интернационалисты... Об этом следует помнить, иначе можно превратиться в
крайних националистов. Но Николай Григорьевич молчал. Эти мысли ведь не
были нужны для войны, - они не вооружали, а разоружали.
Потом он добавил:
в моем селе. Я сам маленько кровь потерял - был три раза раненный. Вот и
сменял колхозника на снайпера.
немцы ходят за водой и к кухням, и между прочим сказал:
назвал я его Владимиром Ильичом.
приехал, мой друг был сержант Гуров, я учил его узбекски, он учил меня
русски. Его немец убил, я двенадцать свалил. Снял с офицера бинок, себе на
шею одел: ваше приказание выполнил, товарищ политрук.
высмеивал интеллигентских слюнтяев, высмеивал Евгению Николаевну и Штрума,
охавших по поводу страданий раскулаченных в период коллективизации. Он
говорил Евгении Николаевне о событиях 1937 года: "Не то страшно, что
уничтожают врагов, черт с ними, страшно, когда по своим бьют".
уничтожать белогвардейских гадов, меньшевистскую и эсеровскую сволочь,
попов, кулачье, что никогда никакой жалости не возникало у него к врагам
революции, но нельзя же радоваться, что наряду с фашистами убивают
немецких рабочих. Все же страшновато от разговоров снайперов, хоть они
знают, ради чего совершают свое дело.
снайпером у подножия Мамаева кургана. Немец знал, что Зайцев следит за
ним, и сам следил за Зайцевым. Оба они казались равной примерно силы и не
могли друг с другом справиться.
выстрела не сделал. Вот он делает последний выстрел, без промаха стрельба,
упал боец, лег на бок, руку откинул. Идет с их стороны солдат с бумагой, я
сижу, смотрю... А он, я это понимаю, понимает, что сидел бы тут снайпер,
убил бы этого с бумагой, а он прошел. А я понимаю, что бойца, которого он
положил, ему не видно и ему интересно посмотреть. Тихо. И второй немец
пробежал с ведеркой - молчит балочка. Прошло еще минут шестнадцать - он
стал приподниматься. Встал. Я встал во весь рост...
выражение силы, которое мелькнуло на его лице, теперь стало единственным и
главным выражением его, то уже не был добродушный широконосый парень, -
что-то могучее, львиное, зловещее было в этих раздувшихся ноздрях, в
широком лбе, в глазах, полных ужасного, победного вдохновения.
прозвучавшего вчера выстрела, и словно бы снова послышался шум упавшего
человеческого тела. Батюк вдруг повернулся к Крымову, спросил:
наливал в стакан воду.
всяких происшествиях жизни.
истории, что произошла с самим Батюком в первые часы войны, от нее
тянулись его мысли.
какое-то странное чувство.
казалось ему, он дышал воздухом первых дней революции.
рабочих митингах. А тут у меня все время чувство, что меня ведут, а не я
веду. Вот такая странная штука. Да, вот, - кто гнет линию, кого линия
гнет. Хотелось мне вмешаться в разговор ваших снайперов, внести одну
поправку. А потом подумал, - ученых учить - портить... А по правде говоря,
не только поэтому промолчал. Политуправление указывает докладчикам -
довести до сознания бойцов, что Красная Армия есть армия мстителей. А я
тут начну об интернационализме да классовом подходе. Главное ведь -
мобилизовать ярость масс против врагов! А то получилось бы как с дураком в
сказке - пришел на свадьбу, стал читать за упокой...
нацеливает бить врага, уничтожать. Христианский гуманизм в нашем деле не
годится. Наш советский гуманизм суровый... Церемоний мы не знаем...
расстреливали... И в тридцать седьмом, случалось, били по своим: в этих
делах горе наше. А немцы полезли на отечество рабочих и крестьян, что ж!
Война есть война. Поделом им.
словами Крымова, а потому, что заснул.
56
сновали люди в ватниках, гулко отдавались выстрелы, вспыхивало быстрое
пламя, не то пыль, не то туман стояли в воздухе.
мартеновских печах. Крымову подумалось, что люди, сидящие в печах,
варивших недавно сталь, особые люди, сердца их из стали.
и негромкое щелканье и позванивание, - немцы перезаряжали свои рогатые
автоматы.
командный пункт командира стрелкового полка, и ощутил ладонями не остывшее
за несколько месяцев тепло, таившееся в огнеупорном кирпиче, какая-то
робость охватила его, - показалось, сейчас откроется ему тайна великого
сопротивления.
широкое лицо, услышал славный голос:
водочки сто грамм, печеное яичко на закуску.
он никогда не расскажет Евгении Николаевне о том, как он вспоминал ее,
забравшись в сталинградскую мартеновскую берлогу. Раньше ему все хотелось
отделаться от нее, забыть ее. Но теперь он примирился с тем, что она
неотступно ходит за ним. Вот и в печь полезла, ведьма, не спрячешься от
нее.
В инвалиды его, на мыло, в пенсионеры! Ее уход подтвердил, осветил всю
безнадежность его жизни, - даже здесь, в Сталинграде, нет ему настоящего,
боевого дела...
Гурьевым. Гурьев сидел без кителя, то и дело вытирая красное лицо платком,
громким, хриплым голосом предлагал Крымову водки, этим же голосом кричал в
телефон приказания командирам полков; этим же громким хриплым голосом
выговаривал повару, не сумевшему по правилам зажарить шашлык, звонил
соседу своему Батюку, спрашивал его, забивали ли козла на Мамаевом
кургане.
мужик умный, генерал Жолудев на Тракторном - мой старинный друг. На
"Баррикадах" Гуртьев, полковник, тоже славный человек, но он уж очень
монах, совсем отказался от водки. Это, конечно, неправильно.
активных штыков, как у него, шесть-восемь человек в роте; ни к кому так
трудно не переправиться, как к нему, ведь, бывает, с катеров третью часть
снимают раненными, - вот разве только Горохову в Рынке так достается.
него при уточнении линии переднего края, так мой полковник Шуба совсем
больной вернулся.
каждый день крою. Зубы выбил, весь передний край.
достоинство человека не всегда торжествовало на сталинградском откосе.
писатели о войне.
глубоком тылу, и пишут. Кто его лучше угостит, про того он и пишет. Вот
Буджолд Лоис
Прозоров Александр
Лондон Джек
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Маккэфри Энн