хватило, чтобы оценить обстановку - силы отряда на исходе, поминки проходят
без скандалов, драк и поножовщины - люди горевали всерьез.
партии. Всякая личность, ездящая и тем более летающая по туруханской и
эвенкийской тайге, была разведчикам недр известна, и они пронюхали: в
вертолете таится ящичек, и дали слово - в назначенный начальником срок выйти
на работу и от чувств братства хотели обнимать и даже качнуть хорошего,
понимающего человека, но начальник прямиком через речку стриганул к
вертолету, машина тотчас затрещала и метнулась в небо.
разломались и, вкалывая от темна до темна, наверстали упущенное, к сроку
отработали район, снялись с речки Ерачимо, вернулись в Туруханск, и те, кто
остался в отряде, на следующий сезон уже работали другой участок, на другом
притоке Нижней Тунгуски, еще более глухом и отдаленном, под названием Нимдэ.
...
Тунгуске, он нарочно сделал отворот, долго шарился по мрачной речке Ерачимо,
пытаясь найти место, где стоял и работал когда-то геологический отряд. Но
сколь ни бегал по речке, сколь ни кружил в уреме, следов геологов и могилы
друга найти не мог.
ТУРУХАНСКАЯ ЛИЛИЯ
не промчался на "Метеоре", не пролетел на самолете - посидел на берегу у
самого порога, и он перестал быть для меня страшным, он еще больше
привораживал, поднимал буйством какую-то силу, дремлющую в душе.
за десять начинал испуганно кричать заполошными гудками и до того доводил
команду, сплошь выходившую на вахту, в особенности пассажиров, что средь них
случались обмороки, и своими глазами видел я, как било припадком рыхлую бабу
и голова ее гулко брякала о железный пол парохода. Публику всю в ту пору с
палубы удаляли, да она большей частью и сама удалялась, залазила под койки,
под бочки, хоронилась в узлах, в поленницах дров, которыми пароход забивался
до потолка. "Рудзутак" хоть и числился "скоростной линией", отапливался
дровишками и, случалось, из Игарки в Красноярск прибывал на десятый или
двенадцатый день.
этом свете. Они лаялись с командой, желая стоять грудью наперекор стихиям,
глядеть на них и презирать их, а удаленные с палубы иной раз с применением
силы парни и девки, в особенности же ребятишки, пялились в окна, расплющив о
стекла носы.
спрятался на палубе под шлюпку и как там не отдал богу душу, до сих пор
понять не могу.
вывертывало вспученной изнанкой, от темени скал река казалась бездонной, ее
пронзало переменчивым светом, местами тьму глубин просекало остриями немых и
потому особенно страшных молний, что-то в воде искристо пересыпалось,
образуя скопище огненной пыли, которая тут же скатывалась в шар, набухала,
раскалялась, казалось, вот-вот она лопнет взрывом под днищем суденышка и
разнесет его в щепки. Но пароход сам бесстрашно врезался плугом носа в
огненное месиво, сминал его, крошил и, насорив за собою разноцветного
рванья, пер дальше с немыслимой скоростью и устрашающим грохотом.
лязгали водосливом, бухали кованым вертелом, скрипели деревянными суставами
передач и еще чем-то. Глохли, обмирали в камнях всякие земные краски, звуки,
и все явственней нарастало глухое рокотание откуда-то из-под реки, из земных
недр - так приближается, должно быть, землетрясение.
пальник черный. И они, эти полуголые берега, крутились, земля кренилась,
норовя сбросить все живое и нас вместе с пароходом в волны, задранные на
грядах камней белым исподом. Пароход подрагивал, поскрипывал, торопливо бил
об воду колесами, пытаясь угнаться за улетающей из-под него рекой, и на
последнем уж пределе густо дымил трубою, ревел, оглашая окрестности, не то
пугая реку и отгоняя морочь скал, не то умоляя пощадить его, не покидать и в
то же время вроде бы совсем неуправляемо, но вертко летел меж гор, оплеух,
быков, скал, надсаженно паря, одышливо охая. Что-то чем-то лязгнуло,
брякнуло, громыхнуло, ахнуло, и шум поднялся облаком ввысь, отстал,
заглухая, воцарилась мертвая тишина. "Все! Идем ко дну! Не зря бабушка мне
пророчила: "Мать-утопленница позовет тебя, позовет..."
выглянул из-под шлюпки. Порог дымился, бело кипел, ворочался на грядах
камней уже далеко за кормою. Ниже порога, смирно ткнувшись головою в камни
берега, как конь в кормушку, стояло неуклюжее судно с огромной трубою, с
лебедкой на корме, и с него что-то кричали на "Рудзутак". Из недоступной
нашему брату верхней палубы голосом, сдавленным медью рупора, капитан
"Рудзутака" буднично объяснял: "Зарплату не успели. Не успели. Со
"Спартаком" ждите, со "Спартаком".
эпоху и остался единственным в мире. Трудились когда-то туеры на Миссисипи,
на Замбези и на других великих реках - помогали судам проходить пороги,
точнее, перетаскивали их через стремнины, дрожащих, повизгивающих, словно
собачонок на поводке. Туер, что кот ученый, прикован цепью к порогу. Один
конец цепи закреплен выше порога, другой ниже, под водой. И весь путь туера
в две версты, сверху вниз, снизу вверх. Однообразная, утомительная работа
требовала, однако, постоянного мужества, терпения, но никогда не слышал я,
чтоб покрыли кого-нибудь матом с туера, а причин тому ох как много
случалось: то неспоро и плохо учаливались баржа или какое другое судно, то
оно рыскало, то не ладилось на нем чего-нибудь при переходе через пороги, в
самой страшной воде. Сделав работу, туер отцепит от себя суденышко, пустит
его своим ходом на вольные просторы, в которых самому никогда бывать не
доводилось, и пикнет прощально, родительски снисходительно.
судоремонтного завода. Он заменил старушку "Ангару". Ее бы в Красноярск
поднять, установить во дворе краевого музея - нигде не сохранилось такой
реликвии. Да где там! До "Ангары" ли?
размышлял я о всякой всячине, но, сколь ни копался, прежних ощущений в себе
не мог возбудить, и порог мне казался мирным, ручным, раздетым вроде бы. Ах,
детство, детство! Все-то в его глазах нарядно, велико, необъятно, исполнено
тайного смысла, все зовет подняться на цыпочки и заглянуть туда, "за небо".
многие суда уже своим ходом, без туера, дырявят железным клювом тугую,
свитую клубами воду, упрямо, будто по горе, взбираются по реке и исчезают за
поворотом. "Метеоры" и "Ракеты" вовсе порогов не признают, летают вверх-вниз
без помех, и только синий хвостик дыма вьется за кормой. Туер "Енисей", коли
возьмется за дело, без шлепанья, без криков, суеты и свистков вытягивает "за
чуб" огромные самоходки, лихтера, старые буксиры. Буднично, деловито в
пороге. По ту сторону реки пустоглазая деревушка желтеет скелетами стропил,
зевает провалами дверей, крыш и окон - отработала свое, отжила деревушка,
сплошь в ней бакенщики вековали, обслуга "Ангары", спасатели-речники и
прочий нужный судоходству народ.
валунов, свиваются в узлы, но не грозно, не боязно шумит. И судно за судном,
покачиваясь, мчатся вдаль. Вот из-за поворота выскочила куцезадая самоходка,
ворвалась в пороги, шурует вольно, удало, не отработав по отбою к правому
берегу, от последней в пороге гряды, где крайней лежит, наподобие бегемота,
гладкая, лоснящаяся глыбища и вода круто вздыбленным валом валится на нее,
рушится обвально, кипит за нею, клокочет, сбитая с борозды. Порог, и
выровненный, чуть обузданный, никому с собою баловаться не позволит.
Стотонную самоходку сгребло, потащило на каменную глыбу. Из патрубка
самоходки ударил густой дым, по палубе побежал человек с пестрой водомеркой.
Ставши почти поперек стремнины, самоходка, напрягаясь, дрожа, изо всех сил
отрабатывала от накатывающей гряды, от горбатого камня, который магнитом
притягивал ее к себе - пять-десять метров, секунды три-четыре жизни
оставалось суденышку, ударило, скомкало, как мусорное железное ведро, и
потащило бы ко дну. Обезволев, отдало себя суденышко стихиям, положилось на
волю божью. Его качнуло, накренило и, кормой шаркнув о каменный заплесок,
выплюнуло из порога, словно цигарку, все еще дымящуюся, но уже искуренную.
по-хозяйски к нашему огню и вытащив из него сучок на раскурку, сказал
незаметно и неслышно из-за шума порога приблизившийся к нам пожилой человек.
Прикурив, он по-ребячьи легко вздохнул, приветно нам улыбнулся, приподняв с
головы старую форменную фуражку речника, и продолжил о том, что в порогах
покоятся забитые камнями, замытые песком удалые плотогоны, купчишки в
кунгасах добро стерегут, переселенцы-горемыки, долю не нашедшие, отдыхают;
определился на свое постоянное место разный непоседливый народишко.
светились таежным, строгим светом глаза, мягкое произношение, когда слова
вроде бы не звучат, а поются, свойское поведение - как будто всю жизнь мы
знали друг друга, вызывали ответное доверие к этому человеку, рождалась
уверенность - где-то он и в самом деле встречался. Есть люди, что вроде бы
сразу живут на всей земле в одинаковом обличье, с неуязвимой и неистребимой
открытостью. Все перед ними всегда тоже открыты настежь, все к ним тянутся,
начиная от застигнутых бедой путников и кончая самыми раскапризными
Ильин Андрей
Круз Андрей
Василенко Иван
Никитин Юрий
Посняков Андрей
Белогорский Евгений