Чтение 49–й страницы книги ~По следам дикого зубра~

бросилось ему в глаза. А далее уже обычным шрифтом шло: "Опять измена, опять
наглое издевательство над измученным русским народом! Бесстыдный палач
свободы, гнусный сатрап-душегуб в самодержавной короне со всей сворой..."

И Катя и Сурен стояли, не сводя с него глаз. Андрей был ошеломлен. Он
не находил слов, не знал, как отнестись... У них на кордоне!..

- Вы, наверное, есть хотите, да? - быстро сказала Катя. - Ой, ну
конечно! Столько проехать! А я, глупая, стою и хлопаю глазами! Раздевайтесь,
садитесь, Андрей, я сейчас быстро. Вот только руки вымою.

Руки у нее были густо запачканы черной типографской краской. Жирная
краска светилась и по строчкам прокламаций.

Сурен собрал с полу листки, аккуратно сложил их в кипу, подровнял и,
достав брезентовую сумку, запихнул в нее взрывчатый материал, - все это
неторопливо, по-хозяйски, словно никого постороннего тут и не было. Катя
что-то быстро говорила, хлопотала у печки.

Андрей понял наконец всю нелепость своего поведения, уложил дурацки
зажатый револьвер в кобуру, снял бурку, ремень и шагнул к столу.

- Где Саша?

- С минуты на минуту подъедет. Он наверху, у зубров, что-то там не
понравилось ему.

- Ну, я поеду, - спокойно сказал Сурен.

- А ужинать? - Катя озабоченно глянула на него. - А Саша?

- Время, Катюша. И долгая дорога по темноте. В Солох надо прибыть
непременно вечером, мне там показываться не положено.

- Саша так хотел видеть тебя! - сокрушенно сказала Катя. - Я виновата,
что задержала. Ну что ж. Доброго пути, Сурен.

- Честь имею! - Сурен обернулся к Зарецкому. - Сожалею, что знакомились
при таких обстоятельствах.

Он тихо закрыл за собой дверь.

Неловкое молчание нарушила Катя.

- Удивлены? Шокированы? Может быть, испуганы? Да? Милый Андрюша,
неужели вы думали, что мы оставим главное дело своей жизни, успокоимся в
глубине этих гор? Нет и нет! Решайте как угодно, ругайте, запрещайте,
выгоняйте, но мы с Сашей свое партийное дело ставим выше всех благ, выше
личного счастья. Да, печатаем прокламации, переправляем в Туапсе,
Новороссийск, на Кубань.

- У вас здесь типография?

- Громко сказано. Печатный станок. И шрифты. Все делаю я. Саша свято и
прилежно занимается егерской службой.

- Где же вы печатаете?

- В дольмене. Так удобно! И никто ни за что не догадается.

Дольмен - странное тяжелое сооружение из цельных каменных плит весом
пудов по двести каждая, загадка далекого народа, некогда населявшего эти
места, то ли могильник, то ли святилище, а может, просто амбар с одним
круглым отверстием в передней стенке, - стоял в густой поросли орешника под
кронами грабов и лип выше наезженной дороги.

Зарецкий усмехнулся:

- Мне даже в голову не приходило, что вы, что здесь...

- Вам неприятно, да? - Катя впилась в него взглядом.

- Неприятен не сам факт. То, что скрывали. Я не чужой для вас. Боялись?

- Простите. Для вашего же спокойствия. И вот... - Она вдруг
рассмеялась. - И не узнали бы сто лет! Подвела моя сигнализация.

- Ниточка?

Она кивнула.

- Я вспомнил о ней, когда наткнулся. Хитрость на хитрость.

- Ах, вот оно что! Обычно у меня так: если оборвется нитка, падает
палка, под ней проводка в дольмен, я слышу звон. Ну, и принимаю меры.

- Какие меры? Стреляете?

- Что вы! Выползаю и наваливаю у входа камни. А сама в лес.

За окнами коротко заржал конь. Катя поставила на стол пышки, чайник.

Вошел Саша, утомленный, ссутулившийся, увидел Андрея и вскинул руки.
Помывшись, он уселся рядом.

Андрей протянул ему прокламацию:

- Ты сочинял?

- Нет. Текст прислали из Центра. Я так не умею. Кратко, сильно,
убедительно. Даже ты уверуешь. - Он, казалось, не увидел ничего особенного в
том, что Андрей посвящен в их тайну.

- Я не читал. Только заголовок.

- Ну, так прочти! Толковая вещь, поверь другу.

- Ладно, без агитации. Накрыл я вас, конспираторы. Вместе со связным.
Дальше что?

- А ничего. Так и будет. На кордоне порядок. Зубры и прочие подопечные
в полной сохранности.

- Ты убежден?

- Еще как! Сурена видел? Отличный человек. Сама преданность и
деловитость. Так вот, среди пастухов на перевале он высший авторитет. Он
приказал следить за диким зверем, как за своим стадом. Считай, что у тебя на
этом кордоне не один егерь, а сорок. Браконьерам хода нет. Доказательства?
Можешь приписать к своим итогам девять зубрят-сеголеток. Только один погиб.
Нелепый случай: коровы затоптали, когда неведомо отчего бежали по узкому
распадку. Олени все целы. И медведи. Ни одного выстрела на северном кордоне!

Кухаревич говорил быстро, был, что называется, в ударе. А Катя не
спускала глаз с Андрея. Испытание дружбы. Хотят они того или нет, а ведь с
этого дня Зарецкий - их сообщник. Или...

- Все отлично, - задумчиво сказал Андрей. - Но я боюсь другого. Приеду
вот сюда в один не очень прекрасный день, а тут пусто, следы погрома, ни
друзей моих, ни охраны. И за мной приедут.

- Риск неизбежен, он рядом с нами. Если какой провокатор... Но Сурен
единственный, кто знает о типографии. Это надежный товарищ. Провал по его
вине исключается. Никогда наше подполье не располагало такой надежной базой!

- Ах вы, товарищи революционеры! - И Зарецкий наконец-то улыбнулся.

Саша посмотрел на жену, она на Андрея. Все трое поднялись и
минуту-другую стояли посреди комнаты в обнимку, молчаливо подтверждая
неколебимую дружбу.

Уснули поздно, проснулись рано. И снова Катя осталась на кордоне одна.

Два всадника утром пошли в гору, на Абаго.

"5"

Наверху, в густых и сочных лугах, где коней никакой силой не удержишь
от вкусной и сладкой травы, которую они хватают на ходу, - в этих лугах,
осматривая скалы на той стороне Молчепы, Андрей сказал:

- Смотри, какой табунок туров. Сотни две, не меньше?

- Там и серны хватает. Я насчитал до семидесяти.

- Овцы-козы от твоих пастухов не забегают к ним?

- Исключено.

- Сказано категорично. И все же я боюсь заразы. Особенно от молочного
скота для зубров.

- Они не встречаются.

- Ты так уверен...

- И ты уверуешь. Вот проедем две-три версты за Молчепу, увидишь.

Они с трудом отыскали переправу, вскарабкались на крутобережье, и Алан
остановился, упершись грудью в невысокую, но прочную изгородь.

Сколько труда и времени затрачено на эту бесконечную по протяженности
ограду, которая так искусно вписалась в естественные преграды, что подчас ее
и заметить трудно! Всего-то три-четыре жерди, крест-накрест связанные
перекрученной лозой, вделанные в камни, пропущенные дальше обрывов, чтобы ни
одна прыгучая коза, ни один бычок из домашнего стада не проник на территорию
диких зверей. Конечно, один егерь с такой работой справиться не мог. Разве
те сорок помощников...

Андрей Михайлович готовился обстоятельно рассказать, как опасен ящур и
другие болезни для зубров, как надо оберегать их от всякого контакта с
домашним скотом, но вид изгороди, уходившей ломаной линией вниз и вверх по
склонистому нагорью, избавлял его от поучения. Саша без приказа, по своей
инициативе, принял самые надежные меры.

- Когда ты успел? - с признательностью спросил Андрей.

- Да так, потихоньку. Года полтора.

- Но зубры такую изгородь перескочат. Или собьют.

- И не подумают. Сколько наблюдаю, даже близко не подходят. Железом
пахнет, человеком.

Они ночевали на западном отроге горы Тыбга. Проговорили у костра весь
вечер, полночи. И о семейных делах, об Улагае и о положении в Охоте, теперь
вроде уже ничейной.

- Ну, а что говорят о политике? - спросил Саша.

- Более всего, что война неизбежна.

- У нас тоже такое мнение, - сказал Саша, имея в виду партию, к которой
принадлежал.

- Да, предчувствие всеобщей беды. Отдельные казачьи полки ушли на север
и на запад. Усилилась военная подготовка. Там маневры, тут маневры. До
заповедника никому нет дела. Не представляю, что будет со зверем, если уйдем
воевать. А тут еще вы тревожите людей.

- Мы против империалистических войн. Кстати, новая прокламация будет
именно об этом.

- Ох, Саша, боюсь я за вас!

- Кто-то должен говорить правду. Не мы, так другие. А пока что наша
организация делает свое дело. Война - всегда продолжение политики. Классовой
политики. Кто делает политику, тот и устраивает войны.

Зарецкий промолчал.

Утром, когда сошла роса и над хребтом Аспидным поднялось солнце, они
успели разглядеть на лугах десятка полтора зубров и множество оленей.