сколько сил придает отверженным одно лишь доброе слово или сочувственный
взгляд, они не были бы так равнодушно холодны с несчастными. Эта ночь могла
стать последней в моей жизни, если бы вы отвергли меня без сожаления.
Выслушаете ли вы мой рассказ? Не погнушаетесь ли исповедью наемного убийцы?
проявили ко мне, вам зачтется. Якопо сделал над собой усилие и заговорил.
Ход повествования не требует того, чтобы мы полностью передали откровенный
рассказ Якопо, поведанный им дону Камилло. Достаточно будет сказать, что
молодой неаполитанец все тесней придвигался к браво и внимал ему с
возрастающим интересом. Затаив дыхание герцог святой Агаты слушал, как Якопо
со свойственной итальянцам пылкостью рассказывал о своем тайном горе и о,
сценах, в которых и ему приходилось играть роль. Задолго до того, как Якопо
кончил, дон Камилло уже забыл собственные невзгоды, а к моменту окончания
рассказа все отвращение, которое он прежде испытывал к браво, сменилось
бесконечной жалостью к нему. Несчастный говорил проникновенно, а описываемые
им факты настолько потрясли герцога, что казалось, Якопо играет на чувствах
своего слушателя подобно тем артистам, которые, импровизируя на сцене,
держат во власти своего искусства восхищенную толпу.
кладбища, и, когда голос браво умолк, они уже стояли на противоположном
берегу Лидо. Теперь до их слуха донесся глухой рокот волн Адриатического
моря.
молчания, нарушавшегося только плеском волн, - Клянусь девой Марией, синьор,
все это правда!
усомниться в нем! Ты и впрямь стал жертвой дьявольского коварства, и ты прав
- ноша твоя была невыносима. Что же ты намерен теперь делать?
драмы, которая теперь неизбежна, и тогда я покину этот город лжи и пойду
искать счастья в другой стране. Они погубили мою юность и покрыли мое имя
позором. Только бог может облегчить мои страдания.
люди нередко поддаются искушению. Ты сам знаешь, что даже мое имя и звание
не избавили меня от их козней.
средства, которые они применяют, а хуже их притворной добродетели - полное
пренебрежение ими истинной добродетелью.
общество сохраняет порочную видимость благополучия, а без истины нет
добродетели. Тогда подменяют церковь политикой, используют алтарь в мирских
целях и употребляют свою власть без всякой ответственности, лишь
руководствуясь эгоизмом правящей касты. Поступай ко мне на службу, Якопо, в
моих владениях я сам господин, а вырвавшись из сетей этой лживой республики,
я позабочусь о твоей безопасности и дальнейшей судьбе. Пусть не тревожит
тебя совесть - я пользуюсь влиянием у папского престола, и ты получишь
отпущение грехов.
не теряя при этом свойственного ему достоинства.
не позволяет нам действовать по собственному усмотрению. Ее уловки сильнее
нашей воли. Она облекает нарушение прав в тысячи всевозможных хитроумных
форм, она стремится обеспечить себе поддержку каждого человека под предлогом
того, что он жертвует собой ради общего блага. Часто мы считаем себя
честными участниками какого-то справедливого государственного дела, тогда
как в действительности мы погрязли в грехах. Ложь - мать всех преступлений,
и потомство ее особенно многочисленно, когда сама она является порождением
государства. Боюсь, что и я стал жертвой ее ужасного влияния, о котором мне
бы хотелось забыть.
его мыслей показывал, что признания Якопо вызвали у него горькие размышления
по поводу того, как он отстаивал свои притязания перед сенатом. Возможно, он
чувствовал необходимость оправдаться перед тем, кто хотя и стоял ниже его по
своему положению, но способен был понять его поведение и только что самым
резким образом осудил свое пагубное содействие этому безответственному и
развращенному государству.
Камилло и затем с готовностью, которая свидетельствовала о его способности
выполнять самые трудные поручения, искусно направил разговор на недавнее
похищение донны Виолетты, предложив новому хозяину все свои силы, чтобы
вернуть ему супругу.
я ничего не утаю от тебя.
спасения донны Виолетты, и все события, уже известные читателю.
раз улыбался про себя, словно ему было ясно, как осуществлялась та или иная
интрига. Дон Камилло едва успел окончить свой рассказ, как послышались шаги
Джино.
Глава 18
обычное течение жизни. Наутро люди по-прежнему занялись своими делами или
предались удовольствиям, как это веками делалось и раньше, и никто не
остановил своего соседа, чтобы спросить у него о событиях, происшедших
ночью. Одни были радостны, другие печальны кто-то бездельничал, а кто-то
работал один гнул спину, а другой забавлялся, и Венецию, по обыкновению,
заполнил безгласный, недоверчивый, торопливый, таинственный и суетливый люд,
как это происходило уже тысячи раз с восходом солнца.
недоверчивые, и шепотом делились своими тайными подозрениями о судьбе их
госпожи. Дворец синьора Градениго был по-прежнему мрачен в своем
великолепии, а по внешнему виду жилища дона Камилло Монфорте никак нельзя
было догадаться о тяжелом ударе, постигшем его хозяина прошедшей ночью.
"Прекрасная соррентинка" по-прежнему стояла в порту, и судовая команда
чинила паруса с тем ленивым видом, который присущ морякам, работающим без
воодушевления.
покидали его, плывя по знаменитым каналам Фузина и Местре. То какой-нибудь
северянин возвращался к Альпам, увозя с собой приятные воспоминания о пышных
церемониях, свидетелем которых он был, и довольно смутные выводы о характере
власти, господствовавшей в этом непостижимом государстве, то некий
крестьянин уезжал к себе домой, довольный зрелищем карнавала и гонок. Одним
словом, все шло, казалось, своим чередом, и события, о которых мы поведали,
были известны лишь непосредственным участникам и тому таинственному Совету,
который сыграл в них такую огромную роль.
знойному Леванту, а фелукки и шхуны уходили или приходили в зависимости от
того, Дул ли ветер с моря или с побережья. Лишь калабриец по-прежнему
валялся под палубным тентом или отдыхал на груде старых парусов, изодранных
в клочья жарким сирокко. С заходом солнца по воде заскользили гондолы
богатых и праздных людей, и, когда на Пьяццу и Пьяцетту ветер принес с
Адриатики прохладу, Бролио стала наполняться людьми, которым обычай
предоставлял право прогуливаться в эти часы под сводчатой галереей. В этот
раз к ним присоединился и герцог святой Агаты, которому, хоть он и был
иностранцем, вельможи милостиво позволяли делить с ними это суетное право,
зная, что герцог знатного происхождения, и считая его требования к сенату
справедливыми. Он ступил на Бролио в обычное время, с присущей ему
непринужденностью, так как надеялся, что тайное влияние, которым он
пользовался в Риме, и временный успех его соперников обеспечат ему
безопасность. Размыслив обо всем происшедшем, герцог решил, что раз сенату
известны его планы, то при желании его могли бы давно арестовать поэтому он
подумал, что легче всего избежать неприятных для себя последствий, показав
уверенность в своих силах. И когда он , с невозмутимым видом появился на
Бролио об руку с одним из высокопоставленных чиновников римского посольства,
его, по обыкновению, приветствовали, как того требовали звание и положение
герцога. Однако на этот раз доном Камилло владели необычные чувства. Он,
казалось, замечал в рассеянных взглядах собеседников осведомленность о его
неудавшемся замысле, и часто, когда он менее всего думал, что за ним
наблюдают, чей-нибудь взгляд впивался в его лицо, словно стараясь прочесть в
нем дальнейшие намерения герцога. Но в остальном никто как будто и не знал,
что государство чуть не потеряло богатую наследницу и, с другой стороны, что
супруга лишили его жены. Обычное лицемерие сената и решительное, но
осторожное поведение молодого неаполитанца не давали никакой пищи для
подозрений.
не обмолвился относительно событий, о которых мы рассказали.
медленно подплыла гондола. Гондольер, как обычно, привязал гондолу у
мраморных ступеней и вошел во двор. Лицо его было скрыто от взоров, потому
что наступил традиционный час, когда надевали маски, а видом своим он никак
Корнев Павел
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Майер Стефани
Соломатина Татьяна
Апраксина Татьяна