Чтение 49–й страницы книги ~Николай II~

него...

Во внутренних коридорах дворца продолжалась прежняя жизнь: в расшитых
золотом малиновых куртках и чалмах - арапы, выездные в треуголках,
гигантский гайдук, лакеи во фраках... И посреди них - "новый мир",
Мстиславский, в грязном полушубке с "браунингом". Щелкнул дверной замок,
появился Николай в форме лейб-гусарского полка. Он теребил ус (как всегда,
когда волновался или стеснялся). И прошел мимо, равнодушно взглянув на
Мстиславского. Но в следующий миг Мсти-славский увидел, как глаза царя
полыхнули яростью. Он еще не привык к унижениям - человек, 22 года правивший
Россией.

Царская Семья становилась опасной картой в борьбе Совета с Временным
правительством.

И тогда было принято решение: вывезти Семью из Петрограда.

Они мечтали: их отправят в солнечную Ливадию, но Временное правительство
не посмело. Керенский нашел эффектное решение: отправить Царскую Семью в
Сибирь, туда, куда цари ссылали революционеров. Избран был Тобольск - место,
откуда был родом ее роковой любимец - "Старец". В этом была и скрытая
насмешка, и лукавая западня.

Керенский понимал, что она воспримет это как знак судьбы и безропотно
покорится.

День отъезда и место держали в тайне. Керенский боялся Совета и толпы -
слишком велика ненависть к Семье.

30 июля - день рождения Алексея. В последний раз они сидели за
праздничным столом в опустевшем дворце.

Из дневника:

"30 июля, воскресенье. Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст
ему Господь здоровья, терпения, крепости духа и тела в нынешние тяжелые
времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли
икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться ее
святому лику со всеми нашими людьми... Поработал на той же просеке: срубили
одну ель и начали распиливать еще две. Жара была большая. Все уложено,
теперь только на стенах остались картины..."

На следующий день был назначен отъезд. Но час держали в тайне. К вечеру
во дворец приехал автомобиль - Керенский привез Михаила.

"31 июля... Последний день нашего пребывания в Царском Селе. Погода
стояла чудная... После обеда ждали назначения часа отъезда, который все
время откладывался. Неожиданно приехал Керенский и объявил, что Миша скоро
явится. Действительно, около 10 с половиной милый Миша вошел в сопровождении
Керенского и караульного начальника. Очень приятно было встретиться, но
разговаривать при посторонних было неудобно".

Во время встречи с Мишей Керенский сидел в углу, демонстративно заткнув
уши, показывая, что он не слышит разговора.

А разговора-то никакого не было: "разговаривать при посторонних было
неудобно..." Они молча стояли друг против друга, переминаясь с ноги на ногу,
берясь за руки, трогая друг у друга пуговицы - будто пытаясь запомнить.

Они расставались навсегда.

Уходя, Миша попросил проститься с детьми. Но Керенский ему не разрешил. И
постарался, чтобы это стало известно: преследовать Романовых было популярно.

Дневник, 31 июля (продолжение):

"Когда он уехал, стрелки из состава караула начали таскать наш багаж в
круглую залу. Там уже сидели Бенкендорфы, фрейлины, девушки и люди. Мы
ходили взад и вперед, ожидая подачи грузовиков. Секрет о нашем отъезде
соблюдался до того, что и моторы и поезд были заказаны после назначенного
часа отъезда. Извелись колоссально. Алексею хотелось спать, он то ложился,
то вставал, несколько раз происходила фальшивая тревога, надевали пальто,
выходили на балкон и снова возвращались в залы. Совсем рассвело, выпили чаю,
и, наконец, в 5 с четвертью появился Керенский. И сказал, что можно ехать.
Сели в наши два мотора и поехали к Александровской станции. Какая-то
кавалерийская часть скакала за нами от самого парка. Красив был восход
солнца, при котором мы тронулись в путь... Покинули Царское Село в 6.10
утра".

Пока их везут в двух моторах в наступающем рассвете, зададим себе два
вопроса, которые, возможно, и он не раз задавал себе.

Вопрос первый: а что же иностранные родственники? Например, Джорджи
Английский, а для всего мира - король Георг, союзник Николая в войне.
Который так похож на Ники...

Началось все так понятно... Сразу после ареста английский посол
предупредил Временное правительство, что должны быть приняты все меры для
обеспечения безопасности Семьи. И Временное правительство с готовностью
начало переговоры об отъезде Семьи в Англию. Соглашение было достигнуто уже
через несколько дней после их ареста. 23 марта о нем объявили английскому
послу. И посол Бьюкенен написал, что "правительство Его Величества и король
будут счастливы принять..." и т.д. и т.п.

Да, это было уже в марте, а сейчас самый конец июля... и вместо Англии
они едут в Сибирь! Почему? На это есть разные, точнее, кажущиеся разными
ответы.

С одной стороны, английский премьер Ллойд-Джордж будет обвинять Временное
правительство, которое так и не смогло превозмочь сопротивление
Петроградского Совета. А вот другая точка зрения: "Премьер Ллойд-Джордж
посоветовал королю Георгу уклониться от приезда Романовых, чтобы ценой жизни
своих родственников купить популярность у левой Англии". И это тоже
правильно. Ибо и Временное правительство и Англия вели переговоры и выражали
всяческие желания и добрые намерения, на самом деле наперед зная, что
переговоры эти никогда ни к чему не приведут. Ибо в то время уже состоялся
приговор русского общества Царской Семье: была создана Чрезвычайная
Комиссия, обвинявшая царя и царицу в измене родине и интересам союзников.

Как же мог Джорджи приютить тех, кого собственная страна собиралась
объявить предателями в их общей борьбе? Как же мог выпустить Керенский эту
Семью, олицетворявшую "измену" и "проклятый старый режим"? Так что все эти
переговоры были еще одной Игрой - в добрые намерения, в успокоение совести.

"Мы искренне надеемся, что у английского правительства нет никакого
намерения дать убежище царю и его жене... Это глубоко и справедливо заденет
чувства русских, которые вынуждены были устроить большую революцию, потому
что их беспрестанно предавали нынешним врагам нашим" - так писала "Дейли
телеграф".

После чего по просьбе Георга начались переговоры с Францией о высылке
Семьи в Париж. Англия вела эти переговоры, отлично зная, что республиканская
Франция никогда на это не согласится.

И еще вопрос. Почему за месяцы их заточения в Царском не было ни одного
достоверного заговора, ни одной попытки их освобождения?.. Почему?! Все
потому же! Тогда был пик непопулярности Семьи. И были тогда только
хвастливые, пьяные разговоры очень молодых офицеров.

4 июля Е.А.Нарышкина, статс-дама императрицы (мадам Зизи - как звала ее
Аликс), записала в своем дневнике: "Только что ушла княгиня Палей (жена
великого князя Павла Александровича. - Авт.), сообщила по секрету, что
группа молодых офицеров составила безумный проект увезти их ночью на
автомобиле в один из портов, где будет ждать английский корабль. Нахожусь в
несказанной тревоге..."

Почему в тревоге? Почему проект - "безумный"?

Потому что и Зизи и Палей знают: отношение к Семье таково, что не доехать
им ни до какого порта - схватят и убьют по дороге. Впрочем, и никакого
английского корабля не было и быть не могло.

Только газеты, вечные изобретатели сенсаций, сообщали очередную
таинственную новость о готовящемся побеге царской четы - четы изменников.
Часто повторялось это слово "измена" в дни их царскосельского (еще
идиллического) заточения.

Из дневника Николая, 27 марта:

"После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи (с Аликс.
- Авт.) временем еды и с детьми нам сидеть раздельно... Будто бы ему это
нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет рабочих и
солдатских депутатов. Пришлось подчиниться во избежании какого-нибудь
насилия..."

Так заработала Чрезвычайная Комиссия.

Долго она будет заседать. И вместе с ней заседал поэт Александр Блок. Он
был секретарем Комиссии и приходил в Петропавловскую крепость записывать
допросы.

В эти дни камеры Петропавловской крепости напоминали блестящий прием в
Зимнем дворце. Кого только не было здесь - весь петербургский свет
переселился в Петропавловку: премьер-министры, директора департаментов,
военный министр, главы секретной службы...

По ночам поэт писал в свою записную книжку:

"Куда ты несешься Россия? И от дня и от белой ночи возбуждение как от
вина..."

"Манасевич-Мануйлов - омерзительный, малорослый, бритый...
Премьер-министр Штюрмер - большая тоскливая развалина, старческие сапоги на
резинках... Другой премьер-министр Горемыкин - полный рамолик, о, какой
дряхлый - сейчас умрет. Министр внутренних дел знаменитый Протопопов...
Военный министр Сухомлинов... Директор Департамента полиции Белецкий -
короткие пальцы, жирные руки... лицо маслянистое, слово-охотлив... Особенные
глаза - узкие, точно в них слеза стоит - такой постоянный блеск".

Некоторые цитаты из показаний, поразивших Блока и занесенных им в
записную книжку: "Николай однолюб, никогда не изменял жене..."

"По убеждению Белецкого, никаких политических масонов никогда не было. За
масонов сходили оккультисты..."

И наконец, его запись допроса самой Вырубовой:

"Мы зашли к ней в камеру. Она стояла у кровати, подперев широкое
(изуродованное) плечо костылем. Она что-то сделала со своим судном - не то
сломала, не то набросала туда бумаги (нынешние заботы вчерашней всесильной