безвкусные, надерганные из фонда подарков
для самых неприхотливых и ничего не решающих, а для матери и вовсе
никчемных; штопор с затейливой ручкой, барометр в кожаном чехле, грошевый
телефон-трубка. Когда дарил, не удержался, расшифровал: на рынке сто
рублей! Мать всполошилась, прижала руки к груди - чур меня чур! зачем
подношения дорогущие? Зачем напрягать бюджет сыновний, человека семейного
в расцвете лет? Шпындро величаво млел: знай наших, щедрость и ему знакома.
вывезенной коробки.
свекровь, портилось настроение, неуспех прилипчив, предостерегала
Аркадьева и муж соглашался, так и есть, кто ж сомневается. Визиты к матери
тяготили, сын испытывал облегчение только покинув старый дом в центре
города, выскочив из подъезда, откуда мальчиком-толстяком выкатывался годы
и годы назад.
что нервы ему трепали изрядно, что выезд всего лишь воздаяние за тяготы
службы и даже зачем-то - по привычке отпираться - приплел про мизерные
оклады в их системе; говорил будто оправдывался, будто и сам понимал как
чудовищно нелепо соотносятся миры коммуналок и шумных международных
аэропортов. Радовался выезду неприкрыто, мысленно уличал мать в
непонимании; трудно давалось осознание разности восприятия жизни им -
мужчиной в соку - накануне выезда и ею - на склоне лет, оставшейся в
одиночестве при сварливых соседях.
меж беседами уминал пироги, не забывая стряхивать крошки с брюк на пол.
Сытность проросла уверенностью, подстегнула желание удалиться, Шпындро
поднялся, подошвы ботинок растирали по паркетинам начинку - яичный желток
и листики капусты.
я плохой сын, но я привезу тебе то, и то... смолчал, поняв, что матери в
отличие от многих, как раз ничего не нужно и вещецентрическая
завершенность рушилась, таяла привычная уверенность в необоримой ценности
даров, приходило непрощенное прозрение: матери все эти годы нужен был он
сам, а не его привозы. Скомканно попрощались, мать, забегая вперед,
проводила до площадки, неловко облобызала; Шпындро молол про прелести
страны назначения, про открывающиеся горизонты благополучия, про новую
страницу и следующую ступень, не чая, как скорее скатиться по лестнице.
Мать отступала к облаку коммунальных запахов, вырывающихся за порог
квартиры, над седым узлом волос краснели, белели, чернели кнопки
разнящихся числом нажатий звонков и Шпындро обостренным слухом,
натренированным на службе распознавать едва шелестящие шепоты, различил
явственно в материнском вздохе:
под грохот запоров массивной двери бывший жилец ринулся вниз.
Роллинс Джеймс
Самойлова Елена
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Витковский Евгений