Чтение 49–й страницы книги ~Ближний берег Нила, или Воспитание чувств~

смешна. Он весело плюхнулся прямо в уличных ботинках на обитый желтым плюшем
длинный диван, потом решил, что это будет уже слишком, и быстренько, пока
Задонская еще прихорашивалась в своей комнате, скинул ботинки и остался в
одних носках. Марина выплыла в обличье тоже весьма неформальном - на ней
было надето нечто пенистое, волнистое, на громадных перламутровых пуговицах,
не то торжественно-интимный халат, не то парадно-будуарный пеньюар. Во
всяком случае, Нил оценил это, хотя постарался виду не подать.

Для разгона перед телятиной был подан копченый угорь. Прихлебывая шабли
молдавского разлива, Нил с улыбкой наблюдал, как старательно Марина орудует
серебряными ножом и вилкой, отсекая от змееподобной тушки микроскопические
кусочки, обмакивает в розовый хрен, деликатно подносит к напомаженному
ротику.

Ее движения были столь же откровенно чувственны, как и ее наряд.

"Однако! - подумал Нил. - Да ты нарасхват, Баренцев. С одной Линдой
разобраться не успел, а тут как тут другая, похоже, на все готовая... А что,
имеет ли смысл тушеваться?"

Мысль была чужая и неуютная.

- Предки когда явятся? - поинтересовался он.

- Примерно через полгодика. В отпуск. А что? - Она одарила его лукавым
взглядом.

- В таком случае я покурю прямо здесь. Можно?

- Кури. - Она вздохнула, красиво колыхнув грудью. - А я покамест телятину
поставлю разогреть...

После горячего они танцевали под "Аббу", и она прижималась к нему,
пыталась снизу заглянуть в глаза, но он плотно их зажмуривал. Потом пили чай
с тортом, а потом рассматривали изданный во Франции альбом Сальвадора Дали.
От перевернутых радуг, ржавых рыцарей, разжиженных циферблатов, любовно
вырисованных какашек и жаркого дыхания Задонской у Нила заболела голова и
очень захотелось домой. Он потянулся и встал.

- Мариночка, у тебя было очень мило. И вкусно. Даже не знаю, как тебя
благодарить. Она молчала.

- Давай хоть посуду помою, что ли?

- Как хочешь... - умирающим голосом проговорила Задонская.

В этом доме не было проблем ни с моющими средствами, ни с горячей водой,
так что с посудой Нил справился оперативно, попутно приговорив недопитую
бутылку сухого. Больше здесь делать было нечего, однако приличия требовали
попрощаться с хозяйкой, и Нил заглянул в гостиную. Но там было пусто.

- Марина! - громко позвал он. - Марина, я ухожу.

Из ее комнаты донесся жалобный стон.

- Марина, что с тобой?

- Мне плохо...

Он вбежал в комнату и увидел ее разметавшейся на кровати. Глаза ее были
закрыты, халат-пеньюар некрасиво задрался, дыхание было прерывистым,
судорожным.

- Марина, что с тобой? -. - Не знаю... Все горит внутри...

- Желудок? У вас фестал есть? Или уголь активированный?

- Ниже...

- Печень? Тогда надо аллохол или но-шпу...

- Еще ниже. - Она раскрыла глаза и подмигнула ему. - Прямо так и пылает.

Он рассмеялся.

- Диагноз ясен. Это неизлечимо. Но есть средство, способное принести
временное облегчение.

- Какое же?

- Суппозиторий доктора Баренцева. Глубинный массаж.

Он вздохнул и принялся расстегивать штаны.

С раздвинутыми ногами она походила на лягушку, подготовленную к
препарации...

- Теперь действительно пора... Нил раздавил окурок в пепельнице. Она
обняла его сзади, прижавшись теплой грудью к его голой спине. Он вздрогнул.

- А то остался бы. Утром вместе бы в универ поехали. Трамваи все равно не
ходят.

- Частника поймаю... Я бы с радостью, только дома беспокоиться будут...

- Понятно... Кофе на дорожку сварить?

- Будь добра. Кстати, чья это мужественная образина на той фотографии?

- Где? А, это Саша Александров, мой жених. Старший лейтенант, учится в
Военно-дипломатической академии. Заканчивает через два года.

- А сейчас вроде как наблюдает за нами и оценивает твои успехи?

- Не хами... Если хочешь знать, я люблю смотреть на его лицо, когда
трахаюсь.

И она удалилась варить кофе, а Нил не спеша натянул штаны, вышел в
гостиную, раскрыл стоящее у окна пианино, рассеянно нажал несколько клавиш.

- Сыграл бы что-нибудь, - крикнула из кухни Задонская.

- Изволь. - Он придвинул обитую кожей круглую табуретку, сел. -
Прощальный романс.

Что спрашивать - меж нами

Все беспредельно ясно,

Тщету любовной драмы

Мы поняли давно.

К чему теперь терзаться

Томлением напрасным,

Не лучше ль улыбаться

И молча пить вино?

Любовь была красива,

Познали мы немало

И пламенных порывов

Вкусили сладкий тлен.

И я не знал сомнений,

Но ты сама порвала

Взаимных упоений

Ажурный гобелен.

- Сволочь ты, Баренцев, - восхищенно сказала Марина, разливая по чашечкам
крепкий, ароматный кофе. - Другой бы на твоем месте спасибо сказал...

- А это и есть спасибо. Хочешь, я исполню этот номер на Дне филолога со
специальным посвящением Марине Задонской, второй курс, сербохорватское
отделение?

- Кхе-кхе... Пожалуй, тебе действительно пора...

Он не стал ловить частника, а двинулся пешком. Падал крупный теплый снег,
обманчиво пахло весной, и с каждым шагом Нилу дышалось все свободнее...
Чужие руки, обвивающие шею, чужие ногти, впивающиеся в спину, чужой тембр
придыханий, трение чужих волос, жестких, будто проволока, несильный, но
навязчивый запах разогретой женщины... Не той женщины...

"Хочу под горячий душ и в койку..." - бормотал он, топая по свежему
снегу...

За следующие три недели они обменялись едва ли двумя десятками слов,
главным образом приветами при неизбежных встречах - учились все-таки на
одном факультете, а то бы и вообще... И тем удивительнее было, когда
Задонская на перемене подошла к нему, при всех взяла за руку и довольно
громко спросила:

- Где встречаешь Новый год?

- Пока не знаю.

- Есть предложение. - Она отвела его в уголок и понизила голос:

- Ты Лялю Александрову с французского знаешь?

- В общих чертах. Мы не представлены.

- Лялька приглашает нас к себе на дачу.

- Нас с тобой?

- Да... То есть будем мы с Сашей...

- С каким еще Сашей?

- Ну, ты его знаешь... по фотографии.

- Замечательно, только при чем здесь я?

- Понимаешь, мы будем праздновать в узком кругу. Я, Саша и Ляля. Она
давно хотела пригласить тебя, только стеснялась, а когда узнала, что мы
знакомы, попросила меня...

- А она знает... меру нашего знакомства?

- Ну что ты, нет, конечно, она же Сашина родная сестра!.. Ты соглашайся,
не пожалеешь. У них дача - ты таких и не видел, наверное.

- На уровне твоей квартиры?

- Ну что ты, круче! Ее папа знаешь кто?!

- Твой будущий свекор, полагаю.

- Да, и еще...

- От души поздравляю тебя!

- Так придешь?

- Подумаю.

Честно говоря, он сказал так, чтобы отвязаться. Не было у него желания
оттягиваться в кругу детишек чиновничьей элиты, в обществе случайной
постельной подруги, ее едва ли приятного жениха и знакомой только в лицо
Ляли Александровой, более всего напоминавшей ему белобрысого окосевшего
воробушка.

Смешно даже и думать, что там он сумел бы хоть на мгновение, хоть чем-то
заполнить черную дыру, пробитую в душе уходом... Нет, в такой тональности он
это имя не произнесет даже про себя. Отрезанный ломоть... А Новый год будет
встречать дома, у постели бабушки, будет читать ей Флобера или Библию,
посмотрит с ней "Голубой огонек" и ляжет спать в половине второго. За день
до этого купит на базаре маленькую, но пушистую елочку и положит под нее
толстые шерстяные носки, чтобы у бабушки не так мерзли ноги...

Однако вышло совсем не так, как он планировал. Двадцать первого декабря у
Александры Павловны случился повторный приступ, и "скорая" не успела...
Отпевали бабушку в Спасо-Преображенском соборе, хоронили на Серафимовском.
Явилось множество людей, большинство из которых было Нилу незнакомо, из