сколько хотите его колдовством, раз вы в него верите. Я же уподобляюсь
нашему капеллану, который поручает свою душу богу и не пытается понять
непонятное; я прибегаю к помощи разума, но не силюсь постичь то, что
найдет когда-нибудь естественное объяснение, но пока еще нам непонятно.
Одно несомненно в злосчастной судьбе моего кузена: его разум оконча-
тельно перестал работать, а воображение так распустило свои крылья в его
мозгу, что череп того и гляди треснет. Что же скрывать! Надо прямо упот-
ребить то слово, которое мой бедный дядя Христиан, стоя на коленях перед
императрицей Марией-Тереэией (она ведь не способна удовольствоваться по-
луответами и полуутверждениями), принужден был произнести, обливаясь
слезами: "Альберт фон Рудольштадт - сумасшедший, или, если хотите, чтобы
звучало приличнее, душевнобольной".
ла на же впечатление скверного, бессердечного существа. Но она силилась
все же оправдать ее в своих глазах, представляя себе, что должна была
выстрадать эта девушка за полтора года такой печальной жизни, полной
бесконечных тревог и волнений. Потом, возвращаясь к собственному горю,
она подумала: "Как жаль, что я не могу объяснить поступков Андзолето су-
масшествием. Потеряй он рассудок среди упоений и разочарований своего
дебюта, я, конечно, не перестала бы любить его; и если бы его неверность
и неблагодарность объяснялись безумием, я по-прежнему бы его обожала и
сейчас же полетела бы ему на помощь".
своей двоюродной сестры относительно его умственного расстройства. Но
вот в один прекрасный день, когда капеллан, совершенно того не желая,
чем-то раздосадовал его, он вдруг стал говорить что-то бессвязное и,
словно заметив это сам, выскочил из гостиной и заперся в своей комнате.
Все думали, что он долго пробудет у себя, но через час, бледный и истом-
ленный, он вернулся в гостиную, стал пересаживаться с одного стула на
другой, несколько раз останавливался возле Консуэло, по-видимому, обра-
щая на нее не больше внимания, чем в предыдущие дни, и наконец, забив-
шись в глубокую амбразуру окна, опустил голову на руки и остался недви-
жим.
ки, и она спешила начать его, шепотом объясняя Консуэло, что хочет таким
способом выпроводить эту зловещую фигуру, от которой веет могильным хо-
лодом и которая убивает в ней всякую веселость.
нату. Для аккомпанемента достаточно будет вашего спинета. Если граф
Альберт действительно не любит музыки, зачем же нам увеличивать его
страдания и тем самым страдания его родных?
сы, оставив дверь открытой, поскольку там немного пахло угаром. Амелия
собралась было, как всегда, выбрать эффектные арии, однако Консуэло, на-
чавшая уже проявлять строгость, заставила ее взяться за простые, но
серьезные мелодии духовных сочинений Палестрины. Молодой баронессе это
пришлось не по вкусу: зевнув, она раздраженно заявила, что это варварс-
кая и снотворная музыка.
спою несколько отрывков, чтобы показать вам, как чудесно написана эта
музыка для голоса, не говоря уже о том, что она божественна по своему
замыслу.
дил эхо в старом замке; прекрасный резонанс его высоких холодных стен
увлек Консуэло. Ее голос, давно молчавший, - молчавший с того самого ве-
чера, когда она пела в Сан-Самуэле, а затем упала без чувств от изнемо-
жения и горя, - не только не пострадал от мук и волнений, но стал еще
прекраснее, еще удивительнее, еще задушевнее. Амелия была восхищена и
вместе с тем потрясена: она поняла наконец, что не имеет ни малейшего
представления о музыке и что вообще вряд ли когда-либо чему-нибудь нау-
чится. Вдруг перед молодыми девушками появилось бледное, задумчивое лицо
Альберта. Все время, пока продолжалось пение, он, удивленный и растро-
ганный, неподвижно стоял посреди комнаты. Только окончив петь, Консуэло
заметила его и немного испугалась. Но Альберт, став перед ней на оба ко-
лена и устремив на нее свои большие черные глаза, полные слез, восклик-
нул по-испански, без малейшего немецкого акцента:
Отчего вы так называете меня, граф?
му что мне в моей печальной жизни было обещано утешение, а ты и есть то
утешение, которое господь наконец посылает мне, одинокому и несчастному.
музыка могла оказать такое магическое действие на моего дорогого кузена.
Голос Нины создан, чтобы творить чудеса, это правда, но я не могу не за-
метить вам обоим, что было бы учтивее по отношению ко мне, да и вообще
приличнее, говорить на языке, мне понятном.
его невестой. Он продолжал стоять на коленях, глядя на Консуэло с невы-
разимым удивлением и восторгом, все повторяя растроганным голосом:
свою подругу.
страшном смущении ответила Консуэло. - Но, мне кажется, нам нужно покон-
чить с пением, - продолжала она, - видимо, музыка слишком волнует сегод-
ня графа.
моей жизни конец, и я не захочу более возвращаться на землю!
позвали слуг, чтобы унести его и оказать ему помощь.
слуг, переносивших его, бросились искать один - капеллана, являвшегося
как бы домашним врачом, а другой - графа Христиана, приказавшего раз
навсегда предупреждать его о малейшем недомогании сына, обе молодые де-
вушки - Амелия и Консуэло - принялись разыскивать канониссу. Но прежде
чем кто-либо из этих лиц успел прийти к больному, - а они сделали это не
теряя ни минуты, - Альберт уже исчез. Дверь его спальни была открыта,
постель едва смята, - его отдых, по-видимому, продолжался не более мину-
ты, все в комнате находилось в обычном порядке. Его искали всюду и, как
всегда бывало в подобных случаях, нигде не нашли. Тогда вся семья впала
в мрачную покорность, о которой Амелия рассказывала Консуэло, и все ста-
ли ждать в молчаливом страхе (вошло уже в привычку его не выказывать),
трепеща и надеясь, возвращения этого необыкновенного молодого человека.
шедшую в комнате Амелии, но та успела уже все рассказать, описав в самых
ярких красках внезапное и сильное впечатление, которое произвело на ее
кузена пение Порпорины.
чтобы он никогда больше не слышал моего пения, а во время наших уроков с
баронессой мы будем так запираться, что ни единый звук не долетит до
ушей графа Альберта.
но, к сожалению, не от меня зависит сделать ваше пребывание у нас более
приятным.
ло, - и не желаю иного удовлетворения, как заслужить ваше доверие и
дружбу.
ку, длинную, сухую и блестящую, как желтая слоновая кость. - Но послу-
шайте, - добавила она, - я вовсе не думаю, чтобы музыка была действи-
тельно так вредна моему дорогому Альберту. Из того, что мне рассказала
Амелия о сцене, происшедшей сегодня утром в ее комнате, я, наоборот, ви-
жу, что его радость была слишком сильна. Быть может, его страдание было
вызвано именно тем, что вы слишком скоро прервали ваши чудесные мелодии.
Что он вам говорил по-испански? Я слышала, что он прекрасно владеет этим
языком, так же как и многими другими, усвоенными им с поразительной лег-
костью во время путешествий. Когда его спрашивают, как мог он запомнить
столько различных языков, он отвечает, что знал их еще до своего рожде-
ния и теперь лишь вспоминает их, так как на одном языке он говорил тыся-
чу двести лет тому назад, а на другом - участвуя в крестовых походах.
Подумайте, какой ужас! Раз мы ничего не должны скрывать от вас, дорогая
синьора, вы еще услышите от племянника немало странных рассказов о его,
как он выражается, прежних существованиях. Но переведите мне, вы ведь
уже хорошо говорите по-немецки, что именно сказал он вам на вашем родном
языке, которого никто из нас здесь не знает.
Тем не менее она решила сказать почти всю правду и тут же объяснила, что
граф Альберт умолял ее продолжать петь и не уходить, говоря, что она
приносит ему большое утешение.
но это слово? Вы ведь знаете, тетушка, как много оно значит в устах мое-
го кузена.
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Марко Джон
Суворов Виктор
Распопов Дмитрий