он знал, что пойдет далеко - ведь шепнул же: "Да хранят тебя твои Боги!"
им своей тревоги. Разве что Апль...
коленки выше ушей. Глаза чернущие, громадные, как у брата, - в воду смотрят,
воды не видят.
- какие заветы?
рядом на камень. Действительно, не объяснять же этому ребенку, что они с
первой же ночи женаты по всем земным и, надо думать, тутошним правилам. Но
ведь Инек не ребенок. Он-то все понимает. Неужели он мог заподозрить, что ей
нужно еще что-то, какие-то там обряды, благословения? Еще что-то, кроме него
самого?
Напиток Жизни, - наставительно, как взрослая, проговорила Апль. - И только
тогда Боги дарят им маленького-родненького. Так что все, что просто так, без
чаши с Напитком, - это не считается, это баловство, игрушки для
старшеньких...
"маленьком-родненьком" как-то не приходила ей в голову. Все одиннадцать
маленьких были в равной степени для нее родненькими, и ей как-то хватало
забот с ними по горло.
смущение, проговорила она.
голову и впервые посмотрела на девушку огромными, как у черкешенки, глазами.
- Не бойся, старшенькая-светленькая, Инебел знает подземный ход в Храмовище.
храмовые лабиринты. Один против сотен, а может быть, и тысяч жрецов. Ведь
две смерти он оставил позади, так нет - пошел навстречу третьей! Пошел,
потому что поверил своим законам. Поверил своим жрецам. Достали-таки они
его.
дальнем уголке мозга пронеслось: хорошо, что здесь такая ровная плюшевая
лужайка - ведь придется вот так ходить от стены к стене еще много-много
часов... Да нет, ходить некогда, уже село дневное солнце - надо же, привыкла
- "дневное"! - и нужно начинать вечернюю жизнь, уроки и рассказы, и вчера в
темноте они долго и безуспешно придумывали вместе с Инеком новые кемитские
слова - ведь у них нет вообще таких слов, как "одиннадцать", "двенадцать",
"двадцать", "сто", и придумывать их на Земле было бы просто грешно, вот Инек
и взял это на себя, но математическим словотворчеством он занимался крайне
несерьезно - ну, никак не располагала к тому обстановка, и Кшися,
вознамерившаяся было подвигнуть его на создание азов кемитской арифметики,
вдруг поймала себя на том, насколько они оба далеки от всего, что поддается
логике, особенно математической... "Срам! - яростным шепотом возмущалась
она. - Ты погрязнешь в серости, ты до седых волос не дойдешь даже до
простейших табличных интегралов..." - "А что такое ин-те-грал?" - спрашивал
он, произнося земное слово, как заклинание, и она говорила: "Интеграл - это
вот что" - и рисовала губами на его груди нежный, плавно льющийся знак, и
Инебел задыхался, как умел делать только он один, и она возвращала ему жизнь
и дыхание, как научилась делать только она одна...
кто-то из мальчиков, - мы спустимся в рощу и наберем тебе стручков и орехов
на ужин...
пути по змеиным скользким тропам - уже затеплились гирлянды огней,
очерчивающие бесчисленные арочки, переходы и лесенки Колизея, так что если
подобраться к опушке леса, что лежит между городом и подножием Белых гор, то
сквозь вечерний туман этот маленький кусочек Земли покажется всего-навсего
мерцающей в полумраке радиолярией... А ведь она - первая, кто мог бы увидеть
Колизей со стороны. Не считая обитателей "Рогнеды", естественно. Хотя с
"Рогнеды" смотрят сверху, а это совсем другая точка зрения. А из Колизея уже
смотрят - изнутри.
непосредственную видимость!
двух последних ритуальных эпопей, дважды не сгоревший в огне! Они помогут
ему, если что-нибудь случится и в третий раз. Как они его называли? А,
"кемитский Пиросмани". Они помогут, помогут, помогут ему, ведь у Абоянцева
есть такое право - право на единоличное решение в экстремальной ситуации.
отсиделся в сторонке.
человечков-кузнечиков, загнала в пещерку, укрыла, объявила отбой без
вечерних сказок. Закуталась в меховое одеяло и села у входа в детскую,
положив подбородок на коленки. Темнота наступила мгновенно, как это всегда
бывает после захода луны, и бродить по траве уже как-то не тянуло. Сверху, с
откоса, сорвался камень, потом, выразительно чмокая присосками, пополз
кто-то крупногабаритный, но не удержался на крутизне, сорвался и сырым комом
шмякнулся оземь.
не напоминающий смех, и скатился в ручей, оставив после себя густой запах
парного молока. Белого-белого молока...
Инебел, и начинаем собираться, а как только появляется эта бредущая к нам
пара - снимаемся с места. И больше никаких оттяжек. Пора начинать жить
по-человечески. Пусть первое время - в таких же пещерах, но с посудой.
Строим печь. Обжигаем горшки. Прикармливаем гадов, организуем молочную
ферму. Человечкам-кузнечикам нужно много молока и фруктов. Впрочем,
фруктовые рощи здесь повсюду..." Она невольно прислушалась: внизу, у
подножия белых скал, шумели широколиственные стручковые деревья. Издалека
это напоминает шум моря. А может, уйти к морю? Отсюда километров четыреста.
Это непросто. И потом, на побережье не наблюдалось ни одного кемитского
селения.
Кто-то сказал в Колизее: "Отжившие свое боги и пассивная, неопасная
религия..." Ага, в самую точку. Мертвецы тоже неопасны, они ничего не могут
сделать. Только убить - трупным ядом.
прилегла у стеночки. Но стоило ей лечь, как неведомо откуда взялась
томительная, нудная боль, которая наполнила собой каждую клеточку, и все
тело заныло, застонало, не находя себе места, и, словно оглушенная тупым
ударом, Кшися даже не сразу поняла, что это - не физический недуг, а просто
впервые испытанная ею смертная мука того одиночества, когда не хватает не
всех остальных людей, а одного-единственного человека. "Не-ет, - сказала она
себе, - так ведь я и до утра не доживу..." - и вдруг совершенно неожиданно и
непостижимо уснула, закутавшись с головой в красно-бурый непахучий мех.
запрыгал сорвавшийся камешек. И еще один. И шорох. По тропинке подымались.
бежать навстречу, ноги не держат. Прислонилась лопатками к остывшему за ночь
камню и как-то до странности безучастно смотрела, как раздвигается плющ, и
чтобы не позволить себе ничего подумать, она начала повторять - может быть,
даже и вслух: "Сейчас выйдет Инек... сейчас выйдет Инек... сейчас..."
показалась смутная, расплывающаяся фигура - Инебел, и за руку он вывел еще
одного Инебела, и следом вынырнул третий, и все они, держась за руки,
неуверенно двинулись к ней, и походка у каждого из трех Инебелов была
разная, и они остановились, и тоненький голосок Апль произнес:
Тамь, ее глаза различают только день и ночь, и поэтому она слышит все звуки
и запахи.
утреннем золотом сиянии перед нею стояли три съежившиеся уродливые фигурки,
полиловевшие от холода и усталости.
конечно. Отогрейтесь немного, и мы начнем собираться. Как только придет
Инебел, мы двинемся на другую стоянку.
Инебел идет следом, сейчас будет здесь...
Юрьев Сергей
Орловский Гай Юлий
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Контровский Владимир
Шилова Юлия