Чтение 49–й страницы книги ~Зона зла~

- Значит, ты убиваешь за деньги? - Кэтрин смотрела на него пристально.

- Наоборот, - ответил он. - Это я позволяю убивать себя за плату.

Кэтрин молчала. И тогда он заговорил снова:

- Милая, мы живем в мире условностей.

Почему военные, те, кто носит форму и готов в любой момент стрелять и
убивать по приказу правительства, окружены вниманием и уважением своего
общества? А на тех, кто воюет по разовому договору, оно же смотрит с
презрением?

- Видимо, потому, милый, что при всей грязности политики государства
берегут свои армии для обороны. Самое гадкое они проворачивают руками
наемников. Вашими руками.

И тут Кэмпбел взорвался:

- Прости, Кэт, но давай честно. Разве твои успехи в модном бизнесе не
зависят от банковских индексов? Между тем все эти индексы связаны с
делами, которые я проворачиваю за кулисами, куда вы стараетесь не глядеть
- вам, видите ли, стыдно за меня, за нас.

Пойми, мы повязаны одной веревкой. -Бизнес и твой Амой - единое целое.
Вот только риск разный.

- Ты случайно не коммунист?

- Никогда им не мог бы стать.

- Почему? С такими-то взглядами.

- Потому что не верю в демократию и всеобщее равенство. В нашей жизни
все слишком зыбко и призрачно, чтобы где-то были достигнуты идеалы
социальной справедливости. Нам суждено жить в зоне зла. И выхода из нее
нет...

- Опять же почему?

- Демократическая фразеология иссякает там, где человек, обладающий
большими, чем у других, демократическими правами, убирает со своей дороги
тех, которые верят в равенство и считают, будто права всем даны в равной
мере.

- Как же это совместить с тем, что наша армия воюет за демократию?

Кэмпбел чуть не подскочил с места.

- Кто это сказал?! Я воюю только за деньги.

Она расхохоталась звонко, искренне.

- Рой, у тебя толстые кости черепа. Они не оставляют места для мыслей.

Кэмпбел засмеялся вместе с ней.

- Ты прекрасна! Меня еще никто так не отчитывал. Никто и никогда. Что
это за образ с толстыми костями?

- Это не образ, а факт. Естественный отбор среди военных создал особого
человека - "хомо милитари". Разве не слыхал, как одному полковнику с
верхних этажей на голову рухнул цветочный горшок? Трах! - и разлетелся.

Вояка снял фуражку, стряхнул с нее землю и сказал: " А если бы тут шел
обычный клерк?"

Кэмпбел даже не улыбнулся: он не терпел анекдотов о военных. Их
сочиняли ублюдки, которые вспоминают об армии, когда их жирные задницы
начинает прижигать огонь конфликтов. Сколько таких слезливых и дрожащих
ему самому пришлось вызволять из стран, охваченных мятежами и войнами. Кто
подсчитает?

Кэтрин сразу поняла, почему шутка, неизменно вызывавшая смех в любом
обществе интеллектуалов, была так холодно встречена Роем. И перевела
разговор на другую тему:

- Тебе не надоело воевать?

- Кто тебе сказал, что я собираюсь это делать? Я еду инструктором.
Учить людей.

- Учить воевать?

- Нет, обороняться.

- И что, выйдя из твоей школы, они не будут ни на кого нападать?

Кэмпбел скривил губы в усмешке.

- Нападение - лучшая форма обороны.

- В стране, где воюют, обстоятельства могут вынудить стрелять даже
инструктора.

Разве не так? Ты хоть задумывался, что можешь остаться там навсегда? В
чужой стране, в далеком от нас мире. И ради чего?

- Я связан словом, - произнес Кэмпбел. - Там сегодня идет борьба, и
потребовались люди моей квалификации. Интересы Запада...

Кэтрин прервала его, не дав возможности договорить:

- Ах, перестань. Рой! Какие интересы?

Какого Эспада? Не думай, что встретил дурочку, которая верит всему, что
ей говорят. Война в Боснии ничем не угрожает Британии. Ничем.

Жертва в той борьбе не наш строй, не королевский режим. А вот вы
станете жертвами. Это точно. Да оставьте сербов в покое! Вдумайся и
увидишь - наши политики делают все, чтобы огонь в Югославии не угасал. И
там - пожар.

Ты надеешься в нем уцелеть?

"А что, если я не вернусь?" - подумал Кэмпбел впервые, и его вдруг
захлестнула волна противного липкого страха. Подобных ощущений он до сих
пор не испытывал. И вовсе не потому, что боялся смерти. Оказывается,
появилось нечто большее, что ему никак не хотелось терять. Сама мысль о
том, что после него в жизни Кэтрин обязательно появится кто-то другой,
заставляла его страдать. Может быть, это случится в тот самый день, когда
его не станет.

Сразу за этим. Впрочем, что изменится, если это произойдет чуть позже?
Важно другое - в ее жизни появится мужчина. Другой мужчина.

Не он...

Неожиданно у него задрожали руки. Потерять Кэтрин, которую только что
приобрел?

О, Господи, это невозможно! Это безжалостно, бесчеловечно.

- Откажись от всего. Рой. - Кэтрин говорила твердо, требовательно. - Ты
хочешь быть вместе со мной? Тогда откажись.

- Исключено. Я сказал - у меня договор.

Они ушли из ресторана после полуночи.

Кэмпбел проводил Кэтрин до дверей ее квартиры.

Впервые он растерялся. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, но он не
знал, как она это воспримет. И все же не сдержался. Взяв ее руку,
приподнял на уровень своих губ и поцеловал.

Кэтрин не шелохнулась. И тогда он притянул ее к себе.

Кэтрин поддалась ему без сопротивления, охотно и нежно.

Он уткнулся лицом в ее шею, коснулся губами мягкой нежной ложбинки и
вдруг ощутил удивительно тонкий запах ее волос. Запах нежный и пряный. Так
пахнет душистый табак в теплые безлунные ночи. Память услужливо подсказала
ему это, выкопав невесть из каких глубин цветочные воспоминания...

Он вернулся к себе поздно ночью и сразу беспробудно уснул. Так же
быстро проснулся.

Его переполняло ощущение неясной, но в то же время приятной заботы.
Что-то надо было сделать сегодня, очень важное и желанное. Он открыл
глаза, не совсем придя в себя, вдруг вспомнил все, что было, и с минуту
лежал оглушенный.

Часы показывали половину седьмого. Он пружинисто вскочил с постели,
сделал десятка два упражнений зарядки. Ощущая живую силу мускулов, принял
душ. Постоял под холодной стру"й. До красноты растерся мохнатым полотенцем.

Думая о Кэтрин, Кэмпбел вдруг понял, что его жизнь, особенно будущая,
немыслима без этой женщины. До сей поры, оберегая свою независимость, он
делал все возможное, чтобы не зацепиться за чью-то юбку. Встречался с
женщинами, но едва ощущал рождение привязанности, рвал связи решительно и
бесповоротно. Сейчас одна мысль о том, что у них с Кэтрин может быть общий
дом, наполняла его спокойным теплым чувством. Правда, омрачала мысль о
том, что он должен расстаться с Кэтрин и пуститься в ненужную, как теперь
оказалось, авантюру.

В полдень Кэмпбел встретился с полковником Макквином. Полковник передал
ему кожаную сумочку-визитку с документами и деньгами.

- Вылет завтра в полдень. Летишь до Чилипи. Это аэродром, рядом с
Дубровником. Там тебя встретит их человек. Доставит по назначению. В пути
вступать в беседы не рекомендую.

- Да, сэр, - ответил Кэмпбел.

- У тебя хорошие документы, - еще раз предупредил полковник. - Но даже
с ними придется забыть о своей, такой полезной для общества, профессии. Ты
просто Смит, журналист-фотограф. Готовишь материалы в книгу о Боснии...

Вечером последнего дня, проведенного в Лондоне, Кэмпбел снова
встретился с Кэтрин.

Отношения, которые связывали их в юношеские годы, восстановились без
особых трудностей, не потребовав ни с одной стороны особых усилий. Но это,
как понимал Кэмпбел, была уже иная ступень отношений и взаимного интереса.
Он испытывал к Кэтрин не безотчетное влечение и мог без затруднений
перечислить все то новое, что пробудило в нем старые нежные чувства.

Кэтрин была удивительно привлекательна.

У нее красивое, спортивно сложенное тело, легкая походка, согревающая
добрая улыбка.

Пристрастие к обильной и жирной пище не коснулось Кэтрин, и уже это
говорило не столько о высоких вкусах женщины, сколько о ее воле и умении
стоять на своем. Кэмпбел знал, что обжорами не рождаются. Любовь к
перееданию - качество наживное.

В последний вечер вроде бы шутливо, но вместе с тем предельно жестко
Кэтрин еще раз отчитала его. Она не пыталась скрывать того, что относится
к людям его профессии без особого уважения. А почему, собственно, она
должна была говорить иначе,? У любого нормального человека признание
собеседника в том, что он всего лишь наемник, должно было вызывать
однотипную реакцию. Он ведь и в самом деле убивал людей. Более того,
убивал по обязанности, не испытывая к тем, против кого шел, ни ненависти,
ни дружеских чувств.

Они в его представлении были всего лишь целями, ни больше ни меньше.