Чтение 49–й страницы книги ~Наложницы ненависти~

— Пошел ты!

Уйбуй засунул палец в рот и знаком показал, что ему требуется виски.
Пара стаканчиков. Едва он отправил их по назначению, как зазвонил мобильный
телефон.

— Копыто?

— Ша, — подтвердил уйбуй.

— А что у тебя с голосом?

— Палеш шошу.

— Больше заняться нечем?

— Шпящий шебя пошери! — Копыто вытащил изо рта поврежденный орган,
тщательно осмотрел едва затянувшийся порез и снова взялся за телефон: — Алло...

— Это кто звонит? — встрял любознательный Иголка.

— Артем Головин.

—Упс!..

Удачливый наемник пользовался у Красных Шапок завистливым уважением.

— А чего он звонит? — немедленно поинтересовался Иголка.

— Может, типа, в плен решил сдаться? — предположил Контейнер.

— Артем за рыцарей не воевал никогда.

— А мы, типа, с кем воюем?

— Какая разница?

— С рыцарями и воюем.

— А за наемника большой выкуп полагается?

— Да, Копыто, — Иголка повернулся к уйбую, — ты Артему скажи, что если
он решил сдаться в плен, то пусть сразу насчет выкупа побеспокоится.

— И никаких, типа, кредитных карточек, — рубанул Контейнер. — Только
наличные!

— Артем, — опомнился Копыто, — а ты чего звонишь?

— Подработать хочешь?

— Как подработать? — вздохнул уйбуй и горестно поведал: — Мы ведь
воюем, блин. Кувалда сказал, как только королева отдаст приказ, мы немедленно
едем спасать Зеленый Дом. — В голосе Красной Шапки засквозили панические нотки.
— Будем воевать с тварями Кадаф, мля.

— Не мели вздор, — холодно оборвал уйбуя наемник, — у меня мало
времени. Есть возможность быстро заработать тысячу.

— На каждого?

— На всех.

— Для военного времени, господин наемник, ваше предложение выглядит
вздором, — солидно пробасил Копыто. — Мы на мародерстве больше заработаем.

Бойцы посмотрели на уйбуя с уважением: построить столь сложную и
красивую фразу у Красных Шапок считалось делом очень непростым.

— Сейчас, насколько я понимаю, вы в кабаке.

— А это уже не твое дело!

— Значит, так: тысяча наличными, и девять гранатометов в придачу. -
Если откажешься, я позвоню уйбую Панцирю, он, я слышу, за соседним столиком
пьянствует.

— Не надо никому перезванивать! — Копыто даже вспотел от напряжения:
девять гранатометов в военное время можно будет перепродать с большой выгодой.
Да еще наличные...

— Соглашайся, — торопливо зашептал подслушавший насчет гранатометов
Иголка, — повоевать мы всегда успеем.

— Не учи меня вести деловые переговоры, — прошипел уйбуй и высокомерно
спросил: — Разряженные небось гранатометы?

— По одному выстрелу в комплекте.

— И все?!

— Ты мне надоел...

— Ладно, ладно, уже и пошутить нельзя, — заюлил Копыто. — Что мы должны
делать?

Бастион Лучников, штаб-квартира ложи Горностаев. Москва, Варшавское
шоссе, 4 августа, суббота, 17:51

Расставшись с Сантьягой, Франц вернулся в Бастион, поднялся в кабинет
Себастьяна и долго, очень долго стоял у раскрытого настежь окна. Далеко внизу
по забитому в обе стороны шоссе ползли разноцветные автомобили, разгоряченный
асфальт выпускал в воздух щедрые потоки жара, который долетал даже досюда, но
рыцарь не обращал внимания на царившую в городе духоту.

Сначала старый де Лок: «Сынок, тебе пора повзрослеть, потерять трон,
находясь в шаге от него, — это нонсенс, за такие вещи надо держаться зубами»;
теперь комиссар. Оба они, преследуя разные цели, тем не менее толкали его к
одному: мятеж. Надо бросить открытый вызов великому магистру и взять власть
силой. Сейчас, в самое трудное время для Ордена.

«Самое трудное впереди, — поправил себя Франц. — Сантьяга не
оговорился и не лгал, он прямо сказал: катастрофа близка. И мое решение ничего
не изменит».

«Ты уверен? Возможно, твое предательство и станет одним из элементов
разгрома».

— Не станет!

Задумавшийся де Гир понял, что последнюю фразу произнес вслух, и ее
услышал вошедший в кабинет магистр Горностаев.

— Почему не станет?

— Что сказал нав?

— Он... — Франц посмотрел в глаза Себастьяна. — Он сказал, что союз
между Темным Двором и Зеленым Домом будет заключен еще до заката.

— Так и должно было произойти, — пожал плечами де Лок. — Появление
гиперборейцев заставило навов думать о своей шкуре. Леонард обречен.

—Но я...

— А ты обязан сохранить для Ордена лучших рыцарей, — жестко произнес
Себастьян. — Даже ценой предательства. Те, кто пойдет за тобой, имеют шанс
уцелеть... Сантьяга обещал это?

—Да. — Франц помолчал. — Он сказал, что против меня и тех, кто пойдет
за мной. Темный Двор ничего не имеет.

— Значит, собирай тех, кто готов идти за тобой. Это твой долг. —
Магистр Горностаев вздохнул. — Что потребовал нав взамен?

— В том-то и дело, что ничего, — медленно ответил Франц и отвернулся.
— Боюсь, дядя, мы уже сделали все, чего добивался Темный Двор. Теперь они
намерены не доводить дело до геноцида.

Де Гир прошелся по кабинету и сел в кресло магистра:

— Распорядись, чтобы сюда доставили репортеров «Тиградкома». Я должен
сделать важное заявление.

Глава 7

Годы, века, тысячелетия были жестоки к нему.

Годы, века, тысячелетия вымотали его организм и подточили его силу.

Годы, века, тысячелетия наложили на него свой тяжелый отпечаток. Но
они не могли изменить его.

Ничто в этом мире не могло изменить его.

— Ненависть! Она ведет вперед, она сокрушает все и вся! Ненависть —
это победа! Это кровь врага и его страх! Это наша воля, перед которой склоняют
головы! Ненависть, вот в чем наша сила!!

Азаг-Тот замолчал и оглядел внимательно слушающих иерархов. Новых
иерархов. Созданных им из ничего. Заботливо наиденных среди моральных отбросов
общества и заботливо воспитанных в духе философии Кадаф. Лев Бронштейн, Дев
Роэенфельд, Овсей-Герш Радомысльский... Они были далеки, страшно далеки от
магии, но ненависть полыхала в их душах чудовищным лесным пожаром. Они не были
похожи на прежних слуг Азаг-Тота, но нечеловеческая жестокость, туманившая их
не золотые — увы! не золотые — глаза, делала их подлинными гиперборейцами.

Ненависть и безудержная жажда власти. Испепеляющее желание взобраться
на вершину заставляло их строить лестницу из черепов. И с их помощью Азаг-Тот
сумел вознестись почти так же высоко, как тысячи лет назад.

— Мы выше каждого червя, который служит нам! Они недостойны даже нашей
жалости! Цель их никчемных жизней — служить нам! Вам позволено делать с ними
все, что вам угодно! А вашим слугам позволено делать все, что угодно, с прочим
быдлом!

— Толковых слугу нас немного, — буркнул Овсей-Герш.

— Ищите! — вскинулся Великий Господин. — Ищите зубастых червей!
Отделяйте их от стада! Натаскивайте! Дайте им почувствовать запах крови! У нас
нет времени убивать самим: слуги должны делать это за нас! Убивать каждого, кто
против! Убивать каждого, кто хоть на секунду усомнится в том, что вы — высшие!
И чем бессмысленней и беспощаднее будет насилие с вашей стороны, тем быстрее и
лучше усвоят они понимание величия ненависти!

— Местное быдло весьма подвержено влиянию попов, — заметил Розенфельд.
— Эти сказки, которыми их снабдили наши предки, мешают им полностью воспринять
величие замыслов партии.

— Хороший поп — мертвый поп! — подал голос Бронштейн. — Он достоин
смерти самим фактом своего существования.

«А этот Лев шустрый, — усмехнулся про себя Азаг- Тот, - Этот Лев
будет рвать зубами! Купаться в крови!»

Великий Господин давно заприметил маниакальное желание Бронштейна
встать на один уровень с ним. Возвыситься. Затмить собой. На всех совещаниях
Лев выдвигал самые радикальные идеи. Если Азаг-Тот требовал расстрелять сотню
заложников, Бронштейн настаивал на двухстах, если Азаг-Тот намекал, что сажать
врагов на кол в двадцатом веке не принято, то Бронштейн указывал на потрясающий
воспитательный эффект публичного проведения подобной экзекуции. Войска, которые
курировал этот Лев, отличались самой дикой жестокостью, он явно задался целью
доказать всем, что именно он, Бронштейн, ведет за собой партию. Но Великий
Господин пока не трогал Льва: его неуемная ненависть подталкивала остальных
иерархов, не давала им забыться, почить на лаврах, требовала новых побед и
новых жестокостей.

— Надо отдать войскам приказ подвергать попов публичному сожжению! —
предложил Бронштейн. — Я искореню этот рассадник! Кровью у меня умоются!!

— Подобные вещи надо делать постепенно, дорогой, — негромко бросил