Чтение 49–й страницы книги ~Дикое поле~

и подрастания молодой травки, столь любимой скакунами, или подниматься в седло
и следовать за Гиреем, - но Менги-нукера, способного создавать глиняных людей и
командовать ими, Девлет увозил вперед.

Степь наполнилась движением. Беи, отчаянно ругаясь, торопили нукеров и
невольников сворачивать стоянки и грузить повозки. Не имеющие с собой иного
добра, кроме чересседельных сумок, сельджукские отряды просто поворачивали
головы коней и верблюдов вслед за передовым отрядом, богатые стамбульские
чиновники гордо поднимались на спины быстрых аргамаков, следуя за отрядом
Кароки-мурзы немного поодаль.

Поскольку далеко не все рода считали, что поход начнется сейчас, а не
через несколько недель, то не все сотни смогли быстро сняться с места, и
огромная орда, катящаяся на север, заняла не только десятки верст в ширину, но
еще и несколько дней в длину. Однако Девлет не оглядывался. Он помнил, каково
было пробиваться через грязь в прошлую весну, и теперь стремился полностью
использовать морозные дни, дарованные Аллахом.

Через десять дней войско вышло на берег Северного Донца. Широкая река
уже успела вскрыться, но из берегов пока не выходила. Либо успела вернуться
после половодья назад, в привычное русло. Отряды Кароки-мурзы и сотни
Девлет-Гирея с ходу прошли через хорошо известный многим поколениям степняков и
местных купцов зигзагообразный брод, поставив шатры уже на другом берегу.

Четыре дня ждал бей отставшие отряды, греясь в своем шатре у огня и
угощая нагоняющих его командиров вареной бараниной. Теперь уже никто не
рисковал давать ему советы или противоречить гиреевской воле.

Все поняли: будет так, как он решил, или не будет вообще. Недовольные
могут поворачивать назад, а он продолжит поход, пусть даже с ним останется три
тысячи воинов из шестидесяти тысяч.

Поворачивать назад не хотел никто, а потому, когда вечером пятого дня
Девлет приказал двигаться дальше ночью - ногайцы снялись с места и покатили
вперед в кромешной тьме, с трудом угадывая дорогу в свете далеких звезд. В
степь пришла весна, снег растворился в земле, превратив ее в непроходимое
месиво, - но после полуночи зима ненадолго возвращалась в свои недавние
владения, и татары стремились как можно полнее использовать эти часы, заставляя
упряжных меринов бежать довольно бодрой рысью. Днем отдохнут.

После изнурительного перехода в пять ночей передовые разъезды начали
встречать среди земляных пространств проплешины плотного дерна, не дающего
почве превращаться в грязь. Еще несколько десятков верст - справа и слева стали
встречаться распускающие молодую листву рощицы, а многолетняя трава сплелась в
единый плотный ковер.

Все! Самое трудное осталось позади.

Девлет-Гирей приказал нукерам ставить шатры и дал войску, уже
начинающему путать день и ночь, три дня отдыха. И только после этого отдал
приказ двигаться вперед - но уже по всем правилам. С передовыми дозорами и
сотнями прикрытия впереди, с отрядами, защищающими обозы, и сотнями,
прикрывающими тылы. А если бей никого не выставил на крылья - то только потому,
что наступающая орда захлестнула все пространство от Оскола и до Северного
Донца, опираясь своими краями на полноводные реки.

Словно половодье, так и не наступившее в этом году, татарская конница,
освобождая проезжий тракт бесконечным обозам, сама затекала во все дорожки,
тропы и мелкие тропинки, огибая дубовые боры и лиственные леса лугами и полями,
еле вмещаясь между узкими и широкими перелесками, тянущимися вдоль ручьев, в то
время как вечно голодные кони жадно сжирали ивовые и рябиновые кустарники, не
довольствуясь только-только проглядывающей из земли молоденькой травкой.

Они встречали на своем пути опустевшие селения и усадьбы, следы
торопливого бегства и брошенное на потраву ломаное или постаревшее барахло. Но
мелкое корыстолюбие затаившихся по щелям окраинных мужиков не вызывало у них
досады. Они шли в Московию, с самую сердцевину русских земель - земель, уже
давно нетронутых, зажиревших, разбогатевших, битком набитых сладкими девками и
работящими смердами, только и ждущих себе хорошего хозяина.

Мимо замерших в ужасе южных крепостей и городков катился непрерывный
поток одетых в кольчуги и куяки, колонтари или просто хорошо простеганные
халаты нукеров, некоторые из которых, по бедности, нацепили даже немецкие,
венгерские и французские кирасы, что целыми возами собирали на полях сражений
янычары, потом по дешевке продавая заезжим купцам.

Шестьдесят тысяч воинов привел с собой великий бей Девлет-Гирей!
Шестьдесят тысяч! Число, невиданное доселе в южнорусских степях. Число, в
которое не могли поверить сами крымские татары - потому как, кажется, и не
проживало столько мужчин в Крымском ханстве.

Один месяц понадобился им, чтобы пройти степными и лесными дорогами
почти тысячу полновесных верст от богатых крымских виноградников до черты,
которой еще молодой царь Иван обозначил давнишние границы Московского
княжества, и остановиться перед первым русским городом, который невозможно
обойти. Потому, что проведенная Иваном Грозным черта выглядела на деле как
высокий, ощетинившийся кольями вал, либо непроходимый лесной бурелом.

Здесь, растекшись на несколько километров в разные стороны, наконец и
остановилось татарское войско, обозначив свое присутствие сонями шатров:
широких, укрытых поверх войлока шкурами, ногайских, остроконечных сельджукских,
полотняных, растянутых на веревках и шестах - богатых османских беев.

Лихие конники носились вдоль высокого вала, горланя свое извечное:
"Русские, сдавайтесь!", да иногда пускали стрелы, завидев между кольями красные
силуэты стрельцов, выбравшихся на оборонительные рубежи из своих острогов.
Изредка в ответ раздавался грохот пищальных выстрелов - картечь горстямад
осыпала траву, иногда больно лупя лошадей по бокам, а всадников - по ногам и
телам. Очень скоро татары успели заметить, что на расстоянии полета стрелы удар
русской пули не способен не то что пробить ватного халата, но даже причинить
заметную боль, и теперь стали подъезжать целыми отрядами, пытаясь засечь
навесной стрельбой того или иного замеченного стрельца. Под веселый хохот
нукеров русские тут же трусливо убегали за вал.

Как и положено, Девлет-Гирей поставил напротив ворот Тулы, на случай
вылазки гарнизона, пятитысячный отряд - ногайцев Мерев-бея, - после чего
спокойно начал праздник. Они добрались до первого большого и богатого города,
которому предстояло пасть к ногам будущего московского царя, - и это
требовалось обязательно отметить пышным угощением.

Пока родовитые бей пиршествовали, их умелые мурзы налаживали правильную
жизнь военного лагеря: назначали отдельные отряды для посменной охраны своего
бивака и общей стоянки.

Поскольку луга вблизи города не могли прокормить гигантский
стопятидесятитысячный табун, главы рода отбирали крепких коней для службы,
слабых - на мясо, отправляя всех остальных - заводных, обозных и часть боевых
коней - вместе с небольшой охраной на десятки верст в стороны: туда, где можно
спокойно пастись на хорошей, сочной весенней траве. Снаряжали молодых нукеров
на заготовку дров, невозмутимо отвечая на недовольное бурчание: "Поймай
невольника, тогда не станешь рубить деревья сам". Пленников в огромной орде
пока еще почти не имелось, и несчастные воины, как простые рабы, занимаюсь
заготовкой топлива.

Наверное, со стороны это казалось ханской дурью, блажью и хвастливыми
выкрутасами - заниматься пиршествами вместо правильной осады, но за те два дня,
что Девлет-Гирей не трогал своего войска, оно успело прочно обосноваться на
новом месте, отдохнуло, избавилось от лишней обузы, немного отъелось и теперь
рвалось в бой.

Первый удар нанесли нукеры Аргин-бея. Привыкнув к своей неуязвимости от
русских пуль, они теперь сами дивились тому, что боялись ходить на почти
беззащитную Московию. Вернувшийся с пира бей выслушал доклады своих мурз,
задумчиво кивнул, начиная понимать: не так уж и важен глиняный человек
самодовольного Гирея. Он, потомок древнего рода, сможет прорваться в богатые
земли за валом и сам.

Поутру над широким татарским лагерем потянулся, вперемежку с белесым
туманом, густой мясной дух от многих тысяч котлов с варящейся кониной. Жадно
поглядывая на высокие каменные стены крепости, на башни с бойницами в три
яруса, из которых выглядывали пушечные стволы, нукеры насыщались, готовясь к
долгому, но победоносному дню.

Едва туман рассеялся, на самом дальнем, западном крыле войска перед
ощетинившимся кольями валом появились татарские сотни, и в воздух взвились тучи
стрел, усыпая пространство за русским укреплением и его само.

Потом вперед побежали с обнаженными саблями тысячи воинов, готовясь
взобраться наверх, разогнать защитников и прорубить проход для конницы.

Поначалу татарам никто не мешал - но когда лучники, опасаясь попасть в
своих товарищей, перестали метать стрелы, на гребне вала засверкали бердыши. С
расстояния в два десятка шагов по набегающим людям 6 ударил залп сотни пищалей,
и почти треть атакующих сразу полегла в траву. С малого расстояния куски свинца
выгибали кирасы в обратную сторону, ломая воинам ребра и вдавливая грудину в
позвоночник, рвали кольчужные кольца, вбивая их в мягкую плоть, гнули прочные
пластины колонтарей, прошивали ватные халаты, вырывая из спины куски мяса
размером с кулак, а иногда - и сбивая с ног бегущего следом татарина.

Ногайцы, еще сохраняя свой воинственный порыв, перепрыгнули павших,
подбежали к кольям, принялись протискиваться между ними. Всего несколько метров
- и они наверху! Но стрельцы, отложив стволы, выдернули из земли бердыши.
Огромные, чуть не в половину роста, лезвия в форме полумесяца, падали на головы
татар, зажатых между кольями, а потому неспособных ни увернуться, ни взмахнуть
саблей. Тех, кого от вражеского оружия защищала только меховая или стеганая
шапка, от всей души, с размаха, рубили лезвиями, владельцев железных шлемов и
доспехов кололи верхним, остро отточенным и сведенным в острие краем, или
добивали таким же острым подтоком.

Нукеры, видя глупую и бессмысленную смерть впереди идущих, попятились,
торопясь вырваться из деревянных тисков на свободу, побежали назад. То тут, то
там загрохотали выстрелы, посылающие в спины врагов заряды картечи. Лучники,
спохватившись, снова начали метать стрелы. Русские, прикрываясь лезвиями
бердышей, как щитами, от хлынувших сверху оперенных ножей, торопливо
попрятались. Аргин-бей, скрежеща зубами, скрылся в шатре, и над усеянным телами
полем воцарился покой.

- Аргин-бей всегда был глупцом, - довольно улыбнулся Девлет-Гирей,