газету, коптить в самоварной трубе. Все нужно знать - ко всему нужно
привыкнуть.
пшеном, прячут друг от друга лепешечки сахарина. В ходу и почести играный
сахар,- на который солдаты играли в карты; он продается дешевле, а между
тем, если умело выпарить и слить грязь, а потом, отсушив, нарезать на
куски,- ничего себе, получается хорошо и все-таки сахар.
шапка, на ногах валенки. Спят больше по кухням, где осталось тепло от обеда.
Тряпочкой затыкают дверные щели в другие комнаты, где стоит студеная зима.
Если есть печурка - спят звездой, ногами к печурке. Где есть электричество,
там его жгут без экономии, потому что теперь все бесплатно. Догадался один
провести в каждый валенок по электрической лампочке; так и спит,- все-таки
теплее, греет. Мудрыми стали люди: Но только не везде и не всегда действует
свет,- много линий перегорело и закрыто. Тогда приходится делать из бутылки
коптящий ночничок, при нем и работать; масло дорого, и горит в ночнике
вонючий керосин. Всех фитилей лучше - старый башмачный шнурок. Все нужно
знать!
подполья крысы, смелые, дерзкие, хвостатые, с глазами черного бисера. Бегали
по комнатам, по кухням, гремели банками и бутылками, роняли на пол
сковородки, визжали, грызлись, забирались под самый потолок, где подвешено
хозяйками на веревочках прогорклое масло и остаток мяса. Крысы теперь ходили
не одиночками, а стайками и шайками, нагло, уверенно, и, не найдя поживы,
кусали спящих людей за открытые места.
Сильного серого кота отдавали внаймы соседям иной раз за целый фунт муки в
ночь. Иные, в расчете на будущее, лишали себя куска, воспитывая котеночка,-
кормили его последним. Очень было важно иметь в доме кошку. Только бы
вырастить,- а там сама пропитает себя, а то и своих хозяев.
притонам, по вокзалам, по базарам,- вот где от нее не избавишься. А умирать
сейчас, пожалуй,- не дешевле, чем жить; и очень уж хлопотно для близких.
доставшийся кусок хлеба, каждая негаданная подачка судьбы. Радостью была
помощь близкого, который и сам ничего не имел, а все же пришел,
посочувствовал, пособил распилить сырую балку на мелкие дровишки. Радостью
было утро,- что вот ночь прошла благополучно, без страхов и без убытка.
Радостью было днем солнце - может быть, и потеплеет. Радостью была вода,
пошедшая из крана на третьем этаже. Радостью было, когда не было горшего
горя, или когда случалось оно не с нами, а с нашим соседом.
перестали рожать, дети-пятилетки считались и были взрослыми.
человека.
НА КОЙКАХ
была расплывчата и вздрагивала потому, что вздрагивал свет фонаря на дворе,
за окном, стекла которого были замазаны белой краской.
койка соприкасалась с койкой. Рядом с Астафьевым мирным сном спал бывший
генерал Иван Иванович Кларк, арестованный за совпадение фамилии, а может
быть, и в качестве заложника, хотя человек он был старый, тихий и ничем не
замечательный. А по другую сторону, с открытыми, как и у Астафьева, глазами,
лежал пожилой рабочий с Пресни, взятый только два дня тому назад либо по
навету, либо за неосторожное слово. Его только что вернули в камеру с
ночного допроса, где следователь, грубиян из латышей, угрожал ему
расстрелом, а за что - Тимошин так и не понял.
Раньше эти чувства, как и бессонница, были ему совершенно не знакомы; и
справиться со всем этим одному было невозможно. Поэтому он шепотом спросил:
говорят - в расход тебя пустим. А за что? Как, Алексей Дмитрич, могут?
могут?
деревне.
говорю. Он мне толковал, зачем, говорит, с хозяином в сношении, укрывал его
будто бы. А хозяин-то, фабрикант наш, давно в бегах, куда убежал - и не знаю
даже. И будто я ему помогал. И уж совсем это неправда, ничего я и не знаю.
Так за что же стрелять, Алексей Дмитрич?
грозится, добиться чего-то хочет от вас. Стрелять вас не будут.
найдешь. Вон и вы говорите - могут.
Жалеть не о чем.
работать отлично.
прибыли нет, одно голоданье. Кое-как бьешься.
жалеть.
и убьют. Какая же в этом справедливость.
Живет человек зря, безо всякой радости, да еще подай ему справедливость.
на волю. И живите, сколько вам понадобится.
чахоточного следователя Брикмана. Очевидно, все дело в человеке в желтых
гетрах. Чудак! Зачем он надел эти гетры. Но и смельчак: три месяца ловили
его в Москве и не поймали. А он еще доклады читал в разных "Союзах
освобождения". И покушение, конечно, его дело.
выследил? Кто мог донести? Сосед Завалишин? Завалишин, несомненно, чекист.
Но все-таки не он - он не мог. Да и не было его дома в ту ночь. Нет, не
Завалишин. Скорее - Денисов, преддомком. А ну их всех..."
стекле внутренней рамы появилась маленькая тень. Тень, ползя по раме,
приближалась к открытой в камеру форточке. Астафьев, подойдя вплотную,
поднял руку и приготовился. В тот момент, когда мышь высунула мордочку
изнутри, готовясь пробраться в камеру, Астафьев легонько щелкнул ее пальцем
между дрожащими усиками, и мышь с писком шлепнулась на подоконник.
шельма опять съела бы хлеб. В прошлую ночь, не найдя хлеба, мышь съела в
коробочке несколько шахматных фигур, сделанных из мякиша генералом, большим
искусником этого дела. Пришлось ферзя, туру и две пешки лепить заново.
пробиралась в камеру, хозяйничала на столе и в кулечках с передачами, а не
найдя съестного - забиралась на койки. Однажды укусила генерала Ивана
Ивановича за палец ноги: у него одеяло слишком коротко, все сползает.
тут, за окном, за стеной, - улица, люди, извозчики. Два стекла и несколько
кирпичей. И еще несколько грубых человеческих воль, которые можно отшвырнуть
словом, жестом, убеждением. Какая-то комедия! Не бояться смерти и все-таки
не биться, не ломать дверей, не вступать в рукопашную, не подставляться под
пулю".
немного ослабевших в тюрьме. Бил, мял, грыз, отбивался, разносил толпу
обезьян осколком стола, бежал по лестнице, уклоняясь от выстрелов, на дворе,
у входа, свалил с ног часового, выбежал на улицу, скрылся за угол, обманув
погоню, и, переменив направление, спокойно шел домой, наблюдая издали
смятенье чекистов, метанье автомобилей, напрасную суету обманутых палачей.
Сивцев Вражек, чтобы, не входя, постучать в окно, дождаться, пока откроется
Березин Федор
Пехов Алексей
Емилина Ника
Мурич Виктор
Зыков Виталий
Афанасьев Роман