через край. Хотя она без всякого стыда использует груди как инструменты
для кормления ребенка, она все еще стесняется его взгляда и, если он
слишком открыто на нее смотрит, спешит прикрыться. Но он чувствует разницу
между теперешним временем и первыми днями любви. Теперь она не обращает на
себя внимания, то и дело голая выходит из ванной, качая ребенка, небрежно
спускает лямки рубашки и вообще ведет себя так, словно она - машина,
податливая белая машина для совокупления, вынашивания и кормления. Он тоже
переливается через край, густая сладкая любовь переполняет ему грудь, и он
хочет хотя бы чуть-чуть к ней прикоснуться; он знает, что вся она -
кровоточащая рана, но только чуть-чуть прикоснуться, чтобы избавиться от
своего молока, отдать его ей. Хотя, одурманенная эфиром, она говорила, что
хочет его любви, в постели она от него отворачивается и спит так тяжело,
как будто нарочно старается его обидеть. Но он слишком ей благодарен,
слишком ею гордится, чтобы ослушаться. Всю эту неделю он по-своему ей
поклоняется.
обязаны, что обещают: кто-нибудь из них непременно придет. Скорее всего
Гарри. Дженис не может, в это воскресенье будет всего девять дней, как она
вышла из больницы, а с понедельника Гарри уже пошел на новую работу, и она
чувствует себя усталой, слабой и измученной. Гарри с удовольствием идет в
церковь. Не только из симпатии к Экклзу, а, главное, потому, что счастлив,
ему повезло, на него снизошла благодать, он прощен и хочет выразить свою
благодарность. Он инстинктивно верит в существование невидимого мира, и
никто даже не подозревает, как часто его поступки являют собою сделки с
этим миром. Он надевает новый серый костюм и без четверти одиннадцать, за
день до летнего солнцестояния, выходит в ясное воскресное утро. Он всегда
с удовольствием смотрел на людей, которые чинно шествовали в церковь
напротив дома Рут, и вот теперь он с ними. Впереди - первый за всю неделю
час, который он проведет без Спрингеров, будь то Дженис дома или ее отец
на службе. Работа была бы совсем не трудной, если бы не бесконечное
вранье. К середине дня он уже как выжатый лимон. Смотришь на эти развалюхи
- 80.000 миль на спидометре, поршни так износились, что масло течет рекой,
видишь, как их моют, скручивают обратно спидометр, и слышишь свой
собственный голос: это же просто даром. Он будет просить прощения.
выставляя напоказ свою веру в то, что мир висит над пропастью, что смерть
- конец всему и что запутанная нить его, Кролика, чувств ведет в никуда. И
соответственно любит тех, кто нарядился для церкви, - отглаженные выходные
костюмы солидных мужчин придают респектабельность и вес его тайному
ощущению невидимого, цветы на шляпах их жен как бы превращают невидимое в
видимое, а их дочери - сами цветы, тело каждой - цветок с лепестками из
тюля и оборок, цветы веры, так что даже самые невзрачные в глазах Кролика
сияют красотой, красотою веры. В избытке благодарности он готов целовать
им ноги - они избавляют его от страха. Когда он входит в церковь, он
слишком переполнен счастьем, чтобы просить прощения. Он преклоняет колена
на красной скамеечке - она хоть и мягкая, но не настолько, чтобы под
тяжестью тела у него не заболели колена, - от радости у него шумит в ушах,
кровь приливает к голове, и бессвязные слова: _Господи, Ребекка, спасибо_
- пузырятся в вихре телячьего восторга. Люди, познавшие Бога, шуршат и
шевелятся вокруг, поддерживая его во тьме. Кролик снова садится, и глаза
его останавливаются на фигуре в предыдущем ряду. Женщина в широкополой
соломенной шляпе. Ростом ниже среднего, с узкими веснушчатыми плечами,
наверно, молодая, хотя со спины женщины всегда кажутся моложе. Широкая
шляпа грациозно отзывается на малейшее движение головы, превращая светлый
завиток на затылке в тайну, открытую лишь ему одному. Шея и плечи
переливаются смутным прозрачным сияньем от мерцающих в лучах света нежных
тонких волосков. Он улыбается, вспомнив слова Тотеро, что все женщины
сверху донизу покрыты волосами. Уж не умер ли Тотеро, думает он и молит
Бога, чтобы его тренер остался в живых. Ему не терпится, чтобы женщина
обернулась и он смог увидеть ее профиль из-под края шляпы - большой
плетеной солнечной шестерни, украшенной букетиком бумажных фиалок. Она
смотрит вниз на что-то рядом с собой, у него перехватывает дыхание,
тончайший полумесяц щеки вспыхивает и снова гаснет. Возле ее плеча
появляется кусочек розовой ленты. Перед ним любопытное, восторженное
личико Джойс Экклз. Пальцы его торопливо листают псалтырь, и когда
раздаются звуки органа, на расстоянии протянутой руки встает жена Экклза.
служек и певчих. За оградой алтаря он кажется рассеянным и брюзгливым,
далеким, бестелесным и неподвижным, словно японская кукла в ризе.
Аффектированный, гнусаво-благочестивый голос, которым он декламирует
молитвы, неприятно режет Кролику слух; ему вообще неприятна вся
епископальная служба с ее напряженными падениями и взлетами, с заученными
механическими мольбами и беглыми короткими песнопеньями. Ему неудобно
стоять на коленях, у него ноет поясница; чтобы не упасть с коленок назад,
он опирается локтями на спинку скамьи предыдущего ряда. Ему недостает
знакомой лютеранской литургии, которая врезана в его душу, словно истертая
непогодой надпись. В этом богослужении он нелепо топчется в темноте,
натыкаясь на то, что кажется ему произвольным искажением порядка службы.
Он считает, что здесь придают слишком много значения сбору пожертвований.
Он почти не следит за проповедью.
Его беседе с Дьяволом. Имеет ли эта история какое-либо отношение к нам,
здесь, теперь? В двадцатом веке, в Соединенных Штатах Америки? Да. В
некотором смысле все христиане должны уметь вести беседы с Дьяволом,
должны изучать его повадки, должны услышать его голос. У этой легенды
очень древняя традиция, она передавалась из уст в уста еще у ранних
христиан. Более глубокое ее значение, ее сокровенный смысл, по мнению
Экклза, таков: страдания, утраты, бесплодие, лишения, нужда - все это
неотъемлемое условие воспитания, причащения Христу. Стоя на кафедре, Экклз
пытается подавить пискливые ноты, прорывающиеся в его голосе. Брови его
дергаются, словно рыбы на крючке. Это неприятное, вымученное зрелище, он
весь корчится. Машину он водит с гораздо более непринужденным
благочестием. В своем облачении он выглядит как зловещий жрец какой-то
нудной мистерии. Гарри претит темная, запутанная, нутряная сторона
христианства, его свойство претерпевать, входить вовнутрь смерти и
страдания, чтобы искупить и превратить их в нечто прямо противоположное -
зонтик, вывернутый наизнанку. Он лишен сознательной воли идти прямой
линией парадокса. Глаза его поворачиваются к свету, как бы тот ни бил ему
в сетчатку.
соломенным щитом. Девочка - ее всю, кроме ленты, скрывает спинка скамьи -
что-то ей шепчет, наверно, что он сидит сзади. Но женщина упорно не
поворачивается. Это бессмысленное пренебрежение возбуждает Кролика. Он
видит ее, самое большее, в профиль - мягкая складка двойного подбородка
выделяется резче, когда она хмурится, глядя вниз на девочку. На ней платье
в узких голубых полосках, которые сходятся на швах множеством острых
уголков. Элегантная ткань и фасон платья совсем не подходят для церкви.
Есть что-то эротическое в том, как тихо она сидит в храме и как безропотно
подчиняется его суровому, заскорузлому порядку. Кролик льстит себя
надеждой, что истинное ее внимание излучается назад, на него. На фоне
мрачного пестрого узора склоненных голов, цветных стекол, пожелтевших
мемориальных таблиц на стенах и затейливой резьбы - деревянных шишечек и
бусин на спинках скамей - ее волосы, кожа и шляпа переливаются, как
разноцветные отсветы пламени.
Экклз склоняется, чтобы принять благословенье, когда нервная минута
молчания проходит и она встает и наконец поворачивается к нему, его
постигает горькое разочарование при виде этой коллекции ярких точек -
глаз, ноздрей, веснушек и тугих ямочек, придающих насмешливое выражение
уголкам ее рта. Его даже несколько шокирует, что лицо ее вообще имеет
какое-то выражение, - он не подозревал, что блистательная картина, которой
он целый час любовался, может так быстро сузиться до размеров одной
незначительной личности.
общепринятые рамки.
перестал верить, что тогда, много недель назад, она и вправду ему
подмигнула. Она отвечает на его взгляд, и он в конце концов опускает
глаза.
направо и налево сияющие улыбки овечкам. Остается только удивляться ее
умению приспосабливаться к окружающей обстановке.
усиливается как раз тогда, когда ему следовало бы ослабнуть.
чувствует, как позади сбивается в кучу и напирает вся цепочка.
словно за что-то извиняясь. Он смеется; на секунду перед глазами Кролика
мелькает его небо, а потом Кролик слышит, как он говорит Люси: "Примерно
через час".
маленькую Джойс, он говорит ей: - Здравствуйте, миссис Посикушкис. Вы
сегодня великолепно выглядите.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Свержин Владимир
Лондон Джек