лица их почти соприкасались. Взрослые посматривали на них, но не
вмешивались, не давали советов. Потом все, кроме Лолы, с большим изяществом
опустились на пол и замерли живописной группой, а Лола, их звезда, пошла
танцевать одна - медлительный танец, полный грации и страсти.
остальные в такт музыке и хлопали в ладоши, неуловимо меняя ритм, а
развевающиеся юбки Лолы взлетали чуть ли не выше их голов. От бассейна
подошли студенты-кубинцы; почти все пассажиры-немцы как бы невольно оставили
свои игры; появились матросы, каждый притворялся, будто пришел сюда по делу;
всех неодолимо влекло волшебное зрелище. Фрейтаг, заметив рядом Хансена, с
искренним удивлением сказал ему:
дальше, ему было все еще немного совестно за вызванное Лолой недавнее
волнение. И он снисходительно пожалел беднягу: до чего докатился, влюблен во
всю эту бродячую шайку и готов связаться с ней надолго, и все ради бешеной
кошки Ампаро...
хмурая и чувственная улыбка - и вызывала, как и положено, пылкие любовные
вздохи у мужской половины труппы. Но вот в последний раз раскатисто
прощелкали ее каблуки - и вмиг остальные вскочили. Репетиция кончилась,
теперь они танцевали попарно, словно для собственного удовольствия, но ни
малейшего удовольствия не было на их лицах, одно лишь наигранное презрение к
зрителям, которых они замечать не желали.
валиком, и от этой прически девушка казалась старше и еще круглее лицом),
внезапно отвела глаза и отступила, будто хотела спрятаться за спины
родителей. Поначалу танец взволновал ее, она глуповато, радостно улыбалась.
И вдруг, на беду, увидела своего студента - полуголый, в одних только черных
коротких штанах, он обхватил талию одной из испанок и пошел с нею танцевать.
Скромная Эльза была потрясена, самая настоящая боль пронзила ее, разлилась
жаркими волнами по всему телу, до кончиков пальцев. Она закрыла глаза и в
огненной тьме увидела то, что отказывалась видеть при дневном свете - игру
мышц на его спине, худощавый стройный торс, длинные стройные ноги с худыми
мальчишескими коленками и, что хуже всего, тонкие мускулистые руки,
обнимающие эту девицу по имени Конча - девицу, чье словно бы безвольное
тело, покачиваясь, касалось его обнаженной груди. Невыносимо!
жарко.
возражений. - Если до завтра не перестанешь киснуть, дам тебе слабительное.
Это тебе сразу поможет. Тут на пароходе так мало двигаешься, а пища тяжелая
- ясное дело, у меня и у самой разболелась бы голова. Хорошая порция
слабительного - вот что тебе поможет. А сейчас возьми себя в руки и пойдем,
доиграешь с отцом партию в домино. И мне не нравится эта твоя прическа,
Эльза. Вечером уложишь волосы по-старому. И никогда больше не меняй
прическу, не спросясь меня.
занятие!), непрестанно выслушивая маменькины советы, наставления и попреки,
не иметь права даже собственные волосы уложить по-своему и навек остаться
старой девой - да, конечно, вот какая судьба ее ждет. На миг сердце у Эльзы
замерло - и вновь отчаянно заколотилось в груди, так бьется узник о тюремную
решетку: будто это не часть ее самой, а кто-то чужой, запертый у нее внутри,
полный ужаса, криком кричит. "Выпусти меня!"
щеку, сказал весело:
Хансена? А, Эльза, сокровище мое? Признайся папе с мамой Мы в таких делах
разбираемся.
покорней прежнего.
дверном проеме, на фоне сияющего неба, заставило ее сдвинуть брови и
предостерегающе взглянуть на мужа - до чего бестактен, всегда что-нибудь
ляпнет, не подумав Арне Хансен танцевал с Ампаро. Похоже, она посвящала его
в тайны испанского танца. Опять и опять они мелькали в проеме, Хансен
двигался неловко, медведь медведем, и Ампаро с ним обращалась так, будто и
впрямь дрессировала неуклюжего зверя. Вот она его бранит, вот насмехается
над ним, взяла за локти, тряхнула. И он, очень серьезный, все начинает
сызнова, путается, огромные ноги и руки не слушаются его, влажная рубашка
липнет к розовой коже. Он точно околдованный и нимало не думает о том, как
постыдно, возмутительно он выглядит.
людях - и вдруг так ошибиться в человеке! Хорошо еще, что дочь сидит спиной
к двери и не видит этого безобразия. Нелегко быть матерью, ни днем ни ночью
нет покоя - так трудно оберечь невинную душу дочери. Куда ни погляди -
безнравственность, бесстыдство, сомнительные сцены, подозрительные личности,
беззастенчиво ведут себя даже люди, на которых, казалось бы, можно
положиться. Ох, уж эти мужчины!
играет кое-как - и столь же мало, как в игре, смыслит в жизни, а она так
страшно серьезна... это ж надо - развлекать Эльзу шуточками о любви! Что
стало бы с их семьей, если б она, фрау Лутц, по неосмотрительности хоть в
чем-то, хоть на минуту понадеялась на своего супруга? Нет, давно и твердо
решено: Эльзе она подыщет совсем не такого мужа.
танца и заторопился, потом увидел впереди танцующую Лолу, которая кружилась,
пристукивая каблучками, и опять замедлил шаг. Угрюмое лицо его с очень белой
кожей и редкой золотистой щетинкой на подбородке озарилось нежностью, в эту
минуту он напоминал юного ангела. Он подкатил кресло к перилам и
остановился, любуясь восхитительным зрелищем.
ветерок дует в лицо, легче дышать. Вся плоть старика и самые кости его были
иссушены старостью, усталостью, одиночеством, день и ночь они взывали хоть о
малой капле жалости, утешения и покоя. В больнице в Мехико натирали его с
головы до пят душистым гамамелисом, крепкие молодые ладони легонько
разминали его измученное тело; там его поили теплым молоком и прохладными
соками плодов папайи, граната, лиметты, и он тянул сок через стеклянную
трубочку, сосал, полусонный, будто снова стал младенцем. А ночью, едва он
застонет и позовет, приходила мексиканка-монахиня в белом чепце, под легкой
белой вуалью, и ухаживала за ним, и тихонько покачивала мягкий пружинный
матрац, будто колыбель, и шепотом читала Ave Mana.
даст холодную мокрую тряпку и шипит злобно: "Утрите свою грязную
физиономию". Поставит рядом поднос с грубой, противной едой и уйдет, даже
ложки не даст, нечем есть суп. Долгими ночами, когда ему необходимо
облегчиться, он зовет, зовет до хрипоты, и грудь насквозь прожигает болью,
пока наконец Иоганн встанет и подаст ему судно. И без того мучаешься,
унизительно быть таким беспомощным, а тут еще перед тобой это жестокое,
ненавидящее лицо, полное злобного отвращения.
чему ты идешь? Бога ради, пожалей меня хоть немного!" Но этот мальчик не
знает жалости. Душа его поражена недугом более тяжким, чем любой недуг
плоти. И одна мысль о том, какая кара постигнет эту душу на Страшном суде,
повергала старика Граффа в трепет.
двигаясь с места. - Оставьте меня в покое хоть на минуту.
обещал мне, что я еще увижу Германию. Посмей только пойти наперекор воле
Господней!
- Вы мне обещали деньги на карманные расходы - где они? Почему я каждый раз
должен у вас клянчить? Даже побриться не на что!
соблазн. Я обеспечиваю тебя всем необходимым, племянник, но не стану
потакать твоим страстям и вожделениям. Душа твоя слишком драгоценна, чтобы
подвергать ее подобным опасностям, Иоганн. А я хорошо знаю, на что ты
потратил бы здесь деньги. Он протяжно, хрипло вздохнул и сплюнул в бумажный
мешочек кровавую мокроту.
Иоганн.
бессильные, как упадут, плашмя ли, подогнувшись ли, так и останутся лежать,
- и подумал: еще недавно в них хватило бы силы отхлестать мальчишку, как он
того заслуживает. Для таких есть только одно лекарство - обрушить удар за
ударом на плоть, пока не доберешься до твердого орешка воли и не раздробишь
его... о, прежде он, Графф, с этой задачей прекрасно бы справился и с
наслаждением спас бы эту душу, теперь такую непокорную. Но Господь,
мало-помалу отнимающий у него жизнь, не напрасно обрек его на такие