- Право слово, бабушка, вот те Христос.
- Куда же она пошла? - спросила Аврора.
- На французов... наскочила на них врасплох, убила косою по
голове их офицера, а мужики уложили с десяток солдат, и вся их
партия была разбита и бежала. Потом, слышно, Василиса пошла лесом
к их лагерю.
- Боже, господи! - воскликнула, крестясь, Ефимовна. - И страха на
них нет! Зачем же к лагерю-то?.. Ведь там, чай, их стража,
часовые, туда не проберешься.
- Везде, бабушка, коли захочешь, пройдешь.
- Да зачем же так-то прямо, на смерть?
- Сказывают, видела сон в нощи и решила, подкравшись из-за
дерева, убить какого-нибудь важного генерала, не то и повыше. И
как не идти? злодеи насильничают над всеми; у помещика Волкова,
под Смоленском, двух красавиц дочек силою увезли. Я сам
недоумеваю, ох, не идти ли в охотники?
Рассказ дьякона о партизанах поразил Аврору. Она молча соображала
то, что он ей говорил. Савва стал прощаться.
- Так постарайтесь же, отец дьякон, - оказала Аврора, - что ни
потребуют, давайте, лишь бы завтра, с утра, я могла уехать.
Дьякон ушел. Утром Аврора написала несколько писем и вынула с
груди ладанку, в которой был вложен пук крупных ассигнаций. То
был подарок, полученный ею на расставании от дяди. Она отложила и
подала Ефимовне одну из ассигнаций.
- Вот, няня, - сказала она, - пока я схожу здесь по делам, ты все
уложи и приготовься.
- Да зачем же мне деньги-то? - удивилась Арина.
- Сама же ты говорила, что мелких нету: разменяй, понадобятся;
купи провизию нам и для кучера дяди, также овса лошадям.
Возвращусь, сейчас уедем.
Едва Ефимовна ушла, Аврора упала на колени перед образом,
помолилась, приоделась и, позвав трактирного слугу, послала его к
подполковнику Сеславину - спросить его, не навестит ли он, по
нужному делу, постоялицу, девицу Крамалину? К ней, через четверть
часа, охорашиваясь, вошел невысокий, черноволосый и курчавый
партизан Сеславин. Когда Ефимовна с узлом провизии, запыхавшись,
возвратилась в трактир, ее встретил смущенный Савва.
- Я добыл, матушка, крытую кибитку и добрых коней, - сказал он, -
но нашей барышни, о господи, и след простыл.
- Где же она? - спросила, всплеснув руками, Ефимовна.
- Оставила вот эти письма родным, а сама укатила с гусарами.
Арина остолбенела. Она не помня себя бросилась в комнату Авроры.
Комната была пуста.
В начале октября, незадолго до битвы под Тарутином, главные
русские силы, при которых находился Кутузов, стояли в
окрестностях села Леташевки. С утра шел мелкий, непрерывный
дождь. По небу неслись клочковатые, мутно-серые облака. К вечеру
дождь, разогнанный налетевшим ветром, на некоторое время
прекратился. Грязь по улицам Леташевки стояла невылазная.
Квартира светлейшего находилась вблизи Тарутина, на окраине села
Леташевки, у церкви, в более чистой и поместительной избе
священника. Начальник главного штаба, генерал Ермолов, с
адъютантами квартировал на другом конце деревни, в служительской
избе брошенной помещичьей мызы. Был одиннадцатый час ночи.
Ермолов, кончив обычный вечерний доклад светлейшему, возвратился
домой пешком, чуть не по колени увязая в жидкой и скользкой
грязи, сопровождаемый вестовым, который нес перед ним фонарь. В
непроглядной тьме от надвигавшегося света фонаря направо и налево
по улице выделялись то полусломанные плетни и сарайчики дворов,
то почернелые от дождя соломенные крыши изб, с которых еще
струилась вода. Сердитый, в намокшей шинели и в сплюснутой
фуражке, едва прикрывавшей копну отросших за войну кудрявых и
взъерошенных волос, Алексей Петрович Ермолов сильным взмахом ноги
ступил на мокрое крыльцо и оттуда в сени своей избы. У дверей
перед ним, в темноте, посторонился ожидавший его адъютант, бывший
с кем-то другим, как бы посторонним.
- Кто это еще с вами? - недовольно спросил Ермолов, войдя в
освещенную комнату, куда денщик уже вносил приготовленный для
генерала ужин.
- Не говорит своего имени; в простом мещанском наряде, но,
по-видимому, светский и образованный человек.
- Что же ему?
- Имеет весьма спешное и важное дело к светлейшему.
- Как? к князю? и в эту пору? - изумился Ермолов, сердито
вытряхивая об пол мокрую фуражку.
- Говорит, что дело первой государственной важности и без
отлагательства.
- Ну, у них все государственные дела, - с досадою произнес
Ермолов, искоса глянув на стол, от которого уже доносился
приятный запах чего-то жаренного в масле, с луком, и где стояла
бутылка шабли, присланная в тот день Алексею Петровичу в презент
от штабного маркитанта, общего любимца и мага по добыванию тонких
питий. Надо было опять возиться с нежданным делом. Хрип невольной
досады послышался из широкой, богатырской груди Ермолова.
- Где этот непрошеный гость? зовите его! - сказал он адъютанту,
садясь на скамью.
Из сеней вошел мешковатый, высокого роста, человек лет тридцати
пяти, круглолицый, с приплюснутым носом и большими, навыкат
серыми глазами. В его лице было что-то бабье; рыжеватые волосы
спадали на лоб и на уши, как у чухонцев, прямыми космами; широко
разошедшиеся брови и крупные, сжатые губы придавали этому лицу
выражение недовольства и как бы испуга. "Баба!" - подумал бы
всякий, впервые взглянув на него, если бы не жиденькие
бакенбарды, шедшие по этому лицу от ушей до подбородка.
Незнакомец был одет в бараний, крытый серым сукном тулупчик и в
высокие мещанские сапоги; в руках он держал меховой, с козырьком,
картуз.
- Кто вы? - спросил Ермолов. Вошедший молча оглянулся на
адъютанта. Тот по знаку Ермолова вышел.
- Имя ваше, звание? - спросил Ермолов.
- Отставной штабс-капитан артиллерии, Александр Самойлов Фигнер,
- негромко произнес незнакомец.
- Что же вам нужно? - спросил Алексей Петрович, досадливо сопя
носом и своими сокольими карими глазами вглядываясь в серые, вяло
на него смотревшие глаза гостя, имя которого он уже встречал в
реляциях.
- Могу уверить, иначе бы не посмел, - дело первой важности и
экстренной - не торопясь и старательно выговаривая слова, ответил
Фигнер. - И обратите внимание, генерал, то, что ныне еще возможно
и доступно, при медленности может стать недоступным и