Откуда-то вынырнула зеленая мышь, потом розовая, голубая. Мыши
раскачивались на веревках, грызли хлеб и сыр. Аккуратно нарезанные кусочки
великолепной пищи торчали в специальных зажимах. Тимофей не мог смотреть
на это без головокружения.
микрофон прислушивался к веселому писку, приборы передавали вниз на Землю,
не холодно ли мышатам, хватает ли воздуха, не прибавить ли кислорода? Ну
конечно, - вон куда потянулась трубка из оранжереи. Этим же кислородом
дышал и одноглазый. Своим именем Тимофей не хотел называть пса даже
мысленно.
конечно, далекое, но существа они живые, веселые. Чувствуют себя
прекрасно, прыгают, резвятся, перебрасываются бананами. Рядом с окошком
лежит апельсин.
пересохли, пить хочется. Дразнится обезьяна проклятая, содрала
апельсиновую кожу и брызжущие соком дольки бросает в окошко. Мякоть
шлепается о стекло, и топкие обезьяньи пальцы размазывают ее по
поверхности.
одной из них - темная, на другой - в большую клетку. Видно, это сделано
затем, чтобы лучше различать обезьян в телевизоре. Под куртками, наверное,
датчики. А вон и кабели прикреплены к поясам.
апельсинами? Впрочем, если "Унион" поднимется выше, где не будет тяжести,
то вода выскочит из сосуда и шариком поплывет в пространстве. Попробуй
тогда напейся.
размазывала апельсины по стеклу, надоело это занятие, она потянулась к
резиновой соске, торчащей из стены.
встанет совсем вертикально. Бабкин находился внизу, неподалеку от
двигателей, и уже всерьез подумывал о том, как, он сможет возвратиться в
центральную кабину. Неужели придется карабкаться вверх? Во всяком случае,
по ближайшей радиальной трубе не доберешься.
повернуть в более пологую радиальную трубу. Надо торопиться, иначе совсем
замерзнешь.
еще какие-то растения, кролики шевелят розовыми носами, порхают птицы.
них без стекол. В камерах - никакой живности, нет ни воды, ни кислорода.
Но как бы хорошо протянуть руки навстречу теплому солнышку и хоть немного
согреться!..
они служат для измерения интенсивности солнечных лучей, проходящих сквозь
разные стекла. В одной камере стекло зеленоватое, в другой золотистое... А
вот и совершенно прозрачное, как хрусталь. Здесь нет фотоэлемента.
Наверное, не успели поставить.
к камере с фотоэлементами. По их поверхности бегают тени. А что, если
таким способом просигнализировать вниз? Закрывая и открывая один из
фотоэлементов, Тимофей передает знакомый всем сигнал бедствия. Затем, на
всякий случай, машет рукой над другим фотоэлементом, над третьим.
никчемность своей затеи. Ведь система приборов включается на какие-то доли
секунды, чтобы послать сигналы на землю. Разве угадаешь, когда это будет?
Он оставил приемник включенным, но никаких своих сигналов не слышал. В
конце концов, неизвестно, по какому каналу должны передаваться показания
фотоэлементов.
острую боль, точно их обварили кипятком. Вероятно, прозрачное стекло
иллюминаторов не защищало от ультрафиолетовых лучей. Здесь, наверху, где
почти нет воздуха, эти лучи могут уничтожить все живое. Почему же раньше
он не додумался? Теперь кожа будет слезать, как у некоторых чудаков,
любящих до потери сознания загорать на пляже.
коридору и мельком заглядывает в камеры. Возле одной невольно
останавливается. Еще бы: глядит на тебя какая-то оскаленная морда в
прозрачном колпаке.
костюме из голубой, плотной ткани с ремнями кто-то тащит к креслу. Ремни
тянутся как будто бы в соседнюю камеру. Но Тимофей понимает, что никого
там нет, ремни уходят под кресло и, вероятно, наматываются на барабан,
который поворачивается по приказу с земли. От шарообразного колпака
тянутся толстые резиновые трубки. Вполне возможно, что у Яшки-гипертоника
изучается газообмен.
ремнями. Но вот у Яшки начинает пухнуть живот. Бабкин глазам своим не
верит:
знать мое мнение, то это совсем не больно. Сидеть, Яшка, сидеть!
Издеваются над животным, а зачем, неизвестно.
давлении.
уже становится ясным. Испытывается противоперегрузочный костюм. В нем есть
резиновые баллоны, они заполняются сжатым воздухом, давят на живот и ноги,
чтобы при перегрузке не отливала кровь от верхней части тела.
он в кресле... С ним ничего не случится... А со мной... Спасибо, хоть
предупредили".
неприятное, Тимофей смотрит, как расположено Яшкино кресло, садится на
жгучий морозный пол, вытянув ноги в том же направлении, как и Яшка,
охватывает голову руками и замирает.
вздохнешь, - и диск стремительно вырывается в пустоту.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Самая короткая, но существенная, потому что автор не
- Дяденька, а дяденька! - звенит над ухом тонкий мальчишеский голосок. -
Чего это с вами? - И холодная вода льется в рот.
живые глаза светятся сочувствием и любопытством.
голову и подносит кружку ко рту. Вадим делает несколько глотков и
пристально смотрит на мальчугана, как бы желая убедиться, не сон ли это?
трусиках, загорелый, похожий на негритенка. Голова в мелких завитушках,
словно обтянутая каракулевой шкуркой.
надо немножко. - И, выплеснув остатки, побежал к высокому обрывистому
склону.
корни деревьев. Повисая на одной руке, он поворачивался к Багрецову и
улыбался.
было труднее - боялся расплескать воду, поэтому приходилось держаться не
только рукой, но и цепкими, как у обезьяны, ногами. Наконец он спрыгнул на
траву, ухитрившись не пролить ни капельки.
тем более сейчас он бы не смог проделать такое путешествие. Он огляделся.
орел-разведчик спланировал. Вот он лежит рядом, с поломанными крыльями.
Днем он кажется жалким и отвратительным.
него пиджак, чтобы промыть рану, но Вадим остановил: