Чтение 49–й страницы книги ~Ритуал после брачной ночи~

сами заколышетесь, как ковыль на ветру.

От такой прямой и явной угрозы у меня зачесалось в носу, и я испытала
сильный рвотный рефлекс. Такой сильный, что сидевший в опасной близости от
меня Евгений Данилович Лемешонок рисковал чистотой своего пиджака.

- Вы мне угрожаете? - почти пропела Монтесума. - Вы, вертухай, мне
угрожаете?! Гражданке Швеции?..

Что такое "вертухай", я понятия не имела. Должно быть, изысканное
армянское ругательство из обширного словарного запаса Монтесумы...

- Пошли вон отсюда!..

- Вы пожалеете, Каринэ Суреновна. Вы очень сильно об этом пожалеете!

- Я завтра же обращусь в наше консульство. И к вашему руководству. И к
губернатору. Управа на вас найдется, можете не сомневаться!

Запах экстремального одеколона "Морской бриз" стал глуше: Лемешонок
наконец-то отлепился от шкафа.

- Я вернусь, - пытаясь сохранить остатки фээсбэшного достоинства, сказал
он.

- С ордером.

- С ордером. И с понятыми.

...Когда Монтесума отодвинула дверцу шкафа, то первым, о чем я спросила
ее, было значение слова "вертухай".

- Охранник в зоне, - снисходительно пояснила она. - Дремучая ты женщина,
Варвара. Читать нужно больше. Вытряхивайся, у нас не так много времени.

Я вспомнила угрозы, идущие от казенной, в мелких тусклых шашечках, спины
Лемешонка, и попыталась заплакать.

- Прекрати истерику, - прикрикнула на меня Монти. - Ничего страшного не
произошло. Урод, вот ведь урод! Зачем я его только пустила?.. Про ордер он,
конечно, заливает, но...

Я живо представила себя в арестантской робе, с льняной косынкой на голове
и наколкой под грудью - "Тюрьма - это камин, в котором сгорает счастье
человека".

И зарыдала еще пуще.

Под аккомпанемент моих всхлипываний Монтесума подошла к окну, осторожно
отогнула край занавеси и выглянула наружу.

- Ну что? - спросила я.

- Стоит какая-то сомнительная "шестерка"... Не более.

- Я не могла привести "хвост", Монти... Я была очень осторожной...
Клянусь.

- Да черт с ним. Ни за каким ордером в три часа но он не поедет - кишка
тонка. А вот торчать здесь до второго пришествия - это в их стиле.

- В их стиле?

- В стиле пакостной охранки. Монтесума двинулась в коридор, распахнула
двери на лестничную площадку и крикнула в пространство:

- Филер! Подонок!..

И тотчас же получила достойный ответ с нижнего этажа

- За подонка тоже ответите...

С лязганьем захлопнув дверь и закрывшись на все замки, Монти задумалась.

- Вот что, Варвара. Сделаем так. Сейчас пойдем баиньки, а я с утра засяду
за телефон. Этого гада отконвоируют отсюда со всеми почестями...

- А я? Так и буду отсиживаться в твоем шкафу?

- Что же ты предлагаешь?

Выход нашелся через несколько минут. Монтесума притащила меня на кухню, в
самой середине которой, в пасти стилизованной глиняной печи, красовался
надраенный до блеска огромный медный котел.

Я уже знала, что печь называется "тонир" и что ее соорудил еще один
дальний родственник Монтесумы - Ашот (так же, как и Акоп, выписанный из
Еревана). "Следить за утварью и кормежкой", - скромно поясняла его функции
Монти.

- Предлагаешь перекантоваться в этом чудовище? - Я кивнула на котел. -
Учти, в шкафу мне нравится больше.

- Нет. Иди-ка сюда!

Мы продрались сквозь полки, уставленные керамикой, металлическими
кувшинами и национальной армянской чеканкой, и оказались в маленьком закутке
перед гобеленом "Странствия Месропа Маштоца".

Отогнув меланхоличного Месропа, Монтесума ткнула меня носом в дубовую
дверь.

- Черная лестница, - пояснила она. - Спустишься вниз, в проходняк.
Выйдешь на Двенадцатой линии. Связь через Акопа, с часу до трех он играет в
нарды в "Севане". Кафе на Петроградке. Он все тебе сообщит.

Мы крепко обнялись - я, отчаянная и благодарная: за помощь и поддержку. И
она - отчаянная и благодарная: за игру "обведи ментов вокруг пальца".

...Спускаться пришлось на ощупь: никому и в голову не приходило освещать
черную лестницу в полуэлитном доме. Между третьим и вторым этажами я едва не
вывихнула себе лодыжку.

А между вторым и первым...

Между вторым и первым этажами чьи-то железные пальцы сдавили мне горло.

...Прежде чем уйти из жизни под сомнительным лозунгом "легавым отомстят
родные дети", я крупно пожалела о тех трехстах долларах, которые Монти дала
мне на мелкие расходы. И о своей загубленной юности. И о высших учебных
заведениях, которых никогда не кончала. И об экспериментальном креме от
морщин, который так и не вымазала до конца. И о штате Айдахо, в который уж
точно никогда не попаду... При чем здесь штат Айдахо, я сообразить не
успела. А также не успела увидеть длинный белый коридор, натертый мастикой
пол чистилища и боженьку, который в свое время не выдал мне мозгов...

Пальцы слегка разжались, и я заглотнула порцию затхлого воздуха.

Понятно. Убивать меня не будут. Во всяком случае, сейчас. Но...

- Предупреждаю, - сдавленным шепотом сказала Я. - У меня СПИД, молочница
и недолеченный трихомоноз...

- Тэрэ-тэрэ, - ответили на мое программное заявление пациентки анонимного
венерологического кабинета.

Проклятье, и здесь эстонский!..

Голос, произнесший приветствие, показался мне знакомым. И пока я
прикидывала, где бы могла его слышать, меня стащили по ступенькам, за
шиворот выволокли в колодец двора и сунули в драный "Опель", уткнувшийся
носом в мусорные баки.

Через тридцать секунд "Опель" уже шел на таран: он опрокинул бак, едва не
задавил кошку, сломал куст сирени и вырвался на сонный простор Двенадцатой
линии. А затем помчался по направлению к Смоленскому кладбищу.

Перспектива оказаться в одной могиле с какой-нибудь мещанкой Тряпкиной,
скончавшейся в каком-нибудь 1893 году, меня не прельщала, и я начала
судорожно открывать дверцу. Результатом моих титанических усилий стала
оторванная ручка: "Опель" был той еще развалюхой.

- Сиди тихо. - Определенно, я слышала этот голос!

Стараясь не злить его обладателя, я повернула голову.

Рейно!

Черт возьми, алчный белобрысый фотограф с "Королевы Реджины", выудивший
из меня две тысячи долларов! Но что он делает здесь, в Питере, - ведь его
корабль уже давно покинул Питер и наверняка успел забыть о существовании
чахлой Северной Пальмиры.

- Я не понимаю...

- Сиди тихо, - снова повторил Рейно.

Но сидеть тихо, когда тебя везут к обветшавшему кладбищу, не
представлялось никакой возможности, и я снова начала ныть:

- Выпустите меня сейчас же! Я не понимаю, что происходит!..

Рейно резко затормозил, бросил руль и повернулся ко мне. Все та же ямочка
на подбородке, все те же наглые, похожие на объектив "Никона" глаза. Как
будто и не расставались, честное слово, как будто так и просидели все это
время в номере 217 на "Королеве Реджине"!

Рейно приблизил ко мне подбородок и сказал:

- Олев Киви.

Ну, конечно, это все объясняло. Когда-то я тоже произнесла эти слова и
поймала фотографа на крючок. Теперь уже на крючке трепыхалась я сама. Так
что лучше заткнуться, а то и губу порвать недолго.

Впрочем, до вожделенных смоленских могил мы не доехали. Рейно остановил
задрыгу-"опелек" на ближайшем к Смоленке углу, у захудалого ночника "Eeti".
Эстонским в этом магазинчике было только название. Но именно это скорее
всего и вдохновляло Рейно.

- Может, сразу к консульству? - неудачно пошутила я.

- Может, сразу в прокуратуру? - неудачно пошутил он. На вполне сносном
русском. Я прикусила язык.

- Поговорим об Олеве Киви. - Рейно вытащил из-за пазухи узкий нож,
оценивающе посмотрел на него, потом на меня и... И принялся ковыряться им в
зубах.

- Вы же сказали, что больше не возьметесь за его дела, - вовремя
вспомнила я случайно обороненную фотографом фразу.

- Это правда. Я бы и не взялся, если бы Олев был жив. Но он мертв. Вы
знали об этом, когда пришли ко мне.

Чертов Рейно закончил ковыряться в зубах и приставил узкое лезвие к моему
подбородку.

- Выкладывайте.

- Что именно? - удивительно, но лезвие почти не мешало мне говорить.

- Зачем вы это сделали?

- Что именно?

- Зачем вы убили Олева Киви?

Странное дело, в его голосе не было никакой страсти, никакого гнева, -
всего лишь самое обыкновенное и даже несколько ленивое любопытство. В таком
раскладе нож в руках Рейно превращался в самую обыкновенную зубочистку, и я
даже воспрянула духом.

- Я не убивала Олева Киви, - с максимальным достоинством произнесла я, и
Рейно радостно хихикнул.

- Бросьте. Я увидел вашу физиономию по телевизору через полчаса после