предмет попадать, заявисся на поляну, возьмешь лапту да ка-ак подденешь! Во
как шандарахнул! Во как я умею! А вы -- зас...цы!
поддавать ею щепки, комки земли, чурбаки. Дело у меня ладилось, я так
увлекся, так размахался, что палка вырвалась из рук, перелетела через двор и
вынесла полрамы в горнице.
избе. -- Эт-то он што жа комунис, вытворят? Вот дак шабаркнул! Вот дак
научила я на свою головушку!..
через заплот, пятками сверкал по переулку. На берегу Енисея я отыскал сырую
палку и без устали лупил ею, подбрасывая каменья.
чему попало. Бабушка не только раскаивалась в своей затее, но и в панику
вошла, потому что, кроме своих стекол, я повысаживал их в прибрежных банях,
добил в избе дяди Левонтия, у тетки Авдотьи и раму сокрушил. Приехавший в
гости Зырянов вокруг этой рамы два дня ходил с карандашом за ухом,
соображая, с какого боку начать починку, и на третий вынес решенье: рама не
поддается ремонту, придется делать новую.
сельсовета -- Митрюха -- напомнил о себе, передал бабушке еще одно строгое
упреждение, но чем больше меня драли, чем чаще сулились принять крутые меры,
тем упорней я добивался цели, и дело дошло до того, что сама бабушка, придя
по воду на Енисей, заискивающе попросила:
глызину, что бабушка задрала голову и воскликнула:
напряжении -- где упало в воду, она не видела.
том, что я могу отправляться играть в лапту и, глядишь, перестану крушить
стекла.
давши им упасть, так поддел, что бабушка с облегчением закрестилась:
-- и, сокрушенно качая головой, вздохнула: -- Изобьет, язвило бы его,
испластат обутчонки! И сам испластатца!..
концов сделался маткой, выжив с этой должности левонтьевского Саньку. Он,
конечно, жох по части бегать, увертываться от мяча, ловил "свечки" по
настроению: то все подряд, то ни одной.
сделаться главарем в игре. Утро, бывало, еще только-только займется, чуть
ткнется солнце в стекла и распахнут в доме створки, Санька тут как тут.
бабушка напускалась на Саньку:
учат?
наваливалась на меня: -- Хватай еду-то, хватай! Живьем заглатывай! Не
успеешь набегаться! -- и уже вдогонку: -- До ночи носись! Башку сломи!..
сразу за воротами вылетали из моей головы, потому что внутри занималось,
распаляло меня чувство схватки, и в то же время не покидала рассудительность
перед дележкой: могуг одной матке слабаки попасть, другой -- наоборот, тогда
до ночи не отголишься. Матке полагалось не только беспромашно лупить по
мячу, но и быть хватким, изворотливым, дальновидным, даже суеверным.
попадал Колька Демченко, и потому творились козни, чтоб мне его точнее
отгадать. Верный соратник по игре, он всегда шел мне навстречу, хотя первое
время, пока я не избегал одышку, со мной рисково было связываться. Творя
намек, Колька ковырял пальцем в носу, чесал пятку, подбрасывал складник,
втыкал его небрежно острием в землю либо задирал голову в небо.
"Летчика с ероплана или с парохода капитана?". Ну и безотказную "Бочку с
салом или казака с кинжалом"? Были загады и помудрей: "Свинка -- золотая
щетинка", "Иван-болван молоко болтал, да не выболтал", "Меч-кладенец --
калена стрела, копье булатное, мурзамецкое!.." Что это за копье такое
"мурзамецкое", ни сном ни духом никто не ведал, но и оно шло в оборот.
делиться по второму разу, но снова и снова плелись заговоры, устраивались
ловушки, фокусы и, бывало, ох бывало, канитель с дележкой растягивалась до
свалки, команды разбегались, матка, схлопотав шишку на голову или фонарь под
глаз, со своедельной, личной лаптой уныло топал в свое подворье, где его
впрягали в работу -- полоть огород, чистить в стайке, пилить дрова, носить
воду.
восходило не из тучи; когда корова наша Пеструха первой откликалась на голос
березовой пастушьей дуды; когда в печи головешки не оставались; когда дед
Илья во дворе был и провожал меня взглядом; когда дядя Левонтий напивался,
но не впадал в кураж, не диковал. Словом, много у меня было разных примет и
причуд. Вызнав об этом, бабушка подняла меня на смех:
хоть денег наколдовал баушке...
солнце, месяц -- дак он всех и обчистит!
Парнишшонка парнишшонкой, но уж с нечистой силой знатца!
нее;
спасибо!
нечистой силы!
лишился люд, дичат помаленьку...
Причепи его, ковды ученай...
дворе, в окне ли избы видел Катьку Боброву -- мне тоже в игре везло! Катька
лет на пять старше меня, но не задавалась и часто одаривала меня вниманием,
брала с собой по ягоды на увал, не бултыхалась нарочно возле удочек, как
другие девчонки, которых хоть камнями бей, они все одно к удочкам лезут,
нечисть всякую плетут. Катька подходила к рыбаку на цыпочках, присаживалась
поодаль и тихим голосом спрашивала:
сорожинами, ельчиками, ершами.
Катька удалялась с берега, на ходу отжимала густые, нотемнелые от воды
волосы.
напрягла шею и улыбнулась мне. Я подпрыгнул козлом, гикнул и, изображая из
себя рысака, пошел чесать во все лопатки, чтоб видно было, что я уже не
обздышливый.
Енисея, подле хохловской бани расположилась братва, жует серу, бросает камни
в воду, втыкает складник в землю, чешется, треплется, ждет, когда появится
парнишка с мячиком. Двое уже явились, с отскоком колотят в стену бани
мячиком, считают, сколько раз без остановки подпрыгнул мячик. Обладатель
мячика, хозяин ценнейшей вещи -- ему почет, уважение и даже некоторые
послабления в игре -- зажмурившись, смотрят матки при дележке на то, как
"хозяин" норовит попасть в команду покрепче, "ушивая", стараются не
повредить его до синяков -- еще обидится. Но коли владеющий мячиком
преступал закон игры -- хватал мяч в разгар сраженья и отправлялся медленным
шагом домой, подбрасывая мяч и напевая: "ля-ля-ля", -- парни за ним не
гонялись, не упрашивали...
суд наш молчалив, а приговор суров: не брать хлюзду в игру! Вот и тешься сам
с собой, забавляйся! Мы Кольку подождем. "Колька-хохол -- восемнадцать
блинов!" -- вот его какое прозвище. Как-то играли мы в верхнем конце села,
Колька жрать захотел, домой бежать далеко, он завернул к тетке своей --